.. Им был дан приказ: в случае невозможности эвакуироваться, аэропланы уничтожить...
Беспокойство Семенова за судьбу гидроотряда заставило меня вспомнить собрание подпольщиков в Самаре и сообщение Ивана Абрикосова о том, что от своего дружка, матроса гидроотряда Петра Неженцева, он слышал, будто у летчиков теперь есть все: и бензин, и спирт, и патроны, и мясные консервы, и шоколад...
- По-моему, не хватает лишь совести, - добавил я от себя, рассказав обо всем этом Семенову.
Возмущенный Семенов только покачал головой:
- Значит, недаром я не доверял этим важным господам офицерам...
- Но есть дела и посерьезнее, - продолжал я. - Как сообщил тогда же Абрикосов, одного парня, Володьку Иванова, подозревают в том, что он одновременно работает и на нас, и на белых.
- А доказательства? - насторожился Семенов.
- Иванов интересуется фамилиями телеграфистов в Самаре, которые работают на нас, пытается узнать состав группы Якова Кожевникова... Ищет случая познакомиться с самим Яшей, чтобы пригласить его в ресторан...
Семенов помрачнел.
- Говорили, будто смертная казнь в память о бескровном перевороте в октябре семнадцатого скоро будет отменена. Но зачем же ее отменять, если такие гады еще ползают по нашей земле. Впрочем... - Семенов задумался. - А что, если это неправда? Ведь Иванов - рабочий, а не какой-то там купец. Он же пролетарий!
- Провокаторы Башкин и Еремеев - тоже рабочие и тоже с Трубочного завода. Да мало ли чего бывает...
Семенов внимательно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но в это время зазвонил телефон.
Семенов поднял трубку, послушал, быстро вышел из-за стола и, приоткрыв дверь, крикнул дежурному:
- Пролетку! Да побыстрей! - И, уже обращаясь ко мне, объяснил: Куйбышев вызывает. Поедешь со мной. Он любит выслушивать вашего брата самолично - уважает первоисточник. Что не успел рассказать, доскажешь Валериану Владимировичу.
Троицкая гостиница, в которой жил Куйбышев, чем-то напоминала монастырское подворье. Шагая по коридору, мы услышали звуки скрипки.
- Неужели это Валериан Владимирович? - удивился Семенов, когда мы подошли к номеру Куйбышева. - А я и не знал, что он скрипач.
Дверь открыл сухонький старичок в белом халате.
- Валериан Владимирович прихварывает, так уж вы не задерживайтесь, не утомляйте его, - предупредил он нас.
- Прихварывает, говорите? - Семенов подозрительно покосился на врача. Как же это так, только что был здоров, и вот уже болен...
- Люди болеют не по расписанию, уважаемый, - произнес врач, заслонив собой дверь номера.
- Не беспокойтесь, доктор. Мы ему такое сообщим, что он вмиг выздоровеет.
Семенов легонько отстранил старика, и мы вошли в комнату.
- Ну и ну! - услышали мы за спиною изумленный возглас врача.
У окна вполоборота стоял среднего роста мужчина в полувоенной форме. Его густые волосы были аккуратно зачесаны назад. В левой опущенной руке он держал скрипку, в правой - смычок. Чувствовалось, что он недоволен нашим вторжением.
- Доброго здоровья, Валериан Владимирович! - приветствовал Куйбышева Семенов. Я молча поклонился.
Лицо Куйбышева посветлело.
- Здравствуйте, дорогие... Ну вот и вернулся Тимофеев. Молодец!
- Не Тимофеев, а Дрозд, - полушутя поправил Семенов.
- Знакомьтесь, Михаил Николаевич. Тимофеев-Дрозд - мой товарищ, в одной мастерской в Самаре на Трубочном работали. А сейчас наш разведчик, явился с первого задания.
Так я познакомился с Михаилом Николаевичем Тухачевским, незадолго до того назначенным командующим Первой армией, в кадрах которой числился и я. Тухачевский осторожно положил скрипку в футляр, протянул мне руку и назвал себя.
- Садись и рассказывай, какие новости привез, товарищ Тимофеев, виноват, Дрозд, - поправился Куйбышев.
Он сел на диван и предложил рядом с собой место Тухачевскому:
- Послушаем, Михаил Николаевич?..
- С удовольствием, - согласился тот.
- Не знаю, с чего начать... - смутился я.
- Говорят, лицо - зеркало души, - улыбнулся Валериан Владимирович, вот и начинай с внешнего облика города.
- Наверное, вам уже многое известно о Самаре. Поэтому, если я буду повторять кого-то, остановите меня, - попросил я.
- А ты, брат, бери быка за рога - не ошибешься! - подбодрил меня Семенов.
- Самара - это тяжело больной город. Жизнь там замерла. Оживление только в ресторанах да на базарах. И днем и ночью по улицам снуют патрули. При малейшем подозрении людей хватают и нередко расстреливают на месте. Рабочие бегут из города...
- А кто из учредиловцев больше всего усердствует? - перебил меня Куйбышев.
- Судя по газетным сообщениям, да и подпольщики рассказывают, тон задают руководители Комуча - Вольский, Брушвит, Климушкин, а в последнее время еще и Фортунатов, Нестеров...
- Правые эсеры, - пояснил Куйбышев Тухачевскому. - Брушвит - сын фабриканта, въехал в Самару на площадке чехословацкого бронепоезда, а Вольский - в штабном вагоне командира чехословацкой дивизии. Эти господа не только передали командованию мятежного корпуса сведения о численности и дислокации частей Красной Армии в Самаре, но и предложили разработанный ими совместно с полковником Генштаба монархистом Галкиным план захвата Самары.
Тухачевский неодобрительно покачал головой, а Куйбышев продолжал:
- Меня интересует генерал Шарпантье. Весной он был назначен военным руководителем Самарского губвоенкомата, а когда город стал готовиться к обороне, мы предложили ему принять командование артиллерией, поскольку он генерал от артиллерии. Он долго отказывался, но все же согласился дать указание, где установить батареи, и определить их задачи... Так вот, остался ли он в Самаре?
- Мне рассказывали, что член Комуча Климушкин еще до падения Самары вел переговоры с командующим Приволжским военным округом Красной Армии, а затем и с генералом Шарпантье, - продолжал я свой рассказ. - А когда в город вступили чехословацкие войска, Шарпантье поступил на службу в армию Комуча.
- А как относятся к чешским легионерам кадеты? - продолжал задавать мне вопросы Куйбышев.
- Когда Климушкин вел переговоры с генералом Шарпантье, одновременно он вел переговоры с кадетом Подбельским. Тот, исходя из заверений Климушкина, что чехи уйдут с Волги, как только позволят обстоятельства, заявил, что в таком случае кадеты принимать участие в гражданской войне не будут. Но сегодня они поют уже по-другому и не скрывают этого. Другой кадет Липовецкий на митинге-диспуте, устроенном эсерами и меньшевиками в помещении кинотеатра "Триумф" на тему "Революция и контрреволюция", заявил, что социалисты, то есть меньшевики и эсеры, говорят теперь то же самое, что говорили кадеты задолго до Октябрьской революции. - И я положил на стол номер газеты "Волжский день".
- Посмотрим потом, - сказал Куйбышев. - А теперь скажи, что, по-твоему, сегодня больше всего волнует самарские газеты?
- Трудно сказать - уж очень о многом они пишут.
- Ну а все же?
- О целях переворота и падении Советской власти, о задачах демократии Учредительного собрания, опирающегося на все "социалистические" партии, за исключением, конечно, партии большевиков, борьбу с которой они провозгласили во всероссийском масштабе...
- Мерзавцы! - не выдержал Семенов.
- Много пишут о каких-то невыполненных большевиками обещаниях, о необходимости продолжать войну с немцами, о совместных с союзниками действиях...
Неожиданно в разговор включился Тухачевский.
- Меня интересует группа эсерствующих деятелей Комуча. Кто они: профессиональные революционеры или военные?
На этот вопрос ответил Куйбышев:
- Климушкин - из крестьян Самарской губернии, десять лет пробыл на каторге; Фортунатов - член Учредительного собрания от Самары, правый эсер, кажется, член ЦК этой партии, до Октябрьской победы ничем себя не проявил; Брушвит - правый эсер, техник-телеграфист, делегат Учредительного собрания от Самарской губернии.
- Брушвит - техник-телеграфист? - воскликнул встревоженный чем-то Семенов. - На телеграфе эта шельма окопалась уже во время войны. И никакой он не техник... А по всем статьям типичный интеллигент-приспособленец...
Тухачевский никак не отреагировал на эту реплику. Глядя на меня в упор, он спросил:
- А вы можете доложить, каковы их успехи в формировании армии?
Я ожидал, что этот вопрос будет задан, считал его главным и с любопытством посмотрел на Тухачевского.
- В Самаре формируются два пехотных полка: один - в артиллерийских казармах, другой - в казармах бывшего гусарского полка. Вспомогательная рота формируется в казармах саперного батальона. Надо сказать, подпольщики довольно успешно ведут агитацию среди солдат...
- А не можете ли вы по памяти набросать общую дислокацию воинских учреждений и частей Самарского гарнизона? - прервал меня командарм.
- Расположение артиллерийских батарей, пулеметных точек, военных складов, заградительных постов вокруг города, линий полевой телефонной связи, штабов - все это нанесено на старую карту городской земской управы. Я предлагал подпольщикам отправить со мной эту карту, но они считали, что есть более надежный способ доставить ее в Симбирск.
- Это в самом деле так! - подтвердил Валериан Владимирович. - Скоро вы увидите эту карту.
- Буду рад с нею ознакомиться, - сказал Тухачевский и спросил меня: - А как формируется добровольческая армия?
- Добровольно записываются в нее лишь офицеры, студенты да гимназисты. Население не проявляет желания идти в эту армию, и Комуч готовится провести насильственную мобилизацию. О настроениях призывников говорит такой любопытный факт. 5 июля они организовали в Самаре, на площади у памятника Александру Второму, митинг протеста против мобилизации в армию Комуча. Затем участники митинга прошли по Дворянской улице с песенкой:
Все равно нам умирать,
Не пойдем мы воевать.
- Можете ли вы сказать, сколько примерно офицеров записалось в добровольческую армию? - спросил Тухачевский, а Куйбышев тут же добавил, что этими сведениями интересуется и председатель Высшей военной инспекции Николай Ильич Подвойский.
- Что-то около двух тысяч, но за точность поручиться не могу, так как цифры, которыми я располагаю, противоречивы.
- А известны ли тебе фамилии хотя бы нескольких добровольно записавшихся офицеров? - задал мне вопрос Семенов.
- Нет. Знаю только, что некоторые офицеры из штаба Приволжского военного округа, которые служили у нас, перешли в "народную армию".
Семенов даже вскочил.
- Именно об этом я и докладывал вам тогда, товарищ Куйбышев, помните?
Куйбышев промолчал. Чтобы как-то сгладить создавшуюся неловкость, Тухачевский спросил:
- Что еще вы можете доложить о формировании добровольческой армии?
- Знаю о формировании капитаном Каппелем не то отряда, не то добровольческой дружины - в основном из офицеров. "Волжское слово" писало, что гарнизон Самары пополняется уральскими казаками, тоже добровольцами...
- Повтори, пожалуйста, о чем писало "Волжское слово", - попросил Куйбышев.
- О том, что из Николаевского уезда в Самару прибыли казаки...
- Понятно! Продолжай, продолжай и докладывай обо всем, что слышал и что видел в царстве Комуча. И побольше фактов. Мы разберемся в них сами...
И я рассказал о своих встречах с офицерами, которые, подвыпив, намекали на то, что-де чехословацкий мятеж - это запланированная союзниками стратегическая операция.
Куйбышев дружески коснулся руки Тухачевского:
- К величайшему сожалению, лишь теперь становится известным, что "стратегическая операция", как эсеры называют "Волжский фронт", была задумана сразу же после Октябрьской революции. Каково?! Разве не готовилась она уже тогда, когда распространяли слух, будто эвакуация чехословацкого корпуса из России через Мурманский порт согласована с германским послом графом Мирбахом и что чехословацкие части будут потоплены немецкими подводными лодками в Северном Ледовитом океане? И тогда чешские легионеры заявили, что они "на собственный риск и страх" будут пробиваться с оружием в руках во Владивосток. Мы располагаем точными данными о том, что союзники ловко использовали все это.
Ознакомившись с привезенным мною донесением Кожевникова о дислокации чехословацкого корпуса, Тухачевский с улыбкой заметил:
- Если это не "подарок" чехословацкой контрразведки, премного благодарен, - и положил донесение в карман френча. - Вы доставили важные сведения. Но я должен откровенно сказать, - Тухачевский посмотрел мне в глаза, - что вы еще не научились обобщать свои наблюдения, делать из них выводы. Но это дело наживное. Главное же, вы объехали большую территорию и увидели собственными глазами то, о чем мы здесь могли только догадываться. Это очень важно, и я поздравляю вас с первым успехом.
Поздравил меня и Куйбышев.
- А теперь нам хотелось бы услышать, - сказал он, - какое впечатление произвел на тебя наш тыл: о чем толкуют наши бойцы и командиры - ведь ты встречался с ними?
Я подробно доложил обо всем, что мне довелось увидеть и услышать по пути от Бугульмы до Симбирска.
- Вот вы рассказали, как проходил в Бугульме спор о том, следует ли сохранить выборность командиров или перейти к их назначению, - заговорил Тухачевский. - Безусловно, выборность уже изжила себя. Это вчерашний день нашей армии. Но мне хочется знать, какими же командирами недовольны красноармейцы.
Ответил я не сразу. Я знал, что сам Тухачевский был поручиком старой армии и что мой ответ может задеть и его лично. Но все же я решил быть откровенным.
- Люди прежде всего недовольны теми командирами, которые раньше были офицерами.
- А почему недовольны?
- Как почему? Почти каждый из них - сын дворянина, фабриканта, кулака или попа, то есть наш классовый враг. Вот, например, полковник Махин: ему Советская власть доверила пост начальника штаба Уфимской группировки войск Красной Армии, а он рассредоточил войска, а сам, да еще со штабом, переметнулся к чехословакам: "Вот вам карта обороны Уфы, дислокация, численность Уфимской группировки - смело занимайте Уфу..." И белочехи захватили Уфу, а мы понесли огромные потери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31