https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/60/
.. Публика болтает или спит, в пятой ложе ужинают и играют в карты, оркестр и певцы, которым нет дела друг до друга, встречаются здесь, словно чужие, и среди безразличия публики они сами становятся рассеянными, скучающими, равнодушными. Не артисты, а служащие, музицирующие за почасовую оплату. Нет ничего более леденящего, чем эти итальянские спектакли».
16 марта. Лист и Мари едут в Венецию. Город с его старинными, хранящими память веков зданиями, с его красками и живущими на устах народа песнями вызывает у них живейший восторг. Одну из мелодий, услышанную из уст венецианского гондольера, Лист использовал в написанной им тогда первой пьесе цикла «Венеция и Неаполь», и она же стала впоследствии главной темой его симфонической поэмы «Тассо».
Один из друзей посылает Листу в Венецию опубликованную в «Ревю э Газет Мюзикаль» статью Гейне с резкими нападками на Листа. В ответном письме, опубликованном в том же журнале, в номере от 8-го июля, Лист пишет Гейне: «Вы обвиняете меня за мой характер, который плохо устроен (буквально „плохо посажен" - таl assis) и в доказательство этого перечисляете все те дела, которыми, как Вы утверждаете, я с большим рвением занимался: „конюшню философии", из которой я, одного за другим, выбирал себе „коньков". Но скажите, разве это обвинение, возводимое Вами на одного меня, нельзя было бы с полным правом распространить на все наше поколение?.. и Вы сами, любезный друг, ныне так горячо борющийся против бед мира, всегда ли „хорошо сидели" (tres bien assis) ?.. Если я не ошибаюсь, то в то время, когда я в тиши занимался изучением сен-симонизма, вместе с друзьями, которые сумели больше почерпнуть из этого живого источника и теперь „хорошо сидят" в креслах посредственности, так вот, если я не ошибаюсь, я видел тогда, что и Вы, благородный поэт, стремились проникнуть в это святилище, во влечении к которому Вы признавались и позже, посвятив „отцу Анфантену" прекрасную книгу с просьбой „быть связанным с Вами сквозь время и пространство"... А что Вы скажете о колпаке якобинца? Если тщательно поискать, то не найдем ли мы его в Вашем гардеробе?.. О, любезный друг, только никаких упреков в непостоянстве, никаких взаимных обвинений: наш век болен, а вместе с ним больны и мы».
В Венеции из газетной заметки Лист узнает о пештском наводнении, о том, что «прекрасного, великолепного Пешта больше нет».
«Когда я узнал о несчастном положении моих соотечественников, я тотчас же известил моего венского издателя Хаслингера, что я еду! Так был устроен мой первый венский концерт, в котором я разбил три рояля Штрейхера...»
Из мемуаров графини д'Агу: «Однажды Франц, вопреки своей привычке, с шумом вошел в мою комнату. В руках он держал немецкую газету, в которой прочел сообщение о страшном разливе Дуная. Катастрофа эта причинила ужасные бедствия. Требовались большие усилия общественной благотворительности.
- Это ужасно, - сказал Франц, - я хотел бы послать все, что я имею.
И тотчас же с горькой усмешкой добавил:
- Но ведь у Меня нет ничего, кроме моих пальцев и моего имени. Что бы вы сказали, если бы я сейчас неожиданно появился в Вене? Эффект был бы поразительный. Весь город захотел бы послушать то маленькое чудо, которое видел еще ребенком. Венцы очень восторженны и расточительны. Я мог бы заработать музыкой огромную сумму... Поездка длилась бы неделю. Что вы об этом думаете?
- Это очень хорошая мысль - ответила я».
Из письма Листа Ламберту Массару: «Странная судьба! Вот уже пятнадцать лет, как мой отец оставил свой мирный приют, чтобы вместе со мной броситься в водоворот большого мира и сменить безымянную свободу сельской жизни на доблестную службу художника: он поселился во Франции, находя ее самым подходящим центром для развития моего музыкального инстинкта, который он с наивной гордостью именовал „гениальностью". С тех пор я привык считать своей родиной Францию и не думал о том, что у меня есть и другая родина... Случайное обстоятельство внезапно пробудило во мне чувство, которое я полагал угасшим, тогда как оно только дремало. Как-то утром в Венеции я прочел в одной немецкой газете подробное сообщение о постигшем Пешт бедствии - наводнении. Оно глубоко потрясло меня. Я ощутил чувство необычного участия и непреодолимой потребности помочь такому множеству несчастных... Эти волнения, эта вспышка вновь открыли для меня смысл слова „родина”. Перед моим духовным взором появился дивный пейзаж: это был хорошо знакомый мне лес, в котором звучало эхо от кличей охотников; это был несущийся среди скал Дунай; обширные луга с вольно пасущимися мирными стадами; это была Венгрия, сильная и щедрая земля, взрастившая столько благородных сыновей; одним словом, это была моя родина! И в патриотическом энтузиазме я воскликнул, что и я тоже отношусь к этой сильной породе людей. Я тоже один из сыновей этой неукротимой расы, которой, я уверен, суждены лучшие дни... О, моя дикая и далекая родина, мои незнакомые друзья! Моя огромная семья! Крик твоей боли вернул меня к тебе; душу мою всколыхнуло сочувствие, и я склонил голову, стыдясь того, что так надолго забыл тебя...»
7 апреля. Лист едет в Вену. «Я намерен дать там два концерта: первый - в пользу моих соотечественников, второй - чтобы оплатить дорожные расходы; а затем пешком, с рюкзаком за плечами я посещу самые заброшенные уголки Венгрии».
Приезд Листа произвел в Вене настоящую сенсацию. Газеты посвятили ему большие статьи. Восторг венцев был безграничен. Все билеты были моментально распроданы.
13 апреля. В 6 часов утра Лист пишет из Вены Мари д'Агу: «...Главное уже сделано. Концерт в пользу жителей Пешта назначен на будущую среду, и уже расклеены афиши... Я не сомневаюсь, что на утреннике в среду у меня будет все сметающий успех...»
18 апреля. Первый концерт Листа в пользу пострадавших от пештского наводнения. В программе его фантазии на темы опер «Сомнамбула» и «Пуритане», Пасторальная симфония Бетховена, песни Шуберта и септет Гуммеля. По окончании концерта Лист пишет Мари: «После концерта. 3 часа. Почта отправляется. Только два слова. Успех огромный. Приветственные возгласы. 15-18 вызовов. Переполненный зал. Всеобщее восхищение. В этот момент Тальберг вряд ли живет в памяти венцев. Я, действительно, очень растроган. У меня никогда не было подобного, ни с чем не сравнимого успеха. Вы тоже радовались бы ему.
Дорогая Мари, я думаю только о Вас. Будьте счастливы. Будьте счастливы, это единственное желание моего сердца.
Мысли мои спутаны.
Не хотели бы Вы приехать сюда? Или для этого уже слишком поздно?
Эта страна на несколько дней развлекла бы Вас. Правда, дорога очень утомительна.
Не советую ехать каретой. Это обошлось бы очень дорого, и удовольствие не соответствовало бы расходам. Поступайте, как сочтете нужным. Я верю в Вас.
Мой второй концерт назначен вечером в понедельник. Все места уже распроданы. Еще раз: Вы представить себе не можете фурор, произведенный мною сегодня утром. По всей вероятности, я дам, по крайней мере, еще два концерта».
В Вене Лист знакомится с Кларой Вик (1819-1897), невестой Шумана, которая уже тогда, в 19 лет, была признанной пианисткой. Лист отзывается о ней, как о пианистке, играющей с искренним чувством и подъемом.
Клара Вик записывает в своем дневнике: «Мы слышали Листа. Его нельзя сравнить с другими музыкантами, он - единственный в своем роде. Он вызывает ужас и восхищение, вместе с тем он достоин бесконечной любви. Как он сидит за фортепьяно, описать невозможно. Даже в этом он оригинален. Он прямо-таки падает перед ним. Темперамент его не знает границ. Иногда он ранит эстетическое чувство тем, что разрывает мелодию. Это великий дух. О нем можно сказать, что его искусство - это его жизнь».
Вместо предполагавшихся двух концертов Лист дает в пользу пострадавших от наводнения восемь. Такая нагрузка могла бы переутомить и более сильный организм, но венская публика принимает его так восторженно, что он не чувствует усталости. Наиболее достоверно атмосфера его концертов передана в дневнике 19-летней дочери венского банкира Терезы Вальтер, описавшей свои впечатления о встрече с Листом.
19 апреля. Из дневника Терезы Вальтер: «Вчера в половине первого мы пошли на концерт Листа, который он давал в пользу пострадавших венгров... Лист произвел на меня очень глубокое впечатление, как его игра, так и его гений, который я ощутила адекватным его человечности... Внешность Листа - сразу же при его появлении - я нашла чрезвычайно интересной, а когда он играл, на его лице отражалось такое душевное благородство, которое делало его внешность идеальной. Он исполнял один из концертов Вебера; сначала я еще дивилась трудностям вещи, силе его игры, ее изысканности и изящности, как в духовном, так и в физическом смысле, но вскоре уже больше не думала ни о чем, только чувствовала, только переживала, и все это так глубоко потрясло меня, что я заплакала...»
21 апреля. Из дневника Терезы Вальтер: «Вчера он оставался у нас до половины десятого. Господин Бенуа считает, что он несколько самодоволен; я этого совсем не заметила, но все же думаю, что, может быть, и ему присуще кое-что от того совсем не возвышенного чувства, которое естественно для чрезмерно почитаемых людей. Но, во всяком случае, он интересует меня, как выдающийся ум и я хотела бы, когда он вновь придет к нам, иметь возможность поговорить с ним...»
24 апреля. Ешё один концерт Листа в Вене. Тереза Вальтер восторженно пишет в своем дневнике: «В шесть часов мы поехали на концерт Листа в Музикферейн. Хотя было ещё рано, входных билетов получить было уже невозможно, билеты в ряды были распроданы уже за несколько дней до концерта... Появился Лист. Он играл септет Гуммеля, эту исповедь прекрасной души! С каким пониманием, чувством и поэзией исполнял он его: он воплотил в одном лице живописца, поэта, певца и импровизатора! Играл пластически, трогательно и захватывающе... Клавиши так же подчинялись его гармоническим пальцам, как звуки - его гению! В музыке, по существу, являющейся выразителем чувств, есть что-то своеобразное; она в состоянии передавать и пробуждать множество мыслей и идей, однако то родственное, что находит в ней заключенная в нас божественная искра, есть нечто столь неземное, что мы этого уже не осознаем, а лишь переживаем в грезах... Я страшно восхищаюсь Листом, воплощенным в нем гением. Мое чувство к Листу - не женское чувство, которое, как я уже много раз подчеркивала, может желать полной самоотдачи только тогда, если находит встречное желание. Восхищение мое Листом, столь бесконечно влекущее меня к нему, чисто духовное, ибо он музыкой выражает все, что прекрасно и что я так сильно чувствовала и представляла себе. Талант его в совершенстве вызывает к жизни то, что - до того, как я услышала его - я часто переживала в мечтах, чувствуя, что так должно быть!»
30 апреля. Венцы чествуют Листа со все возрастающим энтузиазмом. Он вынужден давать все новые и новые концерты.
3 мая. Концерт Листа в Вене.
4 мая. Из дневника Терезы Вальтер: «Лист вел меня к столу. Мы говорили с ним о Швейцарии, о картинах, о французском и немецком языках; разговор наш не был длительным; я боялась наскучить ему или утомить его. Он много кашляет. Чувствуется, что это человек, который осознает свое превосходство, он в совершенстве владеет языком, легко выражает свои мысли и суждения, дружелюбен, у него хорошие манеры, так что в его обществе человек чувствует себя непринужденно».
Однако еще более сильное впечатление Лист производит на Клару Вик, которая обращает внимание Листа на талант своего жениха, Роберта Шумана. Листу чрезвычайно нравятся шумановские «Карнавал» и «Пьесы-фантазии», он с наслаждением исполняет оба эти произведения.
25 мая. Последний концерт Листа в Вене. Пребыванию в Вене положило конец письмо о болезни Мари. Лист посылает своим соотечественникам-венграм плоды напряженной работы в Вене: 25 тысяч форинтов. Затем он поспешно едет в Венецию.
К его приезду состояние Мари уже не дает оснований для беспокойства, но все же по совету врачей Лист и Мари покидают Венецию и, переезжая из одного города в другой, путешествуют по Италии. Это были последние месяцы их совместной жизни. Оба знали: тому, что было, пришел конец...
Тем временем миланские газеты, среди них «Фигаро» и «Пирата», начали кампанию против Листа, ибо миланское общество было оскорблено его резкой критической статьей о «Ла Скале» и итальянской музыке, опубликованной в «Ревю э Газет Мюзикаль».
Лето Лист и Мари проводят в Лугано и Генуе.
Осенью в смутном, тревожном настроении они переезжают из города в город. Лист пытается преодолеть враждебность, возбуждаемую против него миланской публикой.
В декабре Лист концертирует в Болонье. Впоследствии он писал Берлиозу, что выступал только затем, чтобы «не разучиться окончательно своему ремеслу».
В Италии продолжает расширяться, обогащаться фортепьянный цикл «Альбом путешественника». Лист дает ему новое название «Annees de Pelerinage» - «Годы паломничества». Здесь же им были написаны «12 больших этюдов», которые он называл «своим любимым детищем», и транскрипции «Каприччи» Паганини, подытоживающие новые достижения техники Листа. В Италии Лист закончил транскрипцию «Divertissement a la hongroise» Шуберта, известную как «Венгерские мелодии» (по Шуберту), и «Большой хроматический галоп».
1839
В начале января Лист и Мари д'Агу прибывают в Рим, где снимают квартиру на Виа делла Пурификационе. В Риме Лист проводит полгода. Он дает концерты, сочиняет, знакомится с культурными ценностями и достопримечательностями Вечного города. С восхищением бродит он вслед за Мари д'Агу по его улицам, площадям.
«Поскольку мне нечего было искать в настоящем Италии, я предался исследованию её прошлого» - пишет Доминик Энгр, известный французский художник, в ту пору директор Французского института в Риме, который водил Листа по развалинам Древнего Рима, по музеям, по залам Ватикана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
16 марта. Лист и Мари едут в Венецию. Город с его старинными, хранящими память веков зданиями, с его красками и живущими на устах народа песнями вызывает у них живейший восторг. Одну из мелодий, услышанную из уст венецианского гондольера, Лист использовал в написанной им тогда первой пьесе цикла «Венеция и Неаполь», и она же стала впоследствии главной темой его симфонической поэмы «Тассо».
Один из друзей посылает Листу в Венецию опубликованную в «Ревю э Газет Мюзикаль» статью Гейне с резкими нападками на Листа. В ответном письме, опубликованном в том же журнале, в номере от 8-го июля, Лист пишет Гейне: «Вы обвиняете меня за мой характер, который плохо устроен (буквально „плохо посажен" - таl assis) и в доказательство этого перечисляете все те дела, которыми, как Вы утверждаете, я с большим рвением занимался: „конюшню философии", из которой я, одного за другим, выбирал себе „коньков". Но скажите, разве это обвинение, возводимое Вами на одного меня, нельзя было бы с полным правом распространить на все наше поколение?.. и Вы сами, любезный друг, ныне так горячо борющийся против бед мира, всегда ли „хорошо сидели" (tres bien assis) ?.. Если я не ошибаюсь, то в то время, когда я в тиши занимался изучением сен-симонизма, вместе с друзьями, которые сумели больше почерпнуть из этого живого источника и теперь „хорошо сидят" в креслах посредственности, так вот, если я не ошибаюсь, я видел тогда, что и Вы, благородный поэт, стремились проникнуть в это святилище, во влечении к которому Вы признавались и позже, посвятив „отцу Анфантену" прекрасную книгу с просьбой „быть связанным с Вами сквозь время и пространство"... А что Вы скажете о колпаке якобинца? Если тщательно поискать, то не найдем ли мы его в Вашем гардеробе?.. О, любезный друг, только никаких упреков в непостоянстве, никаких взаимных обвинений: наш век болен, а вместе с ним больны и мы».
В Венеции из газетной заметки Лист узнает о пештском наводнении, о том, что «прекрасного, великолепного Пешта больше нет».
«Когда я узнал о несчастном положении моих соотечественников, я тотчас же известил моего венского издателя Хаслингера, что я еду! Так был устроен мой первый венский концерт, в котором я разбил три рояля Штрейхера...»
Из мемуаров графини д'Агу: «Однажды Франц, вопреки своей привычке, с шумом вошел в мою комнату. В руках он держал немецкую газету, в которой прочел сообщение о страшном разливе Дуная. Катастрофа эта причинила ужасные бедствия. Требовались большие усилия общественной благотворительности.
- Это ужасно, - сказал Франц, - я хотел бы послать все, что я имею.
И тотчас же с горькой усмешкой добавил:
- Но ведь у Меня нет ничего, кроме моих пальцев и моего имени. Что бы вы сказали, если бы я сейчас неожиданно появился в Вене? Эффект был бы поразительный. Весь город захотел бы послушать то маленькое чудо, которое видел еще ребенком. Венцы очень восторженны и расточительны. Я мог бы заработать музыкой огромную сумму... Поездка длилась бы неделю. Что вы об этом думаете?
- Это очень хорошая мысль - ответила я».
Из письма Листа Ламберту Массару: «Странная судьба! Вот уже пятнадцать лет, как мой отец оставил свой мирный приют, чтобы вместе со мной броситься в водоворот большого мира и сменить безымянную свободу сельской жизни на доблестную службу художника: он поселился во Франции, находя ее самым подходящим центром для развития моего музыкального инстинкта, который он с наивной гордостью именовал „гениальностью". С тех пор я привык считать своей родиной Францию и не думал о том, что у меня есть и другая родина... Случайное обстоятельство внезапно пробудило во мне чувство, которое я полагал угасшим, тогда как оно только дремало. Как-то утром в Венеции я прочел в одной немецкой газете подробное сообщение о постигшем Пешт бедствии - наводнении. Оно глубоко потрясло меня. Я ощутил чувство необычного участия и непреодолимой потребности помочь такому множеству несчастных... Эти волнения, эта вспышка вновь открыли для меня смысл слова „родина”. Перед моим духовным взором появился дивный пейзаж: это был хорошо знакомый мне лес, в котором звучало эхо от кличей охотников; это был несущийся среди скал Дунай; обширные луга с вольно пасущимися мирными стадами; это была Венгрия, сильная и щедрая земля, взрастившая столько благородных сыновей; одним словом, это была моя родина! И в патриотическом энтузиазме я воскликнул, что и я тоже отношусь к этой сильной породе людей. Я тоже один из сыновей этой неукротимой расы, которой, я уверен, суждены лучшие дни... О, моя дикая и далекая родина, мои незнакомые друзья! Моя огромная семья! Крик твоей боли вернул меня к тебе; душу мою всколыхнуло сочувствие, и я склонил голову, стыдясь того, что так надолго забыл тебя...»
7 апреля. Лист едет в Вену. «Я намерен дать там два концерта: первый - в пользу моих соотечественников, второй - чтобы оплатить дорожные расходы; а затем пешком, с рюкзаком за плечами я посещу самые заброшенные уголки Венгрии».
Приезд Листа произвел в Вене настоящую сенсацию. Газеты посвятили ему большие статьи. Восторг венцев был безграничен. Все билеты были моментально распроданы.
13 апреля. В 6 часов утра Лист пишет из Вены Мари д'Агу: «...Главное уже сделано. Концерт в пользу жителей Пешта назначен на будущую среду, и уже расклеены афиши... Я не сомневаюсь, что на утреннике в среду у меня будет все сметающий успех...»
18 апреля. Первый концерт Листа в пользу пострадавших от пештского наводнения. В программе его фантазии на темы опер «Сомнамбула» и «Пуритане», Пасторальная симфония Бетховена, песни Шуберта и септет Гуммеля. По окончании концерта Лист пишет Мари: «После концерта. 3 часа. Почта отправляется. Только два слова. Успех огромный. Приветственные возгласы. 15-18 вызовов. Переполненный зал. Всеобщее восхищение. В этот момент Тальберг вряд ли живет в памяти венцев. Я, действительно, очень растроган. У меня никогда не было подобного, ни с чем не сравнимого успеха. Вы тоже радовались бы ему.
Дорогая Мари, я думаю только о Вас. Будьте счастливы. Будьте счастливы, это единственное желание моего сердца.
Мысли мои спутаны.
Не хотели бы Вы приехать сюда? Или для этого уже слишком поздно?
Эта страна на несколько дней развлекла бы Вас. Правда, дорога очень утомительна.
Не советую ехать каретой. Это обошлось бы очень дорого, и удовольствие не соответствовало бы расходам. Поступайте, как сочтете нужным. Я верю в Вас.
Мой второй концерт назначен вечером в понедельник. Все места уже распроданы. Еще раз: Вы представить себе не можете фурор, произведенный мною сегодня утром. По всей вероятности, я дам, по крайней мере, еще два концерта».
В Вене Лист знакомится с Кларой Вик (1819-1897), невестой Шумана, которая уже тогда, в 19 лет, была признанной пианисткой. Лист отзывается о ней, как о пианистке, играющей с искренним чувством и подъемом.
Клара Вик записывает в своем дневнике: «Мы слышали Листа. Его нельзя сравнить с другими музыкантами, он - единственный в своем роде. Он вызывает ужас и восхищение, вместе с тем он достоин бесконечной любви. Как он сидит за фортепьяно, описать невозможно. Даже в этом он оригинален. Он прямо-таки падает перед ним. Темперамент его не знает границ. Иногда он ранит эстетическое чувство тем, что разрывает мелодию. Это великий дух. О нем можно сказать, что его искусство - это его жизнь».
Вместо предполагавшихся двух концертов Лист дает в пользу пострадавших от наводнения восемь. Такая нагрузка могла бы переутомить и более сильный организм, но венская публика принимает его так восторженно, что он не чувствует усталости. Наиболее достоверно атмосфера его концертов передана в дневнике 19-летней дочери венского банкира Терезы Вальтер, описавшей свои впечатления о встрече с Листом.
19 апреля. Из дневника Терезы Вальтер: «Вчера в половине первого мы пошли на концерт Листа, который он давал в пользу пострадавших венгров... Лист произвел на меня очень глубокое впечатление, как его игра, так и его гений, который я ощутила адекватным его человечности... Внешность Листа - сразу же при его появлении - я нашла чрезвычайно интересной, а когда он играл, на его лице отражалось такое душевное благородство, которое делало его внешность идеальной. Он исполнял один из концертов Вебера; сначала я еще дивилась трудностям вещи, силе его игры, ее изысканности и изящности, как в духовном, так и в физическом смысле, но вскоре уже больше не думала ни о чем, только чувствовала, только переживала, и все это так глубоко потрясло меня, что я заплакала...»
21 апреля. Из дневника Терезы Вальтер: «Вчера он оставался у нас до половины десятого. Господин Бенуа считает, что он несколько самодоволен; я этого совсем не заметила, но все же думаю, что, может быть, и ему присуще кое-что от того совсем не возвышенного чувства, которое естественно для чрезмерно почитаемых людей. Но, во всяком случае, он интересует меня, как выдающийся ум и я хотела бы, когда он вновь придет к нам, иметь возможность поговорить с ним...»
24 апреля. Ешё один концерт Листа в Вене. Тереза Вальтер восторженно пишет в своем дневнике: «В шесть часов мы поехали на концерт Листа в Музикферейн. Хотя было ещё рано, входных билетов получить было уже невозможно, билеты в ряды были распроданы уже за несколько дней до концерта... Появился Лист. Он играл септет Гуммеля, эту исповедь прекрасной души! С каким пониманием, чувством и поэзией исполнял он его: он воплотил в одном лице живописца, поэта, певца и импровизатора! Играл пластически, трогательно и захватывающе... Клавиши так же подчинялись его гармоническим пальцам, как звуки - его гению! В музыке, по существу, являющейся выразителем чувств, есть что-то своеобразное; она в состоянии передавать и пробуждать множество мыслей и идей, однако то родственное, что находит в ней заключенная в нас божественная искра, есть нечто столь неземное, что мы этого уже не осознаем, а лишь переживаем в грезах... Я страшно восхищаюсь Листом, воплощенным в нем гением. Мое чувство к Листу - не женское чувство, которое, как я уже много раз подчеркивала, может желать полной самоотдачи только тогда, если находит встречное желание. Восхищение мое Листом, столь бесконечно влекущее меня к нему, чисто духовное, ибо он музыкой выражает все, что прекрасно и что я так сильно чувствовала и представляла себе. Талант его в совершенстве вызывает к жизни то, что - до того, как я услышала его - я часто переживала в мечтах, чувствуя, что так должно быть!»
30 апреля. Венцы чествуют Листа со все возрастающим энтузиазмом. Он вынужден давать все новые и новые концерты.
3 мая. Концерт Листа в Вене.
4 мая. Из дневника Терезы Вальтер: «Лист вел меня к столу. Мы говорили с ним о Швейцарии, о картинах, о французском и немецком языках; разговор наш не был длительным; я боялась наскучить ему или утомить его. Он много кашляет. Чувствуется, что это человек, который осознает свое превосходство, он в совершенстве владеет языком, легко выражает свои мысли и суждения, дружелюбен, у него хорошие манеры, так что в его обществе человек чувствует себя непринужденно».
Однако еще более сильное впечатление Лист производит на Клару Вик, которая обращает внимание Листа на талант своего жениха, Роберта Шумана. Листу чрезвычайно нравятся шумановские «Карнавал» и «Пьесы-фантазии», он с наслаждением исполняет оба эти произведения.
25 мая. Последний концерт Листа в Вене. Пребыванию в Вене положило конец письмо о болезни Мари. Лист посылает своим соотечественникам-венграм плоды напряженной работы в Вене: 25 тысяч форинтов. Затем он поспешно едет в Венецию.
К его приезду состояние Мари уже не дает оснований для беспокойства, но все же по совету врачей Лист и Мари покидают Венецию и, переезжая из одного города в другой, путешествуют по Италии. Это были последние месяцы их совместной жизни. Оба знали: тому, что было, пришел конец...
Тем временем миланские газеты, среди них «Фигаро» и «Пирата», начали кампанию против Листа, ибо миланское общество было оскорблено его резкой критической статьей о «Ла Скале» и итальянской музыке, опубликованной в «Ревю э Газет Мюзикаль».
Лето Лист и Мари проводят в Лугано и Генуе.
Осенью в смутном, тревожном настроении они переезжают из города в город. Лист пытается преодолеть враждебность, возбуждаемую против него миланской публикой.
В декабре Лист концертирует в Болонье. Впоследствии он писал Берлиозу, что выступал только затем, чтобы «не разучиться окончательно своему ремеслу».
В Италии продолжает расширяться, обогащаться фортепьянный цикл «Альбом путешественника». Лист дает ему новое название «Annees de Pelerinage» - «Годы паломничества». Здесь же им были написаны «12 больших этюдов», которые он называл «своим любимым детищем», и транскрипции «Каприччи» Паганини, подытоживающие новые достижения техники Листа. В Италии Лист закончил транскрипцию «Divertissement a la hongroise» Шуберта, известную как «Венгерские мелодии» (по Шуберту), и «Большой хроматический галоп».
1839
В начале января Лист и Мари д'Агу прибывают в Рим, где снимают квартиру на Виа делла Пурификационе. В Риме Лист проводит полгода. Он дает концерты, сочиняет, знакомится с культурными ценностями и достопримечательностями Вечного города. С восхищением бродит он вслед за Мари д'Агу по его улицам, площадям.
«Поскольку мне нечего было искать в настоящем Италии, я предался исследованию её прошлого» - пишет Доминик Энгр, известный французский художник, в ту пору директор Французского института в Риме, который водил Листа по развалинам Древнего Рима, по музеям, по залам Ватикана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34