«Мы совсем потеряли голову». Они хранили фотографию своей встречи – редкие родители хранят такое. Если Артуру не изменяла память, увеличенное фото в рамке висело на стене в коридоре: зал – там вовсю веселятся; кто-то танцует, кто-то мирно беседует; на длинном столе выпивка и закуски; на сцене музыканты. На краю сцены, в правом нижнем углу, несколько юношей и девушек, среди которых Дэвид и Марей, они сидят рядом. Перед Дэвидом, наклонившись и, похоже, обращаясь к нему, стоит молодой человек. Марси молча смотрит в зал, вполоборота от девушки справа. Ровно через секунду, согласно семейной истории (от чего Дэвид всегда шутливо отнекивался), он попросит Марси подвинуться, чтобы дать возможность сесть его другу.
Фотография запечатлела не столько их встречу, сколько последний момент перед ней, момент, когда те юноша и девушка еще не знали друг друга. Артур мог часами изучать их лица, пытаясь разглядеть в них все возможные жизни, которые ожидали их впереди и из которых через мгновение останется лишь единственная.
Еще один снимок, где они вместе, – свадебный.
Они устроили это намеренно. Не саму свадьбу (хотя его старший брат Джейсон уже собирался появиться на свет), а свадьбу в двадцать лет. Дэвид был старше Марси почти на год, а точнее, на триста пятьдесят девять дней. Один из этих шести дней, когда им обоим было по двадцать, они и выбрали для торжества. Когда ей следовало ответить «да», она упала в обморок, но быстро пришла в себя, и церемония продолжилась. На свадебной фотографии у них такой вид, словно они только что выиграли путешествие на Луну.
Через полгода родился Джейсон, а еще через двадцать месяцев – он. В свои двадцать один – столько же исполнилось ему, когда она исчезла – Марси была уже матерью двоих детей.
Последний раз он видел ее в Оспрее, маленьком университетском городке на западе штата Массачусетс, в часе езды от Уотерхеда, где он вырос и где до сих пор жили его родители. В Оспрее он изучал журналистику и английский. Марси позвонила в воскресенье утром и сказала, что хочет заехать. Это было в начале нового учебного года, когда кампус, как и весь городок, был запружен пикапами и фургончиками, в которых первокурсники перевозили свои вещи. Из открытых окон гремела музыка, доносился перестук молотков.
Звонок застал его на пороге – он отправлялся с друзьями плавать на плоту. Теперь же ему придется следить за временем, чтобы вернуться к ее приезду. Она привезла выстиранные вещи и старый бинокль своего дедушки, который всегда стоял на ее рабочем столе.
– Он достаточно провалялся без дела, – сказала она, – и рано или поздно все равно достанется тебе, так почему бы не сейчас.
Они пили чай, а когда он признался, что хотел бы уделить больше внимания готовке, она тут же напечатала на компьютере рецепт свекольно-селедочного салата. Во время прогулки по кампусу он показал ей здание редакции газеты «Оспрей сентинел», где в будущем собирался стажироваться; они посидели на каменной скамейке у фонтанчика, глядя, как от разбрызгивающихся капель воды образуются радуги. Она рассказала об одной вечеринке давным-давно, еще в молодости, когда какой-то противный мальчишка то и дело выключал свет. При этом она нервно добавляла, что не знает, к чему это она.
Они ужинали в ресторане в старом центре Оспрея. Он всегда ненавидел вопрос «Что-нибудь случилось?», но позднее проклинал себя за то, что не задал его в тот день. Без сомнения, что-то случилось. Вид у нее был отсутствующий, говорила она невпопад, все время переспрашивала. Почти ничего не ела и разыгрывала веселье. Пила больше обычного, сбивчиво рассказывая о том, что через несколько дней уезжает в Таксон на выставку минералов. Она уже неоднократно там покупала и обменивала камни для своего магазинчика «Камни Марси» в Уотерхеде. Но в тот момент казалось, что она едет туда впервые и не представляет, что ее ждет.
Когда она неожиданно замолкала, лицо ее приобретало отрешенное выражение, так хорошо ему знакомое. Однако в последнее время к нему примешивалась еще и горечь, которая делала ее старше. Потом, вмиг, это лицо снова озаряла жизнь, она убегала в воспоминания о той поре, когда приходилось экономить, припомнила и историю с краской. Это случилось во время визита Мерл Инграхэм, жены судьи, которая пришла забрать свой заказ – запонки из темно-красной китайской яшмы.
– О, как я злилась, что эти камни принадлежат не мне! А ты, по уши извозившись с Джейсоном в краске, подал ей руку. И здорово запачкал ее! Но тут же вполне правдоподобно завопил: «Ой-ой, у этой госпожи грязные руки!»
Уже в который раз она изобразила недоумение Мерл Инграхэм, и они рассмеялись. Невероятно, каким образом ее блуждающий взгляд вдруг моментально просветлялся и она снова становилась красивой и привлекательной. У нее был особенный голос – молодой, ломкий, как тонкая медная проволока, с едва уловимым акцентом. Голос, созданный, чтобы благодушно восклицать: «О, как красиво!», а не заниматься бизнесом в Таксоне, в Аризоне.
Он так часто хотел поговорить с ней о том дне на озере Манчи. Но так этого и не сделал, опасаясь ее обвинений и собственного стыда. Сейчас, казалось, он был к этому готов, но тут она решила открыть ему свою тайну.
– Рассказать тебе то, чего ты еще не знаешь? – спросила она. – Джейсон был зачат в тот вечер, когда мы впервые встретились с Дэвидом. Вечер на фотографии. Ты удивлен?
Неожиданно для самого себя он на секунду разозлился и подумал: «Ты навязываешься. У нас не те отношения».
– Да уж, – сказал он. Ему неприятно было об этом слышать; как будто его насильно заставили смотреть, как двое незнакомцев, юноша и девушка с фотографии, занимаются любовью. Он не мог представить себе, что его отец в первый же вечер затаскивает девушку к себе в постель, а его мать согласно идет на это. Он всегда думал, что они стали близки только спустя несколько недель и что Джейсон родился раньше срока. Сама наивность.
– Ты была еще девственницей? – спросил он, раздраженный тем, что она вынудила его задать такой вопрос.
– Да.
– Такой поступок не в твоем духе.
– Нет. Я, наверное, старомодна, да?
– Того, кто позволяет лишить себя девственности в первый же вечер, нельзя назвать старомодным.
– Но я все же немножко старомодна. По крайней мере была тогда. Девочка, которая никогда не нарушает запретов. Сплошная добродетель. Взрослые ею гордятся, ставят в пример. Но сама она страшно недовольна собой, поскольку знает, что попросту трусовата. Она повсюду встречает детей, не таких послушных и правильных, но более счастливых. И она тоже мечтает совершить какой-то неординарный и даже опасный поступок, который изменит всю ее жизнь. Она знает, что не должна делать ничего такого, боится, но одновременно она в восторге, ее манит неизведанное. И она это делает.
Марси говорила резко, почти гневно, и, когда Артур спросил, была ли ее беременность неслучайной, она, очевидно, не поняла, что он имеет в виду. Как бы очнувшись от своих рассуждений, она улыбнулась привычной улыбкой.
– Джейсон хотел, чтобы я забеременела. Берегись, Арти, не стоит так рано заводить детей. Мы все пропустили. Мы никогда не были только вдвоем. У нас никогда не было времени для сумасшедших поступков. Эй, я тебя напугала? Нет, я всегда была счастлива с вами! Обещай мне, что будешь об этом помнить.
На обратном пути она взяла его за руку, а у машины прижала к себе. Он почувствовал ее запах, ощутил ее тело. Он подумал: это моя мать. В своей комнате, посмотрев в зеркало, он увидел след от ее губной помады на щеке, и в голову пришла шальная мысль – сфотографировать это.
Ему было четырнадцать, когда накануне пасхальных каникул он принес из школы дневник с плохими отметками. Дэвид тут же заявил, что предстоящие каникулы он посвятит предметам, оцененным ниже четверки. Отец собирался потом лично его проэкзаменовать. Выходило, что он должен отменить все совместные планы с друзьями, зарыться в учебники и с десяти до четырех каждый божий день корпеть над уроками.
Через несколько дней заточения, в котором он оказался по милости своего до смешного строгого папаши, он уже просто изнывал при виде голубого неба за окном и безумно завидовал Джейсону, днями напролет забавляющемуся с приятелями. И тут на помощь пришла Марси. За завтраком она первым делом сообщила, что на дворе прекрасная погода, и, поскольку он хорошо потрудился в последнее время, ему тоже пора развлечься.
– Сегодня Артур будет заниматься, – отрезал Дэвид.
– Мнения разделились, – констатировала Марси, – у Артура решающий голос.
– У нас не голосование, решение уже принято, – сказал Дэвид.
Но стоило отцу уйти из дома, как Марси громко объявила, что с уроками покончено и они отправляются на прогулку. Артур начал было отказываться, предвидя, как рассердится отец. Но Марси выглядела такой расстроенной, что он не смог устоять. В ее открытой машине, минуя контору Дэвида, они двинулись в направлении совершенно незнакомых прежде деревенек, беспорядочно разбросанных по лесистым холмам; солнечная погода добавляла удовольствия.
Они остановились у озера Манчи. По воде на фоне голубого неба мчались первые в этом году парусные лодки. Взяв напрокат маленькую рыболовецкую лодку, Марси и Артур качались по волнам, болтая руками в холодной воде и мешая парусникам. Они причалили к необитаемому острову посередине озера, с пляжем, устланным плоскими камешками, которые так здорово было кидать в воду и загибать пальцы – сколько раз прыгнул камешек. Он хотел научить Марси правильно бросать, но она уже и так знала, как это делается. Они швыряли камешки, считали подскоки, и, казалось, их смех и крики прыгают вместе с камнями. И тут впервые в жизни он увидел свою мать как бы отдельно от себя, как личность, как женщину – вот она в белых джинсах и синей рубашке на корточках передвигается по пляжу, ищет плоские камешки, женщину, которая не всегда была его матерью. Интересно, что она сейчас думает о себе – Марси Нассбаум, жене Дэвида Нассбаума, маклера и подрядчика в Уотерхеде, штат Массачусетс, матери двоих детей.
Он был тогда влюблен в Шарлотту Pop, свою одноклассницу. Позже он задумается над тем, не была ли эта влюбленность шлейфом воспоминаний, навеваемых разговором с Марси в тот день. Она спросила, до какой степени он осведомлен о сексе. Артур рассмеялся и сказал, что Дэвид уже давно его просветил, еще когда ему было одиннадцать.
– Прекрасно, теперь ты достаточно взрослый, чтобы я могла поведать тебе настоящую тайну, – сказала она. – Секс сам по себе не так важен. Он всегда приходит только в сопровождении настоящей любви. Например, такой день, как сегодня, может запомниться надолго. Конечно, когда ты не в компании с собственной матерью, а наедине с девушкой. По сравнению с этим днем секс – ничто. Об этом знают очень немногие четырнадцатилетние мальчики. И будь откровенен с Шарлоттой. Дай ей понять, что ты влюблен. И, если она отвечает тебе взаимностью, не упускай свой шанс. Не тяни время, а то будет слишком поздно. Знаешь, чем ты займешься в оставшиеся дни каникул? Каждый день, с десяти до четырех, ты будешь упражняться в любви. А потом я пришлю к тебе Шарлотту Pop, чтобы она оценила твои знания.
Вернув лодку, они перекусили и прошлись по окрестностям. В спортивном магазине Марси купила последнюю модель плоского летающего диска-фризби. На лужайке перед озером, куда они вернулись, они стали кидать друг другу диск. Фризби выписывал в воздухе умопомрачительные круги, при малейшем порыве ветра взмывая под облака и снова опускаясь вниз, затем неожиданно замирал и рикошетом возвращался обратно. Они играли, бегали, смеялись, и, вспоминая потом этот день, Артур хотел продлить их игру навечно.
Вдруг диск завис в воздухе над головой Марси, свернул в сторону и боком упал на воду. Они сразу поняли, что он вот-вот утонет. Они смотрели на то место, где далеко от берега он исчез под водой, понимая, что потеряли его навсегда. Марси обнимала его за плечи.
– Вещественное доказательство уничтожено, – сказала она.
По дороге домой они болтали и пели, радуясь тому, что даже потеря диска не испортила веселого настроения, но, оказавшись в привычном мире, притихли, занятые лишь мыслями о Дэвиде.
Когда они вернулись, он был уже дома.
– Где вы пропадали? – спросил он.
И не успела Марси открыть рот, как Артур выкрикнул:
– Я не хотел, это она меня заставила!
Не проходило и дня, чтобы фантик от конфеты, осенний лист или ржавое пятно не уносили его обратно в детство. Он стал различать их цвета еще до того, как выучил их названия, – и все благодаря коллекции камней своей матери. Она начала собирать камни еще ребенком и позже продолжала заниматься своим хобби с такой одержимостью, словно это было олицетворением ее прежней жизни. Часть чердака в их доме она оборудовала в свой «каменный» кабинет. Там находились ее книжки, микроскоп, шкафы со стеклянными дверями и широкими плоскими ящиками, где в открытых картонных коробочках хранились камни. Эти коробочки она мастерила сама из больших листов розового и светло-желтого картона, специально вырезая их по размеру для каждого отдельного камня, а затем складывая и сажая на клей.
На столе, где она часто выставляла свои новейшие приобретения, всегда хранился самый первый камень, с которого все и началось, – черный грубый осколок с зеленым, светящимся и похожим на сахар кусочком внутри – оливковый базальт.
Ее коллекцию составляли камни со всего мира, всех времен – возраст некоторых дотягивал до нескольких миллиардов лет. Однажды, вложив ему в руку два камня, она спросила, что он чувствует. Ничего особенного он не почувствовал, но прекрасно помнил ее восторг по поводу этих камней: ведь их разделяло три миллиарда лет – возраст нашей планеты.
– Ты словно держишь в своих руках вечность! В одной руке! Неужели ты не чувствуешь? Сожми их еще раз хорошенько!
Иногда они с Джейсоном помогали ей вырезать и клеить коробочки и пару раз все вместе совершили поход на заброшенные каменоломни и утесы, где она искала новые экспонаты для своей коллекции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18