Может, сходим вместе? Посмотрим, как там дела.
— С удовольствием, — тут же согласилась я. — Мне самой интересно — я ведь первая заметила…
— У тебя наметанный глаз, — засмеялся лысый. Он вел себя так, словно на самом деле был моим добрым дядюшкой. Прикрыл меня сверху зонтом, обнял за плечи, и мы направились к «Янтарю».
После обеда в кафе почти никого не было. Наплыв посетителей начинался после пяти. Добрый дядюшка спросил официантку о шляпе. Молодая девушка в белом фартучке озабоченно улыбнулась:
— Мне очень жаль, но никто не заходил.
— Гм, плохо, — помрачнел лысый. — Будем надеяться, до вечера еще зайдет. — Он посмотрел на орошаемое дождевыми струйками оконное стекло. — В такой дождь… неудивительно. — Тут он взглянул на меня. — Не откажешься от порции крема?
Я великодушно изъявила свое согласие, хотелось подробнее расспросить о шляпе, чтобы выяснить, отчего весь этот шум. Тем временем легкий шум издавала пока лишь кофеварка — «экспресс». Усевшись сам и усадив меня напротив, добрый дядюшка заказал две порции шоколадного крема и вздохнул.
Я воспользовалась наступившей тишиной.
— Вы уверены, что вам подменили шляпу?
— Как дважды два — четыре.
«Чрезмерная самоуверенность», — отметила я про себя.
— Интересно! — произнесла я вслух.
— Что интересно? — удивился лысый.
— Вообще… Например, как вы узнаете свою шляпу, если они были так похожи?
— Вижу, подход у тебя вполне профессиональный. Но опознать шляпу очень просто. Поскольку она была мне чуть — чуть великовата, я под кожаный отворот подложил газетную прокладку.
— А вы не помните, какая была газета?
— Хо — хо… Ты копаешь все глубже. Трудно сейчас ответить. Во всяком случае, какая — то варшавская газета — «Экспресс» или «Жиче Варшавы». Другие я не читаю.
— И больше никаких примет?
— Никаких.
— Тогда зачем вам нужна именно эта шляпа? Та, другая, сидит на вас как влитая, и в нее не нужно подкладывать газету.
— Браво! Вижу, ты не только внимательна, но и практична. Мне это нравится. Должен сказать, однако, что не могу так легко расстаться с той шляпой. Открою тебе один секрет. Я заплатил за нее сто двадцать шесть злотых…
— Разве это так много? — перебила я.
— Пока немного, сейчас она стоит ровно столько, сколько я за нее заплатил. Но завтра, в воскресенье… — тут он загадочно улыбнулся, — …она может подняться в цене до ста тысяч или выше.
— Сто тысяч, а может, и больше… — восхищенно прошептала я, забыв даже о необходимости проявлять безразличие. — Но почему?
— Сожалею, но пока не могу объяснить.
Приложив палец к губам, добрый дядюшка жестом призвал меня к молчанию.
— Вы, наверно, волшебник?
— Нет, моя дорогая. — Он развел руками. — Если хочешь знать, я всего — навсего виолончелист. И к тому же не солист, а рядовой музыкант из симфонического оркестра, в котором играю на виолончели. Ты когда — нибудь слышала о ней?
— Конечно. Это такая большая — большая скрипка.
— Ну, не совсем.
— Знаю. Ее не прижимают подбородком, а ставят на пол между ногами.
— Скажите пожалуйста! Вижу, ты хорошо разбираешься в музыкальных инструментах.
Знаю даже, что самый знаменитый в мире виолончелист — это испанец Пабло Касальс.
— Еще раз браво! — дядюшка от восторга был, казалось, на седьмом небе.
— Меня лишь удивляет, почему вы так спокойно говорите о ста тысячах? — задала я каверзный вопрос.
Виолончелист снял очки и, вынув из кармана кусочек замши, начал медленно протирать стекла.
— Моя милая, если бы ты всю жизнь играла на виолончели, то тоже не слишком бы нервничала. Этот инструмент умиротворяющее действует на нервную систему.
«Ну и философ, — подумала я, — о ста тысячах говорит так, словно речь идет всего — навсего о том, чтобы заплатить за две порции крема. Ну, дорогуша, неужто ты и впрямь скромный виолончелист симфонического оркестра?» Во мне зародилось подозрение. Виолончелист же как ни в чем не бывало занялся своей порцией крема. А я тем временем думала о ста тысячах, вернее, о том, что бы я купила себе на эти деньги. Скорее всего, настоящие американские джинсы и кольт из чистого золота. Пацаны с Саской Кемпы иссохли бы от зависти.
— Почему ты не ешь? — спросил виолончелист.
— Исчез аппетит.
— Не принимай эту пропажу близко к сердцу.
— Но ведь дело совершенно необычное.
— Зря я тебе рассказал…
— Я бы и так узнала.
— Браво! — Виолончелист снова снял очки и, подышав на стекла, начал их протирать. а я, воспользовавшись паузой, снова обратилась к нему:
— Вы абсолютно уверены, что этот тип случайно подменил вашу шляпу?
— Абсолютно. Никто не знает, что ее ценность может внезапно возрасти.
— А может быть, он за вами следит?
— Моя дорогая! — вскричал он. — Кому нужно выслеживать старого виолончелиста? — Вдруг взгляд его обострился. Это был уже не добродушный дядюшка, угощавший меня шоколадным кремом, а какой — то недоверчивый, даже подозрительный тип. — Удивлен, что ты вообще задаешь такие вопросы.
— Всякое бывает, и никогда не знаешь, откуда ветер дует, и где зарыта собака.
Последнее присловье я переняла у отца, который всегда пользуется им, когда ему нечего сказать. На виолончелиста оно произвело потрясающее впечатление: вынув из кармана платок, он стал вытирать лоснившуюся лысину.
— Начинаешь философствовать, моя девочка, и, кажется, смеешься надо мной.
Добродушное лицо виолончелиста вдруг посуровело. Резким движением он сорвал очки, но тут же, улыбнувшись, снова надел их.
— Очень странная ты девочка. Я с тобой вполне откровенен, а ты говоришь мне такие вещи. Будет лучше, если ты вообще забудешь о нашем разговоре.
«Тере, фере, мореле, — подумала я, — все понятно. Зарвался, а теперь отступает. Слишком поздно, дорогой дядюшка, а вернее, подозрительная личность».
— Если хотите, могу забыть даже о вашем существовании. — Я изобразила обиду. — Сомневаюсь, однако, что вы сможете найти свою шляпу без моей помощи. Я единственная обратила внимание на того типа…
— Действительно, ты единственная могла бы мне помочь, — произнес виолончелист, потирая ладонью лоб.
— Благодарю. Если хотите, чтобы я помогла, ответьте еще на несколько вопросов.
— Слушаю, слушаю, моя девочка.
— Во — первых, я не выношу, когда мне говорят «моя девочка», а во — вторых, где вы купили шляпу?
— Хорошо, буду называть тебя по имени.
— Меня зовут Девяткой.
— Великолепно, — рассмеялся он. — Это мне очень нравится. Так вот, Девятка, я купил шляпу в Варшаве, в торговых рядах на углу Маршалковской и Зельной.
— На шляпе был фирменный знак?
— Не помню.
— Вы поставили на ней свои инициалы?
— Мне это даже в голову не пришло. Удивительно, но я чувствовал себя единственным в мире владельцем такой шляпы.
— Но ведь существует, наверно, несколько сот таких шляп?
— Да, но моя казалась мне особенно красивой и роскошной. Я не придаю большого значения одежде, моя единственная слабость — шляпы. — Проведя ладонью по голове, он коротко хохотнул. — Может быть, как раз потому, что закрываю шляпой лысину. Да, Девятка, у каждого своя слабость.
«Значит, его шляпа не была помечена инициалами, — сообразила я. — В таком случае у Франта была не чужая, а своя собственная шляпа. И, следовательно, простой вывод — Франт шляпы не подменял. Разве что после подмены пометил ее собственными инициалами».
— Вы точно уверены, что не пометили шляпу своими инициалами?
— Совершенно точно.
— А можно узнать, как вас зовут?
Виолончелист схватил бумажную салфетку и, вынув авторучку, вывел крупными печатными буквами: ВАЛЕРИЙ КОЛЕНКА.
— Вот моя визитка, — пошутил он, — можешь оставить ее себе. Фамилия звучит немного смешно, но ничего не поделаешь. Мы не сами выбираем себе фамилии, а со временем привыкаем к ним.
«Валерий Коленка, — повторила я про себя. — Ей — Богу, это же ВК! Значит, все — таки то была его шляпа!» И с этого момента недоверие отступило, и виолончелист вновь обрел прежни облик добродушного дядюшки.
— Значит, ваши инициалы ВК?
— Да, они тебе не нравятся?
— Нет, нет… только мне кажется, я уже где — то видела… — Тут я опять прикусила язык, вспомнив, что детектив доложен до конца притворяться, будто ничего не знает.
Наступило неловкое молчание. К счастью, виолончелист продолжил:
— Да разве у меня одного такие инициалы? Если не ошибаюсь, больше всего фамилий в Польше начинаются на «к» и на «п».
— Это правда, — подхватила я с облегчением. — Как — то раз я заметила это, листая телефонную книгу.
— Вот видишь! — Собравшись уходить, он встал и, примирительно улыбнувшись, застегнул старый шерстяной жилет.
— Извините, — задержала я его, — у меня еще одна просьба. Не могли бы вы показать мне шляпу, оставшуюся в кафе?
— Ну, конечно же. Сейчас попросим официантку. — Он подошел к буфетной стойке и через минуту вернулся с поплиновой шляпой. — Пожалуйста. Интересно, что тебе еще хочется узнать?
Взяв шляпу дрожащими руками, я поворачивала ее в ладонях, словно цилиндр иллюзиониста, в ожидании, что из нее вдруг выскочит кролик либо выпорхнет голубь. Но ничего не случилось. Тогда, повернув шляпу тульей вниз, я заглянула внутрь, и тут у меня потемнело в глазах. На отвороте отчетливо различались инициалы ВК, выведенные черной тушью.
— Да ведь это ваша шляпа! — вскричала я. — Здесь черным по белому выписаны ваши инициалы.
Виолончелист вырвал у меня шляпу.
— Я же говорил тебе, что не ставил на шляпе свои инициалы!
— Тогда кто их поставил, если шляпа все это время находилась в кафе?
Пан Коленка заглянул внутрь шляпы.
— Вот так номер, — засмеялся он. Однако смех звучал ненатурально и слишком громко. — Неслыханно! Точно такие же инициалы! Но это не моя шляпа, нет газетной прокладки. — Он отогнул пальцами кожаный отворот. — И нет… — Он запнулся, словно опасаясь сказать что — то лишнее.
— Чего еще там нет? — поторопила я его.
— Ну, вообще… я уже говорил тебе, что это не моя шляпа, — смущенно улыбаясь произнес он, отнес шляпу к служебному столику и отдал ее официантке со словами: — Я еще зайду сегодня вечером. Если кто — то объявится, прошу поблагодарить его от моего имени.
— Простите, — вмешалась я, обращаясь вслед за ним к официантке, — вы точно уверены, что до сих пор никто не возвращал назад шляпы?
— Никто, — хихикнула она. — Видно, та шляпа пришлась кому — то по вкусу.
— Ты слишком любопытна, моя дорогая, — произнес пан Коленка, холодно взглянув на меня. — Очень прошу тебя, перестань заниматься совсем этой шляпой, иначе все запутаешь.
— Слишком любопытна? О — о! — взорвалась я. — Не хочу вас огорчать, но никто, пожалуй, не явится за этой шляпой.
Название птицы из шести букв
«Если эта шляпа не принадлежит виолончелисту, а та, другая, является собственностью Франта, то кто же тогда владелец этой шляпы? Они обе как близнецы, обе помечены одинаковыми инициалами, но что — то здесь не так. И вообще, от всего этого можно свихнуться. Да, нелегко быть детективом и разгадывать эти непостижимые головоломки».
Я страшно злилась, но тем не менее происходящее забавляло меня. Вы только представьте: мама играет в бридж, папа, наверно, вздремнул над газетой, Яцек зевает широко, как гиппопотам, потому что Яцек без папы ничего придумать не может. А я стою на Соловьиной, высматривая, куда шагает мой виолончелист, который, возможно, вовсе и не виолончелист. Разве не забавно?
Тем временем пан Коленка как ни в чем не бывало шествует по Соловьиной в сторону улицы Полевая. Издалека видны его белая пилотка под черным куполом зонта и мелькающие в пелене дождя светлые подошвы кед. А я наблюдаю за ним, укрывшись за деревом. Потом трогаюсь вслед за виолончелистом, а он и не догадывается, что за ним следят. И это тоже очень смешно. Смешно и интересно.
Все здесь вызывает интерес. Например, пан Валерий Коленка — внешне совершенно обычный, небрежно одетый человек, полный, питающий слабость к шляпам, якобы виолончелист, притом лысый и с животиком, но загадочный и возбуждающий любопытство. Ведь он владелец шляпы, которая завтра будет стоить сто тысяч и даже больше. Может, миллион. Итак, миллионер…
На углу Соловьиной и Полевой пан Коленка задержался, будто не мог решиться, в какую сторону повернуть. Повернул направо и ускорил шаг. Потом, подвернув до колен брюки, осторожно ступал между лужами. Неожиданно он свернул влево, в боковую улочку, поросшую старыми тополями, и на мгновение пропал из виду, утонув в зелени. Но тут же его зонт, словно черный гриб, вынырнувший из глубины изумрудной бездны, вновь появился между деревьями.
Добежав до угла, я убедилась, что это улица Пасечная. Правда, вокруг не было видно ни одной пасеки. Я всмотрелась в глубь тополевой аллеи. Черный зонт был уже далеко и внезапно исчез, словно растворился в туманной дали.
Я припустилась за ним со всех ног и там, где он исчез, увидела высокую кирпичную стену, густо обвитую плющом и диким виноградом. Во многих местах этой старой выщербленной стены виднелись широкие бреши, сквозь которые нетрудно было пробраться по другую сторону. Теперь я была уверена, что пан Коленка исчез в одном из этих проломов. Но в каком именно? Я выбрала ближайший, к которому вела едва заметная, скрытая под лопухами и крапивой тропинка. Оглянувшись по сторонам, я прошла тропинкой через пролом.
Зв стеной простирались настоящие джунгли. Было сумрачно, туманно, и от моего приподнятого настроения не осталось и следа. Сейчас я чувствовала себя так, словно за каждым деревом караулил виолончелист, и даже не один: меня подстерегала целая сотня виолончелистов, которые, впрочем, и не виолончелисты вовсе, а некие подозрительные типы…
К счастью, джунгли вскоре окончились, и, облегченно вздохнув, я вступила на небольшую поляну. В тот же миг за моей спиной раздался строгий голос:
— Что ты здесь ищешь?
В тени низко склоненных ветвей дерева я увидела какого — то мужчину, сидевшего в двухколесной инвалидной коляске. В сумраке можно было различить лишь его темно — синий плащ и такую же шапочку. В панике я хотела бежать, но страх приковал меня к земле.
— Это частное владение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23