Господин Ференц Лист,
наш соотечественник-артист
из патриотических чувств согласился дать
в пользу театра концерт, в программе которого:
1. Анданте из финала оперы «Лючия ди Ламмермур».
Исполняет господин Лист.
2. Хроматический галоп. Исполняет господин Лист.
Абонементы, контрамарки недействительны.
Много лет спустя писатель Ласло Бартфаи в журнале «Фёвароши Лапок», в номере от 17 января 1877 года так вспоминает об этом концерте: «...Наконец, на эстраде появился всемирно известный музыкант, встреченный бурными аплодисментами и нескончаемыми привет­ственными возгласами. На нем был венгерский костюм: вишневый доломан ? lа Зрини, расшитые золотыми шнурами синие брюки и мягкие сапоги со шпорами. Гово­рить о его игре бесполезно: она неописуема; её надо слы­шать и удивляться!.. Под конец, после того, как он сыг­рал две вещи, а его вновь, и вновь, и вновь вызывали апло­дисментами, жесты его выражали уже не благодар­ность за горячий прием, но, скорее, некую утомленную покорность; довольно долгое время он с прижатыми к груди руками, словно бы падая на колени, кланялся неистовствовавшей публике. И вдруг, выпрямившись оживившись и чуть ли не прыжком он сел за рояль и пос­ле двух-трех потрясающих душу аккордов из-под его пальцев зазвучал „Ракоци-марш". И вновь театр напол­нил грохот, страшный грохот! Можно было ожидать, что от этого нескончаемого громыхания обрушатся стены. Поэтому Листу пришлось прервать игру, он опять встал из-за рояля и поклоном выразил свою благодарность. Когда шум утих, он продолжил „Ракоци-марш", и пока он играл, господствовала такая тишина, что не слышно было ни единого вздоха; словно все затаи­ли дыхание и окаменели...»
Об этом же концерте Лист отчитывается перед Мари д'Агу следующим образом: «4 января я играл в Венгер­ском театре анданте из „Лючии", „Галоп" и, так как аплодисменты не прекращались, „Ракоци-марш" (разно­видность венгерской аристократической „Марсельезы"). В тот самый момент, когда я собирался удалиться за кулисы, на сцену вышли граф Лео Фештетич, барон Банфи, граф Телеки (все трое - магнаты), Экштейн, Аугус и шестой, фамилию которого я забыл, - все в парадных венгерских костюмах. Фештетич держал в руках ро­скошную, украшенную бирюзой, рубинами и т. д. саблю (стоимостью 80-100 луидоров). В присутствии всей публики, которая яростно аплодировала, он обратился ко мне с короткой речью на венгерском языке и от имени нации опоясал меня саблей. Я через Аугуса попросил раз­решения обратиться к: публике на французском языке».
«Слушайте, слушайте!» - загудело со всех сторон. Согласно воспоминаниям Ласло Бартфаи, «Лист, чуть отодвинув рояль назад, выступил вперед и, подняв блед­ное, взволнованное лицо, твердым, но вначале прерываю­щимся от сдерживаемого волнения голосом сказал про­чувствованную речь:
„Дорогие соотечественники! Эту саблю, преподнесен­ную мне представителями нации, смелости и рыцарству которой дивится весь мир, я буду хранить всю свою жизнь, она будет самым любезным и самым дорогим моему сердцу предметом... Эта сабля, которая в свое время наносила мощные удары в защиту отечества, те­перь вложена в слабые и мирные руки. Не символ ли это? Не хотят ли этим сказать, что после того, как Венгрия пожала столь много триумфов на полях сражений, те­перь она хочет заслужить новую славу с помощью искус­ства, литературы, науки, друзей мира? Нет такой сла­вы, которой Венгрия не была бы достойна, ибо благодаря как своему героизму, так и мирному духу, она призвана идти во главе народов"».
Эти слова, переведенные на венгерский язык бароном Анталом Аугусом, публика встретила нескончаемыми аплодисментами и приветственными возгласами.
После выступления Лист садится в карету. Огромная толпа с горящими факелами в руках во главе с военным оркестром заполняет площадь; все кричат «Эльен! Эльен!». Несколько молодых людей хотят выпрячь из кареты лошадей, чтобы везти её самим. «Нет, нет, - кричат остальные, - это делали мы для жалких танцов­щиц, для Эльслер, Листа надо чествовать иным обра­зом!»
Из письма Листа мы узнаем продолжение: «Дом Фештетича, в котором я живу, находится очень далеко от Венгерского театра. Когда мы проехали около трети пути, я сказал Фештетичу: „Нам не обязательно ехать в карете; выйдем, не будем разыгрывать в вашей карете аристократов". Я открыл дверцы кареты, крики, не пре­кращавшиеся уже минут десять, яростно удвоились. Толпа тотчас же расступилась и мы, Фештетич, Аугус и я (посередине), все трое в венгерских костюмах (мой, замечу в скобках, хотя и очень прост, стоил тысячу франков, но это было необходимым расходом) двинулись пешком. Невозможно дать Вам понятие об энтузиазме этого народа, о его уважении и любви ко мне. В 11 часов вечера улицы были полны людей. Возгласы не прекраща­лись. Это было триумфальное шествие, подобное которому видели только Лафайет и некоторые деятели рево­люции».
Восторженная толпа проводила Листа до самого до­ма, где он остановился; Лист с балкона «приветственно помахал рукой и шляпой. Пошёл снег, в согретом пламе­нем факелов воздухе он таял и обращался в дождь. Му­зыка и восторженные крики не прекращались, но я повер­нулся и отправился домой. Было десять часов вечера», - так заканчивает хронику этого дня Ласло Бартфаи.
Приведенные строки показывают, что в чувстве пат­риотизма Листа кроме искренней растроганности при­сутствовала и погоня за театральным эффектом.
6 января. Пятый концерт Листа в «Вигадо».
7 января. Среда. Утром Лист добавляет постскрип­тум к письму, начатому накануне. Он пытается объяс­нить нетерпеливо ждущей его Мари д'Агу, почему он ещё не может вернуться в Париж. «После такой демон­страции (в которой, без преувеличения, „общество" при­няло столь же большое участие, как и все население) я решил, что и мне следует что-то сделать для города и страны. А потому я продлил на несколько дней свое пребывание в Пеште (выеду только в понедельник) и предложил устроить в будущую субботу гигантский концерт в Венгерском театре в пользу пештской Консер­ватории, расходы на учреждение которой в ближайшее время будут утверждены Диетой и которая через год-полтора начнет уже работать. Я дирижирую орке­стром и хором».
8 января. Пештский муниципалитет избирает Листа почетным гражданином города. Об этом ему был вру­чен диплом следующего содержания:
«Мы, бургомистр, судья и советники свободного Коро­левского города Пешта, сим подтверждаем, что в знак благородной признательности и должного уважения к заслугам, которые господин Лист имеет перед этим городом, выразившиеся в том, что, услышав прискорб­ную весть, что чрезвычайно сильное наводнение в марте 1838 года разрушило более 2000 домов и что, помимо этого, вследствие вышеуказанного разрушительного со­бытия, множество жителей потеряло все свое состоя­ние и имущество и очутилось в чрезвычайно бедственном положении, господин Лист из далекой чужбины поспе­шил в Вену и уже в главном и престольном городе ав­стрийской монархии дал первый концерт в пользу по­страдавших от этого бедствия, благодаря чему посту­пила значительная сумма для облегчения несчастья, и что, помимо того, упомянутый господин Ференц Лист во время своего теперешнего пребывания в нашем городе дал концерты как в пользу здешнего Национального те­атра, так и Пешт-Будайского музыкального общества, и вследствие всем известного великодушия этого выдаю­щегося музыканта эти учреждения получили значитель­ные пособия для своего развития. Городской муниципали­тет, пользуясь правом, предоставленным ему законами и королевскими привилегиями, принимает названного гос­подина Ференца Листа в число местных граждан и дела­ет его почетным гражданином, а тем самым наделяет его всеми правами и привилегиями, которые с давних времен причитаются всем другим гражданам свободно­го Королевского города Пешта. О чем и составлен на­стоящий документ, скрепленный нашими подписями и городской печатью и слово в слово занесенный в журнал муниципалитета».
9 января. В Пеште холодно. Из-за ледохода разбира­ют понтонный мост через Дунай. Сливки пештского общества в лодках переправляются на другой берег, в Буду, где во дворце председателя Палаты Габора Кеглевича в 12 часов Лист даёт концерт в пользу Дома слепых.
Вечером в Национальном казино состоялся внеоче­редной бал, на котором присутствовал и Лист.
11 января. Лист даёт концерт в Венгерском театре в пользу учреждаемой национальной Консерватории. Здесь он впервые выступает и в качестве дирижера. Про­грамма началась увертюрой к «Волшебной флейте» Моцарта, далее последовали «Фантазия для хора и ор­кестра» Бетховена и увертюра к «Оберону» Вебера, за­тем - дуэт из оперы Доницетти «Марин Фальеро», ан­данте из Седьмой симфонии Бетховена и хор из орато­рии Гайдна «Времена года». В заключение Лист сыграл концерт для фортепьяно фа минор Вебера, который он всегда охотно исполнял.
Доход от концерта, составивший 1377 форинтов, Лист предоставляет в качестве фонда для учреждаемой венгерской Консерватории.
12 января. Прощальный концерт Листа в зале «Вигадо».
13 января. Из письма Листа к Мари д'Агу: «Дорогая моя, дорогая, мои пештские неприятности - концерты - наконец-то подошли к концу. Вчера (в воскресенье) утром я дал прощальный концерт. Завтра я ещё пробуду здесь, чтобы немного отдохнуть, и в среду поеду обрат­но в Пресбург; по пути на двадцать четыре часа останов­люсь в Дьёре.
Окончательный итог моего пребывания в Пеште. Че­тыре концерта в мою пользу (бенефис, ок. 10-11 тысяч франков чистыми). Три концерта в пользу Музыкально­го общества, Венгерского театра и Консерватории, ко­торая будет создана в пределах одного года - полутора лет (чистый доход в пользу этих институций составил также, по крайней мере, 10-12 тысяч франков)... Но немало денег истратил и я.
1. Венгерский костюм (1000 франков)
2. Ужин для мужского общества на двадцать две пер­соны в гостинице „Мадьяр Надор" (600 франков)
3. Ужин после концерта в пользу Консерватории, на который я пригласил самых элегантных и знатных дам (Венкхейм, Сапари, Зичи и др). Было около пятнадцати дам и примерно тридцать мужчин. Двенадцать лучших певцов Венгерского театра, пришедшие исполнить мне серенаду, исполняли хоровые песни. Ужин затянулся до половины третьего утра. Еда и вина были превосход­ны, и обошлись мне, включая освещение и все прочее, только в 900 франков.
Это письмо чрезвычайно походит на отчет в расходах по домашнему хозяйству. Но это лучшая форма обсуж­дения такого рода дел. Прилагаю мою знаменитую речь и большую статью на венгерском языке, которую спо­койно можно дать перевести моему секретарю (кста­ти, я принял его окончательно и, надеюсь, Вы будете довольны им), когда я вновь буду в Париже. Если речь моя Вам понравилась, напишите мне об этом, в против­ном случае - ни слова о ней. Она была вызвана случаем, я написал и произнес её от всего сердца и души».
15 января. Отъезд Листа из Пешта. Он выступает в Дьёре, затем в Пожони, откуда пишет Мари: «Доро­гая, неужели я не писал Вам целую неделю? Я безвыездно сидел в Пресбурге... Вчера я упрекал себя за ту неделю, которую провел довольно праздно и безо всякой пользы, ибо дал только один вечер, который принес 1000 франков. Я мог бы прибыть в Париж: на несколько дней раньше - говорил я себе, и эта мысль огорчала меня; но, по правде говоря, у меня не хватало смелости, чтобы, так ска­зать, силой вырваться из окружающей меня такой боль­шой доброжелательности и, пожалуй, я могу это ска­зать, такой большой любви. Казмер Эстерхази стал мне другом. Сечени, Баттяни, Безереди и другие принимали меня с такой сердечностью, о которой во Франции и представления не имеют. Диета ещё не распущена; это обстоятельство немало способствует оживлению в го­роде и его занимательности. На три-четыре дня я „под­дался соблазнам". Завтра я дирижирую в концерте в пользу Музыкального общества, затем трогаюсь в путь... Разные новости. Цензура запретила издание „Ракоци-марша" (в том виде, как я играл его на своих концертах в Пресбурге и Пеште). Должен заметить, что на нем не было ни названия, ни вообще какого-либо текста... Пештские дамы готовятся прислать мне аль­бом. Пресбургские дамы вручат мне золотой кубок». В конце письма Лист старается успокоить Мари: «Вы, вероятно, полагаете, что я одерживал победы и возбуж­дал страсти. Так вот, у меня не было ни одного приклю­чения. Я лишь был „милым", как Вы обычно говорите, с двумя-тремя из самых очаровательных и элегантных. Хотелось бы, чтобы Вы по моем возвращении нашли меня милым, но едва смею на это надеяться».
26 января. В концерте, состоявшемся в этот день в Пожони, Лист выступает и как дирижер. В феврале, уже из Вены, он пишет Мари: «С тех пор, как мы рас­стались, жизнь моя протекает в постоянных волнениях, без цели и удовлетворения... Ремесло, которым я зани­маюсь, я, большей частью, нахожу или смешным, или ненавистным. Я не могу серьезно работать. Но все же я написал четыре или пять венгерских танцев; надеюсь, они Вам понравятся. Они очень эффектны».
17 февраля. Лист посещает Шопрон, где двадцать лет назад дал свой первый публичный концерт. Оттуда он едет на родину, в село Доборьян (Рейдинг). Растроганно стоит он перед домом, в котором появился на свет. Жертвует деньги в помощь сельской бедноте, на ремонт органа местной церкви.
После успешных концертов в Венгрии в жизни Листа наступает самый бурный, самый беспокойный период. Чтобы иметь возможность наконец где-то прочно обос­новаться, углубленно и без помех творить, сочинять как для фортепьяно, так и для оркестра, вести вперед дело новой музыки, нужно иметь много денег. А потому Лист решает - временно - согласиться на утомительные путешествия, стать странствующим виртуозом. В труд­ных дорожных условиях того времени он носится по всей Европе, от Шотландии до Стамбула, от Москвы до Гибралтара. Десять лет, последовавших за поездкой в Венгрию, потребовали от него почти неслыханного напряжения всех сил: чуть ли не ежедневные концерты, постоянно меняющаяся программа, парадные обеды, визиты, приемы, затягивающиеся до глубокой ночи празднества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34