..
Словом, дальше Ружек ехать не мог. Я приказал ему спрятаться с лошадью в кустарнике и наблюдать за дорогой, и мы поскакали в село.
На улицах тишина, ни души. Казалось, за каждым углом притаился враг.
На церковной площади мы спешились, и я, прихрамывая, пошел к дому священника, а красноармейцы с винтовками наготове остались у церковной ограды.
Священник встретил меня на крыльце.
- Во имя отца и сына и святого духа! - "благословил" он меня большим серебряным крестом.
- Аминь! - в тон ему ответил я.
- Проходите, господин офицер! Я мигом подниму приход!
Появилась женщина во всем черном.
- Арина, беги в сторожку и скажи Софрону, чтобы звонил в большой. Да почаще, как на пожар! - И, обращаясь уже ко мне: - Садитесь и разделите со мной скромную трапезу. С дороги-то поди проголодались?
- Трапезу отложим, батюшка, надо спешить! А пока собираются православные, расскажите, чем обрадуете нас? - попытался я выяснить, почему меня встретили так торжественно.
- Может, самогоночки откушаете? Первач преотличный, специально для вас приберег.
Не предупредил ли беглец, и не хитрит ли поп? - подумал я.
В это время зазвонил колокол. Глухие его удары дрожащим потоком ворвались в дом. И мне вдруг захотелось зажать уши, чтобы не слышать эти звуки.
Дверь заскрипела, и в комнату вошел тучный краснолицый мужчина с окладистой бородой, в поддевке. За ним еще трое - один с Георгиевским крестом на гимнастерке и двое усатых с бритыми подбородками. Перекрестившись на образа, они молча поклонились мне.
- Присаживайтесь, господа, - предложил я. Когда все уселись, заговорил священник.
- Мы собрались по воле бога, чтобы доложить о лепте, которую внесли, дабы навеки веков повергнуть в прах красного диавола...
Все по очереди рассказали о совершенных ими делах: в кого стреляли из-за угла, с кем покончили обушком топора... Жертвами были коммунисты, активисты и члены Совета.
Когда я слушал сидевшего рядом со мной злодея в рясе, рука сама тянулась к револьверу, и только огромным усилием воли удалось сдержать себя.
Заговорщики говорили неторопливо, но мне надо было спешить: ведь каждую минуту мог появиться тот, кого они ждали.
- Все, что я здесь услышал, заслуживает самой высокой похвалы. А ваше, батюшка, усердие будет отмечено особо.
- Нам бы пулемет, - обратился ко мне один из усатых.
- А пулеметчик найдется?
- Я, ваше благородие! - с достоинством ответил "георгиевский кавалер".
- Тогда за дело, господа! На подводы и - на станцию! Там получите все, что требуется.
Вышли на церковную площадь. Нас окружила толпа крестьян.
. - Господин офицер! - громко, чтобы все слышали, спросил священник. Правда ли, что государь наш батюшка и его монаршая семья казнены большевиками в Екатеринбурге?
- Да, это правда...
- Царствие им небесное! Сегодня же отслужим панихиду, - и поп трижды перекрестился.
Сборы были короткими. Главари шайки подъехали на подводах. В тарантасе, сиденье которого было покрыто цветной дерюгой, восседал краснолицый староста. Из-под его бороды выглядывала надраенная до блеска медная бляха волостного старшины.
- Пожалуйте, батюшка! - пригласил старшина попа в свой тарантас.
Проселочная дорога петляла среди перелесков, спускалась и снова поднималась на поросшие кустарником пригорки.
Подъезжая к тому месту, где спрятался Ружек, я отстал от подвод, рассчитывая, что мне удастся с ним кое о чем договориться, но там его не оказалось. Я окликнул его раз, другой - в ответ мне лишь каркнула испуганная ворона. Затем в кустах промелькнула тень, и на дорогу вышел Ружек.
- Пан офицер! Смею доложить, едва нагнал разбойничка! - сообщил он.
- Мальчишку?
- Да. Но когда отбирал у него револьвер и санитарную сумку, он укусил меня за палец. Теперь связанный лежит в кустах.
- Можете его отпустить.
- Ваш приказ для меня закон, но как можно безнаказанно отпустить шкоду? Я обязательно должен его выпороть...
- Скачи быстрей на станцию, пусть там приготовятся к встрече бандитов.
Стегнув лошадь, я помчался догонять подводы, а следом за мной смешно подпрыгивал в седле Ружек. Вскоре мы догнали подводы. Я придержал коня и громко приказал Ружеку скакать вперед, чтобы предупредить генерала о нашем прибытии.
По лицам заговорщиков вижу, что это мое распоряжение насторожило их. "Георгиевский кавалер" спрыгнул с телеги, остановил подводы и вынул наган.
- Куда ведете нас, ваше благородие? Ведь это дорога на занятую красными станцию!
- Была занята, а сегодня мы отбили ее. И вот что, господа: у кого нервы не выдерживают или кто, быть может, передумал, предлагаю возвратиться обратно. А те, кто поедет со мной, будут представлены полковнику, а может, и самому генералу, - и, не оглядываясь, я поехал вперед, а немного погодя за мной тронулись и остальные.
У салон-вагона нас встретил адъютант командующего.
- Генерал ждет вас, господа, - доложил он.
Не обошлось без конфуза - адъютант был без погон.
Мои подопечные переглянулись. "Георгиевский кавалер" нервно сунул руку в карман.
В это время со стороны Симбирска показался краснозвездный самолет. Снижаясь, он развернулся и сделал круг над станцией. Из задней кабины высунулась голова в кожаном шлеме и летных очках. И вдруг по вагонам полоснула пулеметная очередь. Подобрав полы, священник бросился под вагон, за ним - остальные.
Как потом выяснилось, самолет был захвачен белогвардейцами, и они оставили опознавательные знаки, чтобы безнаказанно совершать налеты на скопления войск Красной Армии. Но в тот момент заговорщики не сомневались, что если самолет с красными звездами, следовательно, они находятся среди своих. Один за другим, отряхивая пыль с одежды, "представители народа" поднимались в вагон "генерала".
Пугачевский встречал каждого суровым взглядом и не отвечал на низкие поклоны.
- Присаживайтесь и вы, прапорщик, - с чуть заметной улыбкой произнес он и указал на стул, стоявший так, чтобы все "гости" были в поле моего зрения. Затем командующий и сам опустился в кресло, заложив ладонь за борт офицерского кителя.
- Вот видите, господа, один самолет красных, а сколько бед натворил! кивком головы Пугачевский указал на выбитые в окнах вагона стекла. - Но приступим к делу... Знаю, вы нуждаетесь в оружии... Однако долг службы обязывает меня убедиться, попадет ли оно в надежные руки. Чем вы можете доказать свою преданность вере православной и отечеству?
- Дозвольте, ваше превосходительство! - поднялся священник.
Придерживая большой серебряный крест с распятием, он положил на толстый живот коротенькие пальцы и смиренно уставился в потолок.
- Печать антихриста легла на православных. Токмо огнем да мечом можно спасти их грешные души...
Пугачевский слушал, и на его бледном лице проступали красные пятна. Он взял стакан, плеснул в него из графина воды и выпил.
После священника говорил старшина. Громко откашлявшись, он провел ладонью по бороде и забасил:
- Перво-наперво, ваше превосходительство, мы благодарствуем за то, что изволили звать нас к себе. Приятственно видеть вас в русском образе! Потому как ранее мы не слыхали про чехословаков и не могли знать, из какой веры они происходят. Как мы есть мужики, так на своей мужицкой точке зрения и останемся. Мы за строгий порядок в жизни: нет такого закону, чтобы батрак и прочий безземельный бродяга садился править волостью аль уездом! Деревенская голытьба грабит мужика, отнимает землю, хлеб. Раньше только за одно бунтарское слово мы нещадно пороли в своей волости, аль стражника, бывало, потребую с уезда - и бунтовщиков в арестантские роты.
- Короче! - прикрикнул Пугачевский.
- Такие у нас дела творятся, что подумать страшно, - заторопился старшина. - Пропадает Россия! Своих силов не хватает, подмоги у иностранцев просить надо, в ноги поклонимся, лишь бы выручили.
- Будем уповать на иностранцев и сидеть сложа руки, так, что ли? покосившись на попа и старшину, строго спросил Пугачевский.
- Надеемся на вашу милость. Коли откажете, вооружимся вилами, топорами, пики откуем. Будем нападать с тыла... Унтер-офицеры царской армии сами что ни на есть мужики из деревень, они пойдут заодно с офицерами. Наша армия будет сильнее красной. Там разный городской сброд, а у нас все свои: отец вместе с сыном, брат с братом, кум с кумом. Разобьем красных! Вооружимся пулеметами, тогда и на Москву...
В дверях появился встревоженный адъютант:
- Командир бронепоезда "Свобода или смерть!" Полупанов доносит, что белые начали наступление.
- А, черт, - выругался Пугачевский, вскочив с кресла. - Всю обедню испортил! Этих - под охрану караульного взвода! А ты, - кивнул он мне, допроси бандитов...
"Представители народа" даже не успели подумать о сопротивлении.
Поздно вечером я снова пошел к командующему. Склонившись над картой, Пугачевский разговаривал с кем-то по телефону.
- Что нового? Садитесь и докладывайте, - положив телефонную трубку, предложил он.
- Мало утешительного, товарищ командующий! Узнал меньше, чем ожидал: села уезда время от времени навещает какой-то переодетый полковник. Златые горы обещает крестьянам...
- Униформа злодеев! - мрачно заключил Пугачевский. - А что с этими? Весь день провозились - и ничего утешительного? Либеральничаете! Поставить к стенке, под дулами винтовок сразу заговорят!..
- Я не имею на это права...
- Какая чушь! Нашего брата сажают на кол, вспарывают вилами животы, а мы, видите ли, не можем допустить отступления от общепринятых правил допроса! Ну хорошо, с бандитами я поговорю сам, - неожиданно спокойно закончил Пугачевский.
Уходя, я посмотрел на оперативную карту, лежавшую на столе командующего. Правый фланг наших войск упирался в болотистый лесной массив, левый тянулся версты на две с половиной от полотна железной дороги к оврагу. Этот участок прошлой ночью был занят отрядами интернационального батальона. Сюда я и направился, чтобы на рассвете перебраться за линию фронта.
Вечером в палатке у Горличко пили чай. Спать легли уже в темноте. Едва успели задремать, вбежал постовой:
- Конский топот и голоса на вражеской стороне...
Мы вышли из палатки и долго прислушивались: издалека доносился лишь разноголосый хор лягушек да глухое дыхание паровоза бронепоезда "Свобода или смерть!".
Ночь прошла без происшествий. И когда уже рассеялась предрассветная мгла, когда земля пробудилась от сна и родился новый день, вдруг послышались тревожные звуки фанфар, затем грянул духовой оркестр, и точно из-под земли вдали показались шеренги солдат с винтовками наперевес.
За штурмовой колонной белых колыхались знамена, виднелись церковные хоругви на длинных древках. По бокам колонны шли священники в светлых ризах, с крестами в руках, дьяконы с дымящимися кадилами, подростки с подсвечниками.
Лежавшим в окопчиках красноармейцам атакующие со стороны восходящего солнца белогвардейцы казались великанами. Среди бойцов отряда началось замешательство. Уверенные в успехе белогвардейцы быстрым шагом подходили к нашим окопам. Оставалась сотня шагов - и штыковая схватка казалась неизбежной.
На бруствер свежевырытого окопа поднялся командир латышского отряда, и в напряженной тишине раздался его громкий, спокойный голос:
- По белогвардейцам прицельно - огонь!
Огонь из винтовок и пулеметов скосил передние шеренги атакующих, но психическая атака продолжалась.
- В штыки! - скомандовал латыш и первым бросился вперед. За ним поднялись бойцы интернациональных отрядов. Атака была отбита.
Зачем понадобилось организаторам психической атаки бросать против наших окопов своих солдат и офицеров? Ведь мы последнее время отступали и лишь за два дня до этого, впервые после Туймазы, заняли оборону. Вероятно, белогвардейцы хотели показать чехословацкому командованию, как надо спасать Россию от большевизма.
Когда отсвистели последние пули и я собрался в путь, меня остановил Славэк.
- Послушай, товарищ, к нам перебежали два чеха и словак. Они имеют что сообщить. Ты поговори с ними, я буду переводчиком.
Навытяжку, руки по швам передо мной стояли три немолодых солдата.
- Снаряжен бронепоезд с десантом пехоты, чтобы внезапно овладеть городом Мелекесс, - доложил словак-перебежчик.
- Имею важное сообщение, - дополнил его один из чехов. - Сегодня утром войска в обход вашего левого фланга двинулись на Мелекесс...
Я вернулся на станцию, чтобы немедленно доложить обо всем услышанном командующему, но его там уже не было. Связаться с городом тоже не удалось, и тогда я решил любыми путями добираться до Мелекесса.
Последнее задание
Станция Мелекесс. На площади, где раньше обычно стояли легковые извозчики, - ни одной пролетки.
Расстояние от вокзала до ревкома - две версты - я преодолел по-марафонски, бегом. Но в ревкоме не оказалось ни руководителей, ни служащих, хотя был полдень.
- Что случилось? - спрашиваю уборщицу. - Куда девались люди?
- Да ничего не произошло, - отвечает старуха, подслеповато глядя на меня. - А ты, часом, не Кузьмичев?
- Нет, не Кузьмичев, а что?
- Коли не Кузьмичев, так и не спрашивай.
- Так где же начальство, мать?
- Знамо дело где - на митине. Это у них так заведено: утром митин, в обед тоже митин.
- А где сейчас этот митин? - подражая ей, допытывался я.
- Поди, в биоскопе аль на церковной площади.
* * *
Зал кинотеатра был переполнен. Дым, духота. Кому не хватило стульев, стояли в проходах, сидели на полу перед авансценой, на подоконниках.
Пробираясь к трибуне, за которой стоял Валериан Владимирович Куйбышев, я подумал, что легче перейти линию фронта, чем попасть на сцену. Однако это мне все же удалось, хотя и пришлось поработать локтями.
Добравшись до президиума, я шепотом, чтобы не мешать докладчику, сказал председателю собрания, что мне безотлагательно нужно сообщить Куйбышеву важные сведения.
- Нельзя! Закончит доклад, тогда валяй сколько угодно, - не глядя на меня, ответил председатель. - Послушай и ты. Полезно.
- Очень срочное дело, - пытался я уговорить его. Но председатель был неумолим.
- ...Седьмого марта этого года отделение Национального совета Чехословакии, - говорил в это время Куйбышев, - получило первый взнос от французского консула в сумме трех миллионов рублей, а всего по четвертое апреля - одиннадцать миллионов сто восемьдесят тысяч рублей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31