– Потому что боялась, – просто ответила Мария. – Я не знала, что он будет делать, когда мы останемся одни.Пэйджит внимательно разглядывал ее лицо.– Накануне вечером ты пришла повидаться с нами. Впервые за восемь лет.– Я хотела видеть Карло. – Теперь ее взгляд был более спокойным. – Это я предложила встретиться в Сан-Франциско. Была в замешательстве, не знала, что делать. Мне казалось, как ни странно, что встреча с Карло поможет мне.– Каким образом?– Поможет мне пройти все это. – Она опустила взгляд. – Если бы тебе и Карло суждено было узнать правду, какой смысл был держать тебя в неведении? Я хотела убедиться: есть ли вообще в этом какой-либо смысл.– И убедилась?– Увидев Карло, поняла, что он счастлив. И смогла принять решение. Потому что знала: смысл в этом есть. – Она закончила упавшим голосом: – Был, до сегодняшнего дня.Пэйджит смотрел мимо нее, стараясь сохранять спокойствие, чувствуя, что все сильнее и сильнее сжимает в руке кассету. Отбрось эмоции, говорил он себе, хотя бы на время. Прежде всего ты должен знать правду.– Что произошло, когда ты пришла к нему?Мария продолжала смотреть в пол.– Ренсом открыл дверь. Не сказал ни слова. Просто посмотрел на меня со странной улыбкой. На его лице было написано злорадство, но в нем чувствовалось и напряжение. Было ощущение, что я в каком-то ночном кошмаре. Он по-прежнему не говорил ни слова. Я положила сумочку – там был пистолет – на кофейный столик. Потом попросила включить запись. Ту, что на моей кассете.– И он это сделал?Она медленно кивнула:– Когда я слушала это – свой голос, вопросы Стайнгардта, – нахлынули воспоминания о том, что я когда-то пережила. На него я смотреть не могла, а он положил руку мне на грудь, как когда-то Марси Линтон. – Она отвела взгляд. – И когда я не отбросила его руку, он понял, что мы договорились. Что уговаривать меня ему не придется.Пэйджит ощутил пустоту в животе, он давно не ел. Чувствовал, что не в состоянии задавать вопросы.– Заговорил он только тогда, – тихо продолжала Мария, – когда предлагал выпить шампанского. Потому что Лаура Чейз пила шампанское с любовниками. Перед тем как начать раздеваться. – Мария провела по векам кончиками пальцев. – Когда официант уходил из номера, я уже знала, что мне придется раздеваться перед ним. Поэтому попросила повесить табличку с просьбой не беспокоить.Пэйджит молчал. Мария перестала плакать, казалось, ей не хватило слез на весь ее позор.– Ренсом положил кассету между нами, – пробормотала она. – И смотрел, как я раздеваюсь. Когда я полностью обнажилась, он жестом приказал мне сесть на диван, лицом и нему. Потом заставил меня принять определенное положение. – Неожиданная вспышка гнева в ее голосе прозвучала отголоском ненависти. – Сказал, что хочет видеть все части моего тела, не называя то, что надо ему показывать. Потому что я должна слушать кассету, не отвлекаясь.– Кассету Лауры Чейз, – тихо произнес Пэйджит. Мария кивнула, глядя по-прежнему в сторону.– Я должна внимательно слушать, а он будет рассматривать меня. И тогда я смогу проделать для него то, что Лаура Чейз делала для Джеймса Кольта. – Мария помолчала. – Потом он заставил меня выпить за Лауру Чейз.Марию, кажется, снова трясло. Не принуждаемая задором или расчетом казаться лучше, чем она есть, Мария выглядела усталой и жалкой, как женщина, изнуренная лихорадкой. Повествование ее дошло до самых безжалостных подробностей, Пэйджит хотел правды, и она не собиралась ничего утаивать.– Я сидела, слушая кассету: потерянным голосом Лаура Чейз рассказывала, что она делала для тех мужчин, что они проделывали с ней. С каждым новым описанным актом Ренсом улыбался мне и неторопливо ощупывал глазами мое тело. – Мария снова помолчала, ее голос уже охрип. – К тому моменту, когда запись закончилась, шампанское было уже выпито. Он по-прежнему почти ничего не говорил. Я сидела, видя, что он рассматривает каждую часть моего тела, рассматривает не торопясь. В этом была почти непреднамеренная жестокость, как будто он хотел убедиться, что интерес к моему унижению не ослабевает в нем. – Мария подняла голову. – Потом он улыбнулся, – тихо закончила она, – и стал перематывать пленку. Она не спускала глаз с Пэйджита.– Ему ничего не надо было говорить. Когда кассета была перемотана, я должна была встать перед ним и делать то, что делала Лаура Чейз. Я попросила его опустить шторы. "Опусти сама, – сказал он. – А я заодно посмотрю на тебя в движении".Ее голос сделался равнодушным. Пэйджит понял, что это от безжалостной жестокости рассказа.– Я подошла к окну. Внизу был город, люди шли по своим обычным делам. Какое-то мгновение я стояла и смотрела, желая быть одной из них, чтобы не пришлось, обернувшись, оказаться лицом к лицу с Марком Ренсомом. В тот момент Джон Хаслер и увидел меня.Настроение ее снова изменилось, в словах, произносимых ровным голосом, был и потаенный страх, и скрытая ирония – Мария отрицала то, что видел Хаслер, но сам эпизод, когда Хаслер давал показания, был комичен.– Потом я снова услышала голос Лауры и опустила шторы. Когда я повернулась, Ренсом остановил кассету. "Ты уже голая, – произнес он. – Когда включу магнитофон, начинай танцевать. Пожалуйста, повнимательней слушай Лауру". Он снова улыбнулся: "Пусть Лаура будет твоей учительницей".Мария помолчала.– Распоряжаясь, он старался казаться небрежным. Но я чувствовала, что он отчаянно волнуется – как будто, сделав неверное движение, я могу разрушить какие-то чары. До этого я удивлялась, стыдилась, сердилась. Теперь я боялась. Когда я стала двигаться перед ним, он вынул член. Я чувствовала себя куртизанкой. Танцевала, чтобы он у Ренсома был твердый, танцевала так, как это делала, судя по ее словам, Лаура. – Ее лицо залило краской. – Я делала то, что делала она, отчаянно стараясь быть такой, какой ее представлял себе Ренсом, пока не почувствовала, что во мне больше Лауры, чем меня самой. Это… как потерять душу.– Почему ты выполняла его приказания?Мария бросила на него исполненный гордости взгляд, взгляд, по которому он узнал ее прежнюю.– Кассета, за которую он заставил меня танцевать, была губительна для Карло, – просто ответила она. – А кассета, которую я не просила, была губительна для меня. Я хотела заполучить обе.– Но чтобы сохранить…– Я была с ним наедине. – Мария неотрывно смотрела на Пэйджита. – Когда Марк Ренсом стоял, держа в руке свой член, и смотрел, как я танцую, я поняла, что он – безумец. И я боялась того, что будет со мной, если от моего вида его член не станет твердым. Продолжала слушать Лауру. Лаура щупала себя, и я щупала себя. А когда пришло время соскользнуть по стене, опуститься на пол и мастурбировать для Марка Ренсома, я сделала и это. – Голос ее стал бесчувственным, почти жестоким. – И это был не первый раз, когда женщина притворялась. Женщина моего века приучена быть актрисой для мужчин в чем угодно, и первыми нас учат этому матери. Это своего рода видовой навык, только он и нужен был мне тогда. И я была просто рада, что Лаура Чейз держала глаза закрытыми. Когда я почувствовала его член у себя во рту, знала, что смогла возбудить его. – Она помолчала. – Стала сосать, как Лаура на кассете.Неожиданно Мария смолкла.Подтянула колени, обняв, прижала их к груди. Пэйджит смотрел, как она сильно и мерно дышит: вдох, выдох и снова вдох, пока тело не перестало дрожать. Когда она подняла глаза, взгляд у нее был совершенно беззащитный, как будто упорное подавление чувств совсем обессилило ее. Влага на глазах была свежей.– Тогда и произошло это, – спокойно сказала она.Голос ее снова изменился. Стал печальнее и мягче – одно дитя человеческое жаловалось другому. На этот раз было видно, что она сделала непосильный выбор, ее душевная уязвимость не позволяла ей пройти все это. Пэйджит почувствовал что-то похожее на страх.– Что произошло?Ее глаза широко раскрылись, как будто она впервые поняла что-то.– Когда я сосала, его член стал делаться мягким. Задыхающимся голосом он стал ругать меня, требовал, чтобы я сосала сильней. Ничего не помогало. – Смолкнув, Мария глубоко вздохнула. – Я подняла на него взгляд, мой затылок упирался в стену, его член все еще был у меня во рту. Он смотрел на него. Глаза были злыми и испуганными одновременно.Снова помолчав, она заговорила тише:– Когда наши взгляды встретились, его член выскользнул из моего рта. Он посмотрел вниз – член был уже сморщившимся. Я боялась отвести взгляд. Замерла, зажатая между стеной и Ренсоном, смотрела на его член. Он становился все меньше, пугая меня. Я все еще смотрела, когда Ренсом ударил меня. Я была ошеломлена, глаза заволокло слезами. Он снова ударил, посмотрел на свой член, снова ударил и опять посмотрел на свой член. Как будто от этих ударов он мог сделаться твердым. Крутанувшись, я выскользнула, комната вдруг показалась мне черной. Я поползла к кофейному столику. Все еще слышался голос Лауры, рассказывавшей, что они делали с ней. Этот голос заставил меня ползти проворнее. Когда оглянулась, он все еще смотрел на свой член. – В ее голосе послышалось изумление. – По его лицу текли слезы. Это остановило меня. Я встала на колени у кофейного столика, голая, и смотрела, как он плачет. Потом он увидел меня.У Марии был остановившийся взгляд, казалось, она смотрела не на Пэйджита, а на Марка Ренсома.– Ярость от унижения появилась в его глазах. Он смотрел на меня как зверь, с лицом, красным от ярости, брюки вокруг лодыжек. И не мог говорить от ненависти. Потом направился ко мне. Его брюки по-прежнему были приспущены, и двигался он какими-то рывками, почти звериными, как будто неудача лишила его всего, что было в нем человеческого. Потом снова поднял руку. – Ее голос наполнился внутренней силой. – Что-то первобытное было в этом – отсутствие всякого сдерживающего начала. Прежде он бил меня, чтобы снова стал твердым его член. Теперь собирался уничтожить. Взглянув друг на друга, мы оба поняли это. Я схватила свою сумочку…Она проглотила комок, застрявший в горле: в тишине Пэйджит ясно представил тот взрывоопасный момент, когда патология Ренсома породила в Марии желание выжить.– Мои пальцы одеревенели, я едва смогла вынуть пистолет. Когда я повернулась к нему с пистолетом в руне, все еще трясясь, он был футах в шести от меня. Глаза его расширились. – Она помолчала, вспоминая. – На мгновение он даже остановился. Потом снова пошел на меня. Он был до такой степени взбешен, что для него не существовало ничего, кроме стремления добраться до меня.Ее речь стала отрывистой.– Я все еще стояла на коленях. "Стой", – крикнула я. Он не остановился. Теперь он был уже в четырех футах. А я все не могла выстрелить. – Ее глаза закрылись. – Потом он назвал меня никудышной кошелкой. И сразу же во мне вспыхнула такая ненависть! Может быть, я как-нибудь смогла бы противиться ему – брюки мешали ему двигаться быстро. Может быть, я могла выстрелить в ногу. И ничего бы не было. – Замолчав, Мария покачала головой. – Но это надругательство, эти оскорбительные слова – все это сделало меня такой же, как он сам. Помолчав снова, она произнесла медленно и отчетливо:– Единственное, чего я хотела, – убить Марка Ренсома. Мои руки перестали трястись. Он был в четырех футах от меня, когда я выстрелила ему в сердце.От спокойствия в ее голосе Пэйджиту стало не по себе. Она смотрела мимо него.– Он не упал, а остановился. Его глаза сделались невидящими. Опустился на пол. Лицо стало печальным, немного озадаченным. Потом он скрючился на полу. На его глаза снова навернулись слезы. Последнее, что он делал, – бормотал единственное слово. – Изумление было в голосе Марии. – "Лаура". Он шептал имя "Лаура". Ни кровинки не было в его лице. Я знала, что он умер раньше, чем упал на спину. Неожиданно я оказалась одна. Пыталась осознать произошедшее. За мгновение до этого Марк Ренсом мог убить меня. А теперь он был трупом с брюками, приспущенными на лодыжки. – Удивление снова звучало в ее голосе. – Я сидела рядом с ним, голая, в чужом номере, на кофейном столике лежала кассета, полная секретов.Пэйджит попытался представить это. Но слишком все перемешалось – шок, страх, стыд и изумление, – чтобы можно было понять, как это получилось. Он невольно посмотрел на кассету в своей руке.Мария проследила его взгляд.– Я убила человека, – медленно произнесла она. – Моя кассета могла бы пролить свет – почему. Но как без кассеты объяснить выставленный для обозрения детородный орган? Или без кассеты Лауры Чейз? Я сразу поняла это, несмотря на шок. Я была как при анестезии, но в полном сознании. На самом деле никакого плана у меня никогда не было. Мысли приходили спонтанно, хаотично. Единственной зацепкой было то, что я пришла сюда ради кассеты и теперь должна была спрятать ее.Голос ее был слаб и равнодушен. Было впечатление, что, действуя когда-то в состоянии наркотического опьянения, она пыталась теперь восстановить последовательность событий, которые смутно помнила и суть которых едва понимала.– Все это казалось слишком трудным, – говорила она. – В какое-то мгновение я хотела даже отказаться от борьбы и рассказать все как было. Но потом подумала о Карло. – Она помолчала. – И о себе, конечно.Слез больше не будет, подумал Пэйджит. Она слишком истощилась в проявлении своих чувств, а может, была уже в состоянии с ними справиться. Больше ей нечего было скрывать.– Наконец я заставила себя посмотреть на Ренсома. Он лежал, открыв рот, распластавшись на спине, и было впечатление, что смерть настигла его в тот момент, когда он одевался. И тогда первая мысль пришла ко мне: если Ренсома оставить в таком положении, я ничего не смогу объяснить. Я не могла бы объяснить, почему он был полуголым или почему я была голой. Не говоря уже о том, почему он заслужил смерть. Помнится, я разозлилась. То, что он делал со мной, было не просто осквернением моего тела – осквернением моей личности. А теперь я даже не могла рассказать об этом. Он осквернил меня, думала я. Он заслужил смерть, говорила я себе, – то, что делал он, хуже, чем изнасилование.Мария снова переживала тот момент – в ее голосе появилась радость от того, что она нашла выход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79