— Да, тяжелая. Стопятидесятидвухмиллиметровая.
— А ведь где-то близко…
— Совсем близко. На огородах, в западной части села. Ведет огонь прямой наводкой.
Генерал Цикало укоризненно посмотрел на меня, но объяснить ему, почему мы вынуждены использовать тяжелую артиллерию для стрельбы по танкам, я не имел времени…
— Алло! Слушаю!
Звонил как раз командир этой батареи. Он сообщил, что автоматчики противника приблизились к огневой позиции, не дают орудийным расчетам стрелять по танкам, пытаются прорваться к пушкам.
— К вам, — говорю ему, — уже направлена рота курсантов из учебного батальона.
Командир батальона капитан Месхи подтвердил, тоже по телефону, что курсанты уже гонят автоматчиков прочь от батареи.
Таким образом, бросив в бой все, что было под руками, мы пока удержали Замоль.
— Что так торопишься говорить, Дмитрий Аристархович? — ответил я на вызов командира 7-й дивизии полковника Дрычкина. — Жмут сильно гитлеровцы?
— Напирают. Опять там же, севернее нас, на перекресток дорог. Тридцать танков, до двух батальонов пехоты…
— Держишься?
— Держусь. Может быть, подкрепите чем-нибудь?
— Только огнем. Больше ничего нет. Как у тебя связь с Павлом Ивановичем Афониным?
— У Павла Ивановича что-то непорядок. Он мне не отвечает. А у вас, вижу, бой идет на окраине?
— Да, артиллеристы охотятся за «тиграми»… Окажи содействие Афонину.
— Что там нового у Дрычкина? — спросил член Военного совета Шепилов.
— Опять — танки. Не пройдут. Там уже встали истребительные и гаубичные дивизионы. По этому же району даем сосредоточенный огонь тяжелых орудий… У Афонина вот что-то неясное…
Тут офицер-оператор доложил, что противник еще потеснил 5-ю дивизию. Афонина нет на командном пункте. Связи с ним нет!
Это был критический момент боя. Полки 5-й дивизии отходили правее и левее Замоля. Пехота и танки врага опять приблизились к южной околице села.
Тревожные сообщения поступали со всех сторон:
— Пятнадцать танков готовятся атаковать высоты 203 и 214…
— Тридцать бронеединиц и до двух батальонов пехоты движутся в направлении высоты 149…
— Десять танков с пехотой овладели северной частью села Баклаш. Отмечено движение до семидесяти автомашин, в том числе с орудиями на прицепе, и до сорока танков из Шереда на Замоль…
Наш командный пункт работал с полной нагрузкой. Начальник штаба Забелин вызывал авиацию бомбить эту колонну и подступы к высоте 149. Начальник оперативного отдела передавал командиру 5-й дивизии приказ восстановить положение к северу от деревни Баклаш. Корпусной инженер готовил резерв противотанковых мин.
В этот момент несколько снарядов разорвались близ нашего домика, а два угодили прямо в него, отвалив угол. Зазвенели и посыпались на пол стекла, пахнуло пороховой гарью. На улице началось движение. Машины, повозки выезжали из-под обстрела, связисты исправляли порывы в проводной сети.
— Трудно управлять корпусом в таких условиях. Надо перенести командный пункт, — сказал член Военного совета Шепилов. — Запасный КП есть?
— Есть. В Патке.
— Готов к действию?
— Готов. Там уже сидит оперативная группа.
Шепилов позвонил командующему армией, обрисовал обстановку и, обернувшись ко мне, сказал:
— Командующий армией разрешил вам переместиться в Патку. А каким путем вы это сделаете? Не накроют вас огнем?
— Путь есть — в тыл от этого домика, а там — прямо по дороге…
На душе у меня сразу стало легче — с нового КП управлять корпусом будет гораздо удобнее.
Пока мы переезжали в Патку, начальник штаба генерал Забелин с несколькими офицерами оставался в Замоле, чтобы управление дивизиями ни на минуту не прерывалось.
Наш переезд в Патку занял менее часа. Отсюда нам удалось восстановить связь с командиром 5-й дивизии Афониным. Вызванная нами штурмовая авиация атаковала вражескую колонну танков и автомашин, продвигавшуюся к Замолю, и нанесла ей значительные потери. При содействии авиации противник был отброшен и от высоты 149. Положение в районе Баклаш также удалось восстановить. Однако общее напряжение на фронте корпуса не ослабевало. 5-й дивизии пришлось все-таки оставить Замоль.
Уже в сумерках в Патку приехал Забелин. Танки гитлеровцев были на окраине Замоля, когда ему удалось в последний раз связаться со штабом армии. Генерал Деревякко приказал ему немедленно покинуть Замоль. «Иначе танки противника отрежут тебя от корпуса», — сказал он.
В этой напряженнейшей обстановке, под обстрелом и бомбежкой, наша связь работала непрерывно. Самоотверженность и воинское умение бойцов и командиров 121-го отдельного гвардейского батальона связи обеспечили нам непрерывность управления отходящими войсками.
А чего стоили связистам последние часы перед оставлением Замоля! Бой шел уже на улицах, когда солдаты под руководством капитана Мачесова размонтировали узел связи, по частям, ползком вынесли телеграфно-телефонную станцию за околицу и доставили в Патку — на запасной, ставший теперь основным, командный пункт.
Солдат Михаил Чернов добровольно вызвался на самую опасную работу. Под огнем фашистов, уже прорвавшихся к центру Замоля, он, как кошка, полз по крышам домов и садовым стенам, сматывая кабель.
И сметал все до последнего кусочка, вынес в тыл.
Захват Замоля не принес врагу успеха. Ударная сила наступавшей танковой группировки иссякла. Фашисты были остановлены сразу же за селом, в 500–600 шагах к востоку от него. Последний день наступления обошелся им в 38 подбитых и сожженных танков и штурмовых орудий. Всего же за пять дней боев на Замольском рубеже они потеряли 139 танков и самоходных орудий, около 50 бронетранспортеров. Врагу удалось за это время продвинуться на 6–8 километров. Таким образом, и второй его контрудар на Будапешт провалился.
Большую роль в отражении этого контрудара сыграло наступление войск 2-го Украинского фронта, предпринятое вдоль северного берега Дуная на комарненском направлении. Оно вынудило гитлеровское командование перебросить туда свои резервы, подготовленные для действий на будапештском направлении.
С благодарностью вспоминаю боевые дела наших славных летчиков из 17-й воздушной армии, которой командовал генерал В. А. Судец (ныне — маршал авиации). Они по нашим вызовам своевременно появлялись над полем боя, метко бомбили и удачно штурмовали места скопления врага, его боевые порядки, танки и артиллерию. Этому способствовало хорошо налаженное взаимодействие, которое заключалось в том, что, как и в дни боев у Балатона, офицеры штаба этой армии со своими радиостанциями располагались в районе моего наблюдательного пункта, откуда наводили свои самолеты на цель.
Упорство обреченных
В то пасмурное январское утро сообщение начальника штаба Забелина было кратким и обнадеживающим:
— Обзвонил всех командиров дивизий и наши наблюдательные пункты. Повсюду противник притих. Активности не проявляет после того, как его попытки наступать — довольно нерешительные — были отбиты огнем артиллерии.
— Либо выдохся, либо перегруппировывается…
— Скорее — выдохся. Разведчики должны взять контрольных пленных. Узнаем точно.
Так мы разговаривали с Забелиным, когда стукнула дверь и кто-то негромко спросил:
— Разрешите?
Это был командир 80-й гвардейской дивизии полковник Чижов.
— По приказу командующего армией дивизия возвращается в состав вверенного вам корпуса! — доложил он.
Говорит это, а глаза — долу, не смотрит на нас с Забелиным. Состояние его нам понятно. Две недели назад уходил из корпуса во главе сильной, полнокровной дивизии, привел же обратно остатки полков — ни пушек, ни тяжелого оружия, ни машин.
В первые дни января, когда немцы нанесли первый контрудар, дивизия потерпела жестокое поражение. Там, на севере у Агостиана. Должностные лица, расследовавшие причины поражения, пришли к выводу, что будь на месте Чижова сам Александр Васильевич Суворов, и тот едва ли бы избег беды.
Что ж, с юридической точки зрения они, возможно, правы. Однако есть на войне еще один закон, он гласит: «Позора не знают только мертвые».
Тысячу с лишним лет назад высказал эту мысль наш великий предок Святослав Игоревич, и с той поры она лежит в основе поведения русского солдата на войне, в основе нашей воинской этики.
Полковник же Чижов вернулся к нам живой, здоровый и должен был держать моральный ответ за дивизию, за ее поражение, за ее потери.
— Да, товарищ генерал, большая неудача постигла нас, — сказал он.
— Как же все-таки это произошло, Василий Иванович?..
Вкратце рассказ Чижова сводился к следующему. В составе 31-го гвардейского стрелкового корпуса дивизия успешно продвигалась на север и достигла Дуная, создав тем самым внешний фронт окружения будапештской группировки врага. Здесь получили приказ подготовиться к отражению вероятных контрударов. Создать крепкую оборону не успели — каменистый грунт, 13-километровая полоса, нехватка времени.
К тому же, средства усиления дивизии — артиллеристы, зенитчики, минометчики и подразделения танков — вдруг днем 31 декабря снялись со своих позиций и ушли в новые районы. Ночью 1 января им было приказано вернуться, но сделать это они не успели.
— Причины этих перебросок?
— Не знаю… А тут еще тылы дивизии скопились в Агостиане…
— Как в Агостиане? Ведь там размещался ваш командный пункт…
— Да.
— Зачем же вы позволили загромоздить тылами боевой район?
— Для меня самого это было совершенно неожиданно. Кто-то из корпусных начальников погнал тылы к линии фронта. И когда противник вышел к Агостиану, все это скопление машин рванулось кто куда…
— Понятно… Управление дивизией сохранялось?
— Нет. Выходили из окружения полками и батальонами. Помначштаба 232-го полка старший лейтенант Капитонов через разрыв в боевых порядках противника вывел две группы солдат и офицеров, начальник штаба 217-го полка майор Овсянников — 153 человека. К ним присоединилась медсестра 230-го полка Валя Гальченко, которая оказывала помощь раненым. Семь офицеров и два младших командира предпочли самоубийство плену. Это капитан Никулин, старшина Головко, лейтенант Мироненко, офицер связи 232-го полка лейтенант Полонский, командир разведроты старший лейтенант Малофеев, командир саперного батальона майор Губарев, командир артиллерийского дивизиона майор Клочков, начальник административно-хозяйственной части капитан Бевз и связистка Долгова.
— Сразу девять человек?
— Гвардия не сдается, — тихо сказал полковник Чижов…
Да, это так. Вот что рассказал об этих событиях бывший начальник штаба полка майор Н. Н. Овсянников, которого я помню как весьма грамотного офицера. Все получаемые распоряжения он обычно сам стенографировал, что, конечно, очень важно для штабного офицера.
«В ночь на 2 января обстановка была исключительно тревожной. Около двух часов ночи большие колонны танков ринулись по шоссе вдоль Дуная и после двухчасового сопротивления нашего полка прорвали его оборону; связь с „верхом“ нарушилась. Поднявшись на высоты, мы заняли новый рубеж обороны. Танки, авиация и артиллерия поливали нас огнем. 3 января удалось поймать в эфире повторяющиеся слова командира корпуса: „Вы окружены, вы окружены… Выход только ущельем, с боем, в Тардош“. В ночь на четвертое части дивизии начали наступление в восточном (обратном) направлении, на выход из окружения, под командованием командира 217-го гвардейского стрелкового полка подполковника А. М. Никулина.
Проникнув ущельем к Тардошу (пушки были взорваны), мы вступили в бой с противником. Фашисты организовали губительный перекрестный огонь из пулеметов. В сложившейся обстановке мне пришлось взять на себя командование подразделениями полка, наступавшими в восточной части села. При мне всегда были автоматчики и разведчики. Они отлично организовали „снятие“ огневых точек холодным оружием (подползая к номерам пулеметов). Тардош был взят, гитлеровцы в панике уезжали на автомашинах.
В суматохе боя мы оторвались от основных сил дивизии и оказались на выходе из Тардоша к югу. По дороге на нас шла большая колонна танков. Мы подались на склон горы. Помначштаба полка капитан Гребнев (барнаулец) собрал разрозненных бойцов и офицеров разных подразделений дивизии. Я возглавил отряд в 153 человека, из них 15 офицеров, и поставил задачу на выход из окружения вершинами горного массива. Предположив, что командование 3-го Украинского фронта, даже при значительном поражении нашей армии, не может оставить стратегического пункта — города Бичке, узла магистралей на Будапешт, Секешфехервар, Вену, я решил вывести наш отряд к этому городу. Технических средств связи у нас не было. У меня была карта данной местности и компас.
Шесть суток мы шли по вершинам гор. Крутые, почти отвесные обрывы, изнурительные подъемы, чащи колючего кустарника, отсутствие воды, непрерывная напряженность внимания, зрения и слуха, бомбежки с воздуха своей и чужой авиации, „вечная“ мокрота обуви, одежды и голод — вот обстановка, в которой мы совершали свою злосчастную „экспедицию“.
Враг понимал это. На вершинах гор были привязаны на деревьях громкоговорители, они зазывали по-русски: „Товарищи солдаты, офицеры, политработники 80-й гвардейской дивизии, вы окружены, выхода вам нет, вас ждет голодная смерть в горах. Ваше командование — Василий Иванович Чижов, Петр Иванович Камышников… — все уже у нас. Спускайтесь с гор вниз, в деревни, вас ожидает тепло, горячая пища, отдых“. Оркестр русских народных инструментов красиво и заунывно играл волжские песни, протяжным эхом разносились они по горам. Но ни от уговоров, ни от музыки не дрогнули солдатские сердца — вниз не ушел ни один.
Весь переход требовал точного ежедневного расчета, наблюдения и разведки. Ее хорошо организовал старший лейтенант Бахирев (москвич).
Утром 10 января кончились горы и леса, в полутора километрах, за снежным полем, была видна деревня Мань (два километра севернее Бичке). Прозябшие, в большом нервном напряжении, мы два часа ждали на опушке последнего леса возвращения разведки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38