.. Он взял да и бросился в водоворот. Еле вытащил сукина сына за пояс... Вот что любовь делает! Да ты не слушаешь меня! Ладно, отдыхай, мне надо идти на службу.
Когда Толбасы ушел, весь мир онемел для Райгуль. И в этом беззвучном мире существовало единственное слово: водоворот... водоворот...
Райгуль медленно побрела по берегу реки. Теперь ей
торопиться было некуда...
Через три месяца в Союз писателей на имя Али Есентаева пришло письмо из исправительно-трудовой колонии.
Али помчался к Мирасу, просил в тот же день вылететь с ним; Мирас отнекивался; Али уговаривал, грозил, льстил, наконец купил билеты на самолет.
Друзья вылетели на помощь Аспанбаю.
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
Тетрадь пятая (и последняя)
Тяжелый сегодня выдался день, подумал он и тут же одернул себя: разве был у него хотя бы один легкий день за последние полгода? Затянувшееся совещание подошло к концу только часам к восьми вечера. Вроде и сам говорил мало, и других просил быть конкретнее, все же получилось, что прозаседали почти пять часов. Конечно, ничего в этом хорошего нет, но сегодняшнее совещание особенное, так что такая затяжка закономерна.
Руководители районов, скрипя стульями, подымались и покидали кабинет, но двое или трое не уходили, мялись, видимо, хотели поговорить с ним наедине. Сделав над собой усилие, он улыбнулся:
— Товарищи, разговор на сегодня окончен. Я больше не способен выслушать ни одного слова.— Он понял, что улыбка получилась вымученной, взглянул на ожидающих усталыми глазами и добавил:— Идите, товарищи, идите...
Оставшись один, он ладонями стиснул виски, посидел в такой позе немного, а потом открыл ящик стола и вытащил блокнот-календарь. На странице с датой «30 сентября 1978 года» написал: «Сегодня подвели итоги выполнения плана. Есть о чем рапортовать в республику. Закончен трудный год, и с этой минуты начался новый!» Вот такой торжественной фразой он открыл сегодняшнее совещание, ему самому понравилось это начало. Блокнот нырнул в ящик стола, щелкнул замок. Он еще посидел немного, сжав руками виски. Да, к вечеру что-то уставать сильно стал, нужно всерьез обследоваться у врача. Вот и сейчас в глаза
будто насыпали песок. А может, он просто не выспался? На какой-то момент им овладела дрема, он зевнул. Подумал, надо бы отпустить Ерлана, грешно его держать дольше. Нажал кнопку, сказал в микрофон:
— Ерлан...
— Слушаю вас, Омар Балапанович!
-— Вызови мне машину, а сам можешь идти.
— Понял, Омар Балапанович, будьте здоровы.
Надо перевести его на другую работу, наверняка не так уж приятно быть на посылках у человека, который всего на два года старше тебя самого... Шестеро детей, их нелегко прокормить на скромную зарплату помощника. Не забыть бы и срочно решить этот вопрос. Блокнот-календарь опять выскочил из ящика стола, на странице «3 октября, понедельник» крупно написал красным карандашом: «Ерлан!»
Опять посидел в полузабытьи. Тишина, чуть шелестит вентилятор, но ветерок от него проносится по кабинету.
Омар почувствовал себя бодрее, и думалось легче. Зазвонил один из многих стоявших справа аппаратов. Звонок-голос каждого телефона ему известен. Не глядя, он может сказать, что звонил «черный карапуз», который напрямую соединяет руководителей областного масштаба. Кто из них? Но кто бы ни был, наверное, хочет поздравить с выполнением областью плана. А может, кто-нибудь из животноводческих областей станет выпрашивать солому для скота?
Он угадал, это был руководитель одной из «горящих» животноводческих областей. Слышимость была хорошей:
— Алё! Молодому руководителю молодой области привет от зрелого руководства зрелой области!
Омар узнал голос Бримбета Сарымбетовича.
— Здравствуйте, Баке!
— Эй, слушай! — Это по-русски, а дальше по-казахски:— Поздравляю! Только что услышал по радио, поздравляю. Область в передовые вышла. Надо бы обмыть...
— Спасибо, спасибо. От обмывки не откажемся, а как прикажете обмывать?
— Это уж сколько от щедрот души пожалуете...
— Понял! Опять солому?
Громкий хохот чуть не выбил у него из рук трубку.
— Эй, слушай! — По-русски:—Как ты догадался?
— А чего не догадаться? Одни вы, что ли, солому просите. Ваши четыре соседа, и справа и слева, уже подъезжали ко мне с этой просьбой.
— Да, хитрецы, они своего не упустят! — И по-русски:— Эй, слушай! Какое тебе дело до чужих, если твой ближайший сосед просит?
— Конечно, Баке!
Тот же хохот опять чуть не выбил трубку из рук Омара:
— Ну еще бы! Но я доволен! Очень доволен тобой!
— Транспорт и рабочие — ваша забота.
— Конечно, само собой. А тем хитрецам ты не давай ни грамма. Пусть прочувствуют, каково оказаться на мели!
Бедная трубка еще раз выдержала грохот. Если бы Охмар вовремя не отстранил ее от уха, никто не поручился бы за его барабанные перепонки.
— А теперь, Омаржан, вспомни о нашей договоренности. Еще летом ты обещал приехать к нам дня на три-четыре. Мы закончили строительство животноводческого комплекса в песках. Возьми с собой человек пять-шесть, и приезжайте. Посмотрите, вам ведь тоже такой комплекс строить придется. Завтра суббота, послезавтра воскресенье, а в понедельник вернетесь домой. Завтра в двенадцать к нам летит самолет. Садитесь, в два мы вас встретим. Слушай (по-русски), хлебозаготовку ты уже выполнил, можешь себе позволить отдохнуть два дня.
— Говорите, завтра суббота?
— Брось притворяться! Повторяю, бери с собой пять-шесть строителей и чабанов, и катите к нам!
— Делегацию-то на осмотр вашего комплекса МЕ^ утвердили давно, кто поедет, уже известно.
— Тем более (по-русски). Завтра в два часа ждем.
— Говорите — ждем? — Омар раздумывал. — Позвольте я вам сам перезвоню часа через два, Баке.
— Я ничего больше не хочу знать! Завтра в два часа жду. Позвоню в Алма-Ату и скажу, что эти два дня ты будешь у меня. Надеюсь, что начальству ты не понадобишься в субботу и воскресенье. Есть достаточно областей, где не выполнили план. Все! Разговор окончен!
Омар не успел ответить. Бримбет Сарымбетович положил трубку. «Заполошенный, приятный, открытый человек.
Приглашает от чистого сердца... Съездить, что ли?»
Бывают люди, которые совсем не выносят одиночества. Как только они остаются одни, их одолевают мрачные мысли; даже если выпадет всего один вечер провести без домочадцев — и он кажется мукой. Человек зажигает в комнатах все огни, включает на полную мощь и радио, и телевизор, и магнитофон. Не дает покоя телефонному диску, звонит всем знакомым подряд, испытывая их терпение. Для Омара же нет большего удовольствия, чем остаться одному. Его семья еще не вернулась с «летнего нагула». Сауле и Зауреш живут на берегу целебного озера, в горном ущелье, поросшем березняком. Езды от города туда минут сорок, а шофер Омара, Эдик,— редкий молчун. Язык его не сдвинешь и домкратом. С неестественно прямой спиной он застывает за рулем и ничего не видит, кроме дороги.
Если поудобнее сесть, чуть откинувшись на заднем сиденье, когда тронется машина, какие прекрасные мгновения наступают для тебя! Ты начинаешь думать, но не о прошлом, нет; тебе видится будущее. Омару повезло, что в год его вступления на новую должность в области выдался богатый урожай. Они раньше соседей выполнили план, и это большой успех, но нужно смотреть вперед, думать о завтрашнем дне... «Свое выступление на совещании я мог бы начать и попроще. Зачем так завернул витиевато? — поругал он себя, но тут же успокоил:— И все же руководитель хоть и не литератор, но должен говорить образно». Каким коротким становится день! Еще нет и девяти, а солнце уже садится. Горизонтальный луч, светивший Омару в затылок, окрасил весь мир в ярко-желтый цвет, даже глазам больно смотреть. Этот луч, как луч прожектора пограничников, обшаривает густые березовые колки, гуляет по ущельям виднеющихся вдали гор. Омар давно мучительно думал, что же напоминают ему высокие ровные стволы берез, растущих вокруг, но сегодня, кажется, ухватил-таки ускользающую мысль, ему представился удивительный образ: кудрявые кучевые облака свесили свои белые ровные ноги до самой зеленой земли. Наконец-то нашел! — обрадовался он.
Чем дальше дорога уводила его от города, тем выше уносились его мысли. Иногда они, обшарив далекое пространство, возвращались назад, в существующую реальность: вот горы, леса, степь — это все область, которая становится ему ближе, роднее. Он видит ее всю одновременно, как на карте или на только ему одному доступном экране. И снова мысль воспаряет в поднебесье. Воображение начинает рисовать такие картины, что не только кому-то рассказать, а себе неудобно признаться. Мечта —
необузданный дикий конь. Схватишься неумело за его гриву и очутишься на земле. Нет, особенно нельзя давать волю воображению.
Дорога дает простор мыслям, а мысли сокращают дорогу. Уже давно стемнело, лучи от фар, обнюхав ущелье, берег озера, наконец достигли высоких железных ворот и, уткнувшись в них, погасли. Оказывается, уже все отдыхающие переехали в город. Наверное, ему пора перевозить семью. Только в его коттедже светятся окна. В остальных шести домах темно.
Мысли резко оборвались, как только он переступил порог дома. Мать Омара, приехавшая погостить к сыну из аула, открыла дверь и, словно боясь, что ее кто-то услышит, вполголоса сказала: «Приехал мой хороший!» И тоже украдкой, будто опасаясь, что кто-нибудь увидит и осудит, нагнула голову сына и быстро поцеловала.
Когда в доме появляется Омар, словно солнечный луч врывается в темное помещение. Загораются все лампы, включается телевизор, раздается веселый смех, и начинается возня между дочерью и отцом. Зауреш — неистощимый кладезь вопросов, а Омар — неутомимый источник ответов. Порою Зауре спрашивает о том, о чем сама знает, и когда отец нарочно дает неправильный ответ, она смеется, потом раздражается, а затем начинает хныкать.
— Папа, говорят, по небу летают какие-то тарелки. Это правда?
— Правда.
— А что это?
— Это тарелки.
— Ой, пала, отвечай серьезно, что это? Ведь тарелки не могут летать. Что в них?
-— Что в них? Ну конечно же каша! Вкусная каша!
— Папа, перестань! Отвечай серьезно!
Вот в такой манере они разговаривают, ссорятся, мирятся и опять ссорятся.
Сегодня то же самое. Он играл с дочерью, смотрел телевизор и вдруг вспомнил, что не предупредил Ерлана о поездке. Позвонил ему, сказал, что завтра двенадцатичасовым рейсом летит в Алкатаускую область, назвал фамилии людей, которые отправятся с ним, попросил побеспокоиться о билетах.
— Сам можешь не лететь, отдыхай, разрешаю,— заключил он.
В хорошем расположении духа он сел за ужин, сказал,
что в ближайшие дни ожидается резкое похолодание и пора возвращаться в город. Молчавшая в течение всего вечера мать вдруг объявила:
— Омар, мне, пожалуй, пора домой!
— Что вы говорите, мама? Значит, Алкатау — дом, а это не дом, что ли?
— Везде дом. И там дом, и здесь. Но для меня дом — это мой аул. Сам говоришь — скоро похолодает, а у меня скотина осталась, люди близкие. Как они там без меня?
— Да ведь всего три дня прошло, как вы приехали,— вмешалась Сауле, но старуха будто и не услышала.
— Значит, я завтра поеду, сын мой,— голос ее прозвучал твердо. И всем было ясно, что она не переменит своего решения.— Ты и сам только что сказал, что едешь в Алкатау. Возьмешь меня с собой.
Мать, собравшись так скоро домой, будто обманула его ожидания. Омару стало неприятно, но он не подал вида, продолжая сидеть за столом как сидел, ужинал, шутил с Зауре, а когда убрали со стола, поднялся на второй этаж к себе в кабинет. Со дня приезда матери у него появилась неразрешимая проблема, которая терзала его. Одно-единственное слово матери «уеду» показало, что это проблема не только разрешимая, но она же и кровавая рана, затянувшаяся тоненькой корочкой. Мать разбередила рану. Войдя в кабинет, он зажег свет и долго глядел на полку с книгами, будто хотел выбрать одну из них, но так и не выбрал. Лег на диван. О господи, что им недостает? Ведь я способен прокормить не только эту одинокую старуху, но и весь аул Кокозек, куда она рвется. Мой дом может вместить всех жителей Кокозека. Обычно нужда заставляла свекровь и сноху грызться как собакам, ну а этим-то что нужно? Ешь, пей, одевайся, всего достаточно. Почему они не могут ужиться под одной крышей, почему? Как хлебное поле с только что пробившимися нежными ростками губит, засыпая, песчаный смерч, так и в душе Омара увяли зеленые ростки, а вместо них стал разгораться пламенем чуть тлеющий огонек. Он заполыхал, словно попал на сухостой. Омар моментально решил развестись с женой, решил вместе с матерью уехать в аул, решил, решил, решил... Но он уже знал, что этого не будет, что воображение снова заносит его, и он, чтобы отвлечься, начал лениво думать о том, какая это проблема — найти людям общий язык. Душа Омара сейчас напоминала старое пожарище, которое поливал дождь...
Его позвали к телефону. Ночной дежурный, молодой парень класс, захлебываясь, говорил:
— Простите, Омар Балапанович... Извините за беспокойство. Только что позвонил из совхоза Курендала старик... Он говорит, что вы его хорошо знаете...
— Кто, говоришь, позвонил?
-— Оскенбай из Арнатауского района...
— Ну, что там случилось?
— Единственный внук... Год ему исполнился... Он умер от какой-то инфекции...
— От инфекции, говоришь? Внук Оскенбая?
Тлеющие головешки в душе — пожарище Омара опять
вспыхнули ярким пламенем, точно их полили горючим, его сорвали с места, он как бы раздвоился. Возможно, будь он в другом настроении, он иначе бы отнесся к этому сообщению, но сейчас он должен был действовать немедленно. Позвонил Ерлану, поднял на ноги начальника областного управления здравоохранения Жекебаева, первого секретаря райкома партии Федорова, директора совхоза Матаева, сказал Ерлану, чтобы эти люди ждали его в доме старика Оскенбая, а сам срочно вызвал машину.
Старика Оскенбая Омар действительно знал. Он жил в одном из отделений совхоза Курендала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66