https://wodolei.ru/catalog/dushevie_poddony/120x80cm/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Только сейчас, пожалуй, она по-настоящему ощутила, как привязана к Курати, да и он к ней, – они будто срослись друг с другом. Что бы ни случилось, уйти от него Йоко не сможет. Если дойдет до разрыва, она непременно умрет. Столь же нелепое, сколь неотвязное желание вцепиться зубами в грудь Курати и вырвать у него сердце повергло Йоко в бездонную печаль. Они сидели молча, но Курати, видимо, передалось настроение Йоко, и он тоже впал в какое-то странное душевное состояние.
– Может быть, я сам во всем виноват, – заговорил наконец Курати глухим голосом. – Одно время у меня было очень туго с деньгами. Но потом я подумал: жизнь я знаю, опыта у меня хватает, – и взял себя в руки. «Глотаешь яд – глотай и бутылку», – решил я и, – тут Курати огляделся вокруг и понизил голос, – ввязался в это дело с союзом. Эти ребята-лоцманы сами делают для себя подробные морские карты и расположение укрепленных районов знают лучше даже, чем специалисты. Ну мы и начали раздобывать эти карты. И хотя получаем меньше, чем надеялись, на пропитание хватает с избытком.
Страх сдавил горло Йоко. Она вдруг поняла, почему в последнее время к Курати зачастили всякие подозрительные иностранцы. Заметив ее испуг, Курати догадался, что она верно истолковала его слова, и на лице его появилась дьявольская ухмылка. Отчаянная дерзость и сила были в его глазах.
– Тебе противно? Да, ей было противно.
Она к самой себе испытывала отвращение. Йоко казалось, будто она на судне, которое вот-вот может пойти ко дну со всеми ее спутниками. Изменник, предатель – так, наверно, назовут Курати. Ей захотелось быть подальше от него. Но это длилось лишь мгновенье. Может, попытаться спасти Курати от этой страшной опасности? Однако велико было искушение столкнуть его в пропасть. Доброта Курати вызвала в Йоко удивление, смешанное со страхом. Пусть Курати презирает ее за двойную игру, Йоко не боится. Зато она увидит, до какой степени падения, до какого бесчестия способен дойти ради нее Курати, и тем насытит свою вечно голодную душу. Ей казалось, что тогда он будет любить ее еще крепче, а ради этого Йоко готова была на любые жертвы. Разве стоило презирать Курати только из-за его дел? Она быстро успокоилась. С лица исчезло выражение испуга, губы тронула чувственная обольстительная улыбка бездушной кокетки.
– Ты напугал меня немного… Но я на все готова. Курати уловил скрывавшуюся за ее словами глубокую взволнованность.
– Ладно, мы поняли друг друга. Кимура… Из Кимура тоже выжимай деньги, все равно. Раз уж мы пали, нам нечего терять. Йо-тян… Жить!
– Жить! Жить! Жить!
Йоко с силой привлекла к себе Курати. Они услышали, как с грохотом полетело на пол все, что стояло на столе, потом вселенная потонула в пламени, лишенном цвета и звука. Буйное, все сокрушающее вожделение овладело ими. Йоко не знала, где она – в раю или в аду. Было ли в мире что-нибудь еще, кроме этого высшего блаженства, которое все обращало в прах, сжигало в пылающем, пляшущем пламени. Йоко прижалась к Курати с ощущением какой-то острой и в то же время сладкой боли и в озорном опьянении крепко впилась зубами ему в руку, чуть повыше локтя, ощутив при этом, как распалено его крепкое тело…
Проснулась Йоко лишь в двенадцатом часу. У нее было такое чувство, словно ее вытащили из недр земли на поверхность. Курати спал как мертвый. Ставни из криптомериевого дерева отсвечивали полупрозрачным ярко-красным светом. Солнце, наверно, поднялось уже высоко, стояла отличная ясная погода. В комнате висел сладковато-кислый запах сакэ и табака, лучи света, проникавшие сквозь щели, прорезали полумрак прозрачными янтарными полосами. Даже Курати, у которого энергия била через край, а кипучая деятельность, казалось, не прекращалась даже во сне, всегда багрово-красный Курати в это утро был мертвенно-бледным, на обнаженных руках его змеились болезненно-синие вены. У Йоко кружилась голова, ей было невыразимо жутко, как убийце, опомнившемуся после совершенного злодеяния. Она потихоньку выскользнула из комнаты.
От ярких лучей полуденного солнца глазам стало больно. Йоко зажмурилась. Лишенный влаги воздух сушил горло и затруднял дыхание. Йоко покачнулась и прислонилась к стене у входа. Словно защищаясь от удара, она закрыла лицо руками и наклонила голову.
Избегая прохожих, Йоко вышла к морю. Приближалось время полнолуния, и оно отступило далеко от берега. Перед глазами открылась равнина, напоминающая болото, солнце блестело на сухих листьях тростника. В природе ничто не изменилось; люди трудились, как обычно. Йоко то разглядывала илистое дно, обнажившееся после отлива, то поднимала глаза к синему небу, покрытому чешуйками облаков. Если все происшедшее вчера – правда, тогда то, что она видит сейчас, – сон. Если же все это – явь, тогда происшедшее вчера должно быть сном.
Йоко рассеянно созерцала открывшуюся ей картину. Она постепенно приходила в себя, но головная боль и головокружение усилились. Заныла поясница, плечи онемели, застыли ноги.
Нет, вчерашнее не было сном… И то, что она видит сейчас, тоже не сон… Как это жестоко, как жестоко! Почему мир не переменился со вчерашнего вечера?
Найдет ли она для себя место в развернувшейся перед ней мирной картине? С болезненной остротой ощутила Йоко глубину омута, в котором увязла. Она опустилась на корточки и горько заплакала.
Перед ее внутренним взором открывался только один путь, темный и мрачный, и ворота к покаянию на этом пути были накрепко заперты.
34
Когда Йоко взяла к себе сестер, занялась их образованием и воспитанием и почувствовала за них ответственность, словом, стала хозяйкой дома, в ней пробудился инстинкт жены и матери. Теперь к Курати ее привязывала не только плотская любовь, она все больше и больше ценила в нем человека. Казалось бы, наступило наконец счастливое благополучие. Но Йоко не могла не замечать, что Курати постепенно от нее отдаляется. Йоко тоже испытывала неудовлетворенность. То ли Курати привык к ней, то ли просто охладел, во всяком случае, в нем не было прежней страсти. И, осознав это, Йоко впала в глубокую печаль. Могла ли она допустить, чтобы осыпались цветы любви, которой она посвятила всю себя без остатка? В ее любви не должно быть зенита. У нее еще хватит сил, чтобы с легкостью взобраться на гору, как бы ни был крут подъем. И пока огонь в ней не угас и силы не иссякли, она не станет сидеть сложа руки и довольствоваться созерцанием окружающего ее будничного пейзажа. Она будет взбираться на вершину вечно, но никогда ее не достигнет. Пусть всегда будет как в тот день на «Эдзима-мару», когда ее обожгла буйная, всесокрушающая, почти божественная страсть Курати.
Ночь в Такэсиба напомнила Йоко жизнь на «Эдзима-мару». И если бы наутро она оказалась мертвой, это было бы прекрасно. Однако, проснувшись, она уже не думала о смерти. Неутолимая жажда наслаждений сделала Йоко малодушной. Она без сожаления отдала бы все, чтобы снова и снова испытать самозабвенную радость удовлетворенного желания. Она пожертвовала даже своей недоступностью, самым сильным соблазном, на какой только способна женщина, не опасаясь оказаться в глазах Курати существом еще более низким, чем продажная женщина. Они стремились вырвать друг у друга как можно больше чувственных радостей; что могло бы показаться добровольным самоумерщвлением. Они медленно разрушали себя физически и духовно.
Однако для Йоко (она не знала, что думал об этом Курати) в этом отвратительном разложении скрывалась последняя надежда. В нем заключалось нечто, чем нужно только суметь воспользоваться, – эту надежду Йоко не в силах была изгнать из сердца. Может быть, наступит такой миг, думала она, когда Курати окончательно запутается в сетях ее чар и перестанет быть самим собой.
Йоко, которая сделала первый шаг к их сближению, до сих пор опасалась, что Курати любит ее меньше, чем она его. Это постоянно ее тревожило, вселяло неуверенность. Вот почему она мечтала лишить его способности думать, рассуждать и, не выбирая средств, шла к осуществлению своей мечты. Она довела его до разрыва с семьей, превратила в полнейшее ничтожество, но этого ей было мало. В ту ночь в Такэсиба она узнала, что толкнула его на преступление, на позор. Это принесло ей невыразимую радость. Ведь чем дальше уходил Курати от внешнего мира, думала Йоко, тем сильнее становилась ее власть над ним. Чтобы вознаградить его за позор, она дарила ему свою бурную страсть, ибо полагала, что именно этого желает ее возлюбленный. Йоко не понимала, что все это истощает ее силы и она в конце концов надоест Курати.
Так или иначе, после Такэсиба их отношения изменились. Йоко снова превратилась в юную любовницу. Встретившая уже двадцать шестую весну, она словно помолодела на несколько лет.
В один из погожих дней, когда на сливовых деревьях уже набухали почки, Йоко стояла на веранде рядом с Курати, положив руку ему на плечо, и с любопытством следила за любовной игрой воробьев. В это время кто-то вошел в прихожую.
– Кто бы это мог быть?
– Ока, наверно, – пробурчал Курати.
– Нет, верно, Масаи-сан.
– Да нет, Ока.
– Давай поспорим, – предложила Йоко тоном избалованной девочки и пошла в переднюю. Курати угадал: пришел Ока. Едва поздоровавшись, Йоко схватила его за руку и тихо сказала:
– Как хорошо, что вы пришли. Вам очень идет этот костюм. Чудесный цвет, как раз весенний. А мы поспорили с Курати, вы это пришли или не вы. Проходите же скорее.
Йоко вошла в гостиную, положив руку на хрупкое плечо Ока, ту же руку, которая только что покоилась на мощном плече Курати.
– Я проиграла. Ты мастер угадывать, – обратилась Йоко к Курати. – Надо было тебе уступить. Сейчас получишь выигрыш, стой там и смотри. – И, порывисто обняв гостя, она поцеловала его в щеку. Сконфузившись, как девочка, Ока неловко пытался высвободиться из ее объятий. Курати, скривив рот в своей обычной кислой усмешке, сказал:
– Дурочка!.. Эта женщина не в себе последние дни. Стукните ее, Ока-сан, по спине разок, что ли… Они еще занимаются? – Курати указал на потолок.
Йоко повернулась к Ока спиной и сказала:
– Ну, стукните же! – Потом, подняв глаза к потолку, звонко и кокетливо крикнула: – Ай-сан, Саа-тян, пришел Ока-сан! Сделаете уроки, сразу спускайтесь вниз!
– Хорошо-о! – донеслось в ответ, и по лестнице кубарем скатилась Садаё.
– Саа-тян, а уроки сделала? – спросил Курати.
– Да, только что, – ответила Садаё, и тут же лицо ее расцвело в улыбке. Айко не спешила сойти вниз. Не дожидаясь ее, все четверо уселись за столик и принялись пить чай. Ока сидел с таким видом, будто хотел сказать что-то очень важное, и наконец проговорил, запинаясь:
– Я хочу обратиться к вам с небольшой просьбой. Вы позволите?
– Да, да, конечно, с удовольствием, все, что вы скажете… Правда, Саа-тян? – проговорила Йоко шутливым тоном, но тут же стала серьезной. – Говорите, пожалуйста. Не хватало еще, чтобы вы у нас стеснялись.
– Мне легче говорить сейчас, поскольку и Курати-сан здесь. Нельзя ли мне привести к вам Кото-сан? Я давно слышал о нем от Кимура-сан, но все как-то не решался идти к незнакомому мне человеку. Однако в позапрошлое воскресенье Кото-сан сам навестил меня и сказал, что ему надо было бы еще раз повидаться с вами. По средам он выполняет поручения начальства и может отлучаться. Сходить за ним сейчас?
Йоко тайком, так, чтобы не заметил Ока, взглянула на Курати, как бы говоря: «Предоставь все мне», – затем спокойно ответила:
– Можно, конечно.
Курати с весьма многозначительным видом кивнул головой.
– Ну, конечно же, можно! – повторила Йоко, сделав ударение на слове «конечно». – Мне, разумеется, очень неловко, что вам придется самому идти за Кото-сан, но, если вы приведете его, это будет великолепно. И Саа-тян обрадуется, правда? У нее появится еще один друг… Не какой-нибудь, а военный.
– Совсем недавно сестрица Ай тоже просила Ока-сан привести Кото-сан, – громко заявила Садаё.
– Да, да, Айко-сан действительно просила меня об этом, – вежливо подтвердил Ока и ушел. Через некоторое время поднялся и Курати.
– Не волнуйся, я все сделаю как надо, – сказала ему Йоко на прощанье. – Пусть приходит, так будет лучше.
– Смотри. Этот тип Кото что-то слишком настойчив… Впрочем, хуже не будет. Однако сегодня я, пожалуй, уйду…
Йоко прибрала в маленькой комнатке, выходившей в сад, положила в хибати ароматических курений и, спокойно обдумывая план действий, стала поджидать Кото. За то время, что они не виделись, он, наверное, стал еще строже и несговорчивее. Тем забавнее будет еще раз попытаться обмануть его. Только бы удалось, тогда отношения ее с Кимура упрочатся.
Через полчаса из казарм Хитоцуги возвратился Ока вместе с Кото. Йоко послала Садаё встретить гостя.
– О, Садаё-сан, как ты выросла! – раздался густой, погрубевший голос Кото. Что-то звякнуло – он, видно, снял саблю и через мгновение появился перед Йоко в мешковатой грязно-черного цвета военной форме. По комнате распространился кисловатый запах кожи. Йоко встретила его с искренним дружелюбием, с милой, как у невинной девушки, чистой улыбкой.
– Неужели это вы, Кото-сан? Какой же вы страшный! От Кото, которого я знала, остался только белый лоб. Ну, ну, не будьте таким букой. Ведь мы так давно не виделись. Я уж перестала надеяться, думала, никогда не заглянете… Очень, очень хорошо сделали, что пришли. Молодец Ока-сан, привел вас… Спасибо! – Йоко слегка поклонилась, одарив каждого из них сияющим взглядом. – Нелегко вам приходится, наверно! Может быть, не откажетесь принять горячую ванну? Как раз только что приготовили.
– Мне очень неловко, что от меня так пахнет, но панна тут не поможет, даже если я приму ее дважды… Благодарю вас.
Выражение лица Кото немного смягчилось. «Все такой же простак», – подумала Йоко.
– Простите, до какого времени вы свободны? Ах, до шести? Тогда остается не так уж много. Ладно, отложим ванну, лучше побеседуем подольше. Ну, как вам служится? Довольны?
– Сейчас я ненавижу армию еще сильнее, чем до поступления на службу.
– А как вы, Ока-сан?
– У меня пока отсрочка, но все равно меня не пропустит медицинская комиссия, не признают годным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51


А-П

П-Я