— приказал комбат.
Когда они перебегали речку по льду, по ним ударил пулемет. Вскочили в первую же хату. Ее хозяйка всплеснула руками:
— Миленькие, да куда же вы? Ведь фашисты — вон они, сей только час из хаты ушли…
Фашисты, про которых она говорила, действительно были рядом. Во дворе, что напротив, шесть или семь солдат грузили на бронетранспортер железные бочки.
— Атакуем, а? — подмигнул Сергею комбат.
— Стоит ли? — нерешительно спросил тот.
Да, ему было страшновато. Судя по всему, в деревне порядочно гитлеровцев. Вон и танковые моторы ревут. Ну что они вдвоем смогут?
Комбат посмотрел на него насмешливо. Он был из той породы людей, про которых говорят, что им сам черт не брат.
— Слушай, команду, лейтенант! — сказал он. — Подберемся поближе, бросай гранату, а я буду стрелять.
Так и сделали. Граната взорвалась, не причинив гитлеровцам вреда, но напугала их. Они попрыгали в кузов бронетранспортера и умчались по улице.
— Вот и горючку раздобыли, — сказал, отвинтив пробку у одной бочки, Закалин. — Бензин пригодится батарее. Ну, как говорится, поехали дальше.
Задами деревни они вышли к перекрестку дорог, залегли. Близ колхозного скотного двора стояли фашистские танки. По дороге трое солдат — двое впереди, третий, подталкивая сзади, везли покрытые брезентом сани.
Комбат вскинул пистолет.
— Товарищ капитан, ведь танки рядом!
— Видишь фашиста — убей! — жестко отрезал Закалин и нажал на спусковой крючок.
Солдат, который подталкивал санки, упал. Двое других побежали к танкам.
Танки открыли огонь. Они били из пушек и пулеметов по ближним дворам и хатам.
Во время перебежки Закалин и Постевой были замечены врагами. Когда капитан опять поднялся, снаряд рванул прямо у него под ногами.
Так погиб Михаил Николаевич Закалин — один из тех фронтовиков, что научили лейтенанта Постевого быть мужественным и дерзким.
Постевой пытался унести капитана, но тот был плотен и тяжел. Сергей спрятал его тело в солому, чтобы не надругались фашисты, и старой дорогой направился к своим. Он возьмет товарищей, они вернутся сюда и устроят достойную тризну в память комбата! Бешеная ненависть к врагу кипела в его груди.
Близ речки, которую они с Закалиным перебегали два часа назад, он встретил советских пехотинцев. Здесь уже расположился командный пункт батальона, правда, другого полка.
Постевой рассказал офицерам, как зайти в тыл гитлеровцам, обороняющим деревню, и что, оседлав перекресток, можно отрезать им пути отхода. И попросил людей и оружие.
Людей ему не дали. Прав или не прав был командир этого батальона, судить сейчас трудно. Его подразделение сильно поредело в ходе наступления, а поставленную командованием боевую задачу — наступать правее деревни требовалось выполнить в первую очередь.
Времени, чтобы добраться до своего полка, у лейтенанта Постевого уже не было — короткий зимний день перевалил за половину. И он решил идти в деревню один. Ему дали автомат и четыре противотанковые гранаты.
Когда лейтенант вернулся к перекрестку, там было пусто. Танки, что стояли на скотном дворе, тоже ушли. Но на переднем крае били пушки и пулеметы — значит, враг держался в деревне.
Сергей выбрал место засады. Единственная дорога, по которой гитлеровцы могли отойти в свой тыл, прямо от перекрестка спускалась в ложбину. Над ней-то, укрывшись за кучей прошлогодней картофельной ботвы, и залег лейтенант.
Ждал он недолго, но первый танк ушел невредимым.
Сергей, уже размахнувшись, все-таки не бросил в него противотанковую гранату. Стальная махина — гремящая, воющая перегретым мотором, показалась ему неуязвимой, а сам он перед ней и маленьким и слабым.
Никто, ни единая душа не видели его позора, но краска стыда перед самим собой, перед памятью капитана Закалина залила лицо Сергея. И когда минут через двадцать в ложбину спустился второй танк, он хладнокровно метнул гранату. На броне сидели десантники. Взрыв разметал их, сбросил под гусеницы, однако танк прибавил ходу и тоже ушел.
Видимо, гитлеровцы оставляли деревню, потому что спустя короткое время со стороны переднего края показался третий танк. Он встал на перекрестке, из люка вылезли два танкиста. Они вошли в ложбину, начали оттаскивать в сторону убитых десантников.
Фашисты были совсем близко, лейтенант мог снять обоих короткой автоматной очередью, но сдержал себя. А вдруг в танке есть еще солдаты? Ведь все равно этой дороги им не миновать.
Только теперь он кинет гранату под гусеницу. Бить сверху — он уже убедился — бесполезно. Однако танк, въехав в ложбину, промчался впритирку к тому ее краю, над которым лежал Постевой. Лейтенант даже не увидел гусеницу.
Метрах в пятидесяти от засады машина почему-то остановилась. Опять вылезли те двое, принялись что-то делать.
Сергей быстро, не поднимая головы, пополз над ложбиной к ним. Они стучали железом по железу, что-то исправляли. Глыба танка загораживала их. Постевой приподнялся, швырнул гранату. Сразу же после взрыва машина рванулась вперед, крутнулась на перебитой гусенице и встала поперек дороги. Водитель зайцем выскочил из люка и, не глянув даже на убитых, убежал.
Постевой вернулся на старое место, где оставил автомат. Это уже была победа. С этого момента холодный и трезвый расчет прочно овладел всем его существом, и в дальнейших своих действиях он ни разу не поколебался.
Следующая машина — самоходное орудие — тоже остановилась на перекрестке. Может, водитель подумал, что дорога заминирована, может, посчитал, что ему не обойти подбитый танк — словом, самоходка сошла на снежную целину и стала медленно продвигаться над ложбиной. Потом из нее вылез человек, стал искать обходный путь. Лейтенант перебежал ложбину и, когда танкист стал спускаться по тропинке, застрелил его в упор из пистолета.
Потом поднялся наверх, осторожно приблизился к самоходке. Мотор тихо работал, однако никто не отозвался на грозное: «Вылезай — руки вверх!» Самоходка была с открытым верхом, вроде наших СУ-76. Постевой бросил внутрь гранату, отчего детонировал весь боезапас.
Боевой день этим не кончился. Уже в сумерках лейтенант скосил из автомата несколько гитлеровцев, отходивших из деревни, а одного солдата привел с собой в полк.
Может, никто и не узнал бы об этом бое, в котором советский лейтенант еще раз доказал правомерность пословицы «И один в поле — воин». Но пленник оказался на редкость словоохотливым. Тараща глаза и ужасаясь, он рассказал нашему командованию, какое побоище видел близ деревенского перекрестка.
За этот подвиг Родина наградила Сергея Игнатьевича Постового званием Героя Советского Союза.
В двадцатую годовщину Корсунь-Шевченковской операции вместе с Сергеем Игнатьевичем и группой сотрудников музея Советской Армии мы побывали в памятных местах. Ездили по окрестным деревням и селам, выступали с лекциями и воспоминаниями, показывали людям специально привезенные из Москвы, из музея Советской Армии, знамена отличившихся в этой битве полков.
Посетил Сергей Игнатьевич и деревню Оситняжку, где происходил описанный выше бой, встретился с местными жителями, постоял в раздумье у могилы человека, которого никогда не забудет, — у могилы своего комбата Закалина…
В последний день февраля командующий армией генерал Галанин вызвал меня на свой командный пункт. С трудом преодолевая непролазную грязь, двигался наш «оппель-адмирал», то и дело «садился на диффер», буксовал. Приходилось вылезать и подталкивать его. В этом районе почти не было дорог с твердым покрытием, а на имевшихся толстый слой грязи оставили наступавшие войска. Кое-где уже работали инженерные части, вооруженные специальными машинами. Они очищали и улучшали дороги.
— Опять заглох! — сердился водитель Александр Плетнев. — Хорошо еще, что я пристроил «адмиралу» заводную рукоятку…
Пристроил он ее давно, еще под Сталинградом. Как-то возвращались мы из Бекетовки. Сперва ехали хорошо, с ходу прорезая снежные заносы на дороге. Но в одном месте машина села так прочно, что вытащить ее своими силами не удалось. Мотор заглох и от стартера уже но заводился. Пришлось пешком пройти километров двенадцать, а за «адмиралом» выслали трактор. Вот тогда-то Саша и приделал рукоятку. Не очень красиво, но надежно.
Как и все мы после корсунь-шевченковской победы, генерал Галанин (он вновь вернулся в 4-ю гвардейскую армию) был в приподнятом настроении и принял меня весьма радушно.
Я доложил ему, что 20-й гвардейский стрелковый корпус за время своего пребывания в составе 52-й армии успешно выполнил боевую задачу.
— Знаю, знаю… Спасибо, не подкачали. А где дивизии?
Я показал на карте.
— Как они дрались?
— Хорошо. Совсем малое время находилась в корпусе 303-я стрелковая дивизия, а впечатление оставила очень хорошее. Как и ее командир генерал-майор К. С. Федоровский.
— Значит, не очень сказался вывод из корпуса основных дивизий?
— Вообще-то жаль было отдавать их. Однако там, на главном направлении, в них нуждались больше. Штаб корпуса старался поддерживать с ними связь.
— Вот что, Бирюков, — сказал командарм. — Хотя основные дивизии воевали далеко от тебя, разбор их действий в операции ты все-таки сделай. Чтобы не чувствовали люди, что с глаз долой — из сердца вон.
— Обязательно. Уже подбираю материал.
— Ну, и что вырисовывается? В общих чертах?
— В общих — хорошо мы научились маневрировать. Как правило, эти дивизии появлялись там, где противник пытался прорваться из окружения крупными силами.
5-я дивизия, как и 7-я, хорошо показала себя в тяжелых боях, особенно в последние дни, под Почапинцами.
— Что ж, рад за Афонина. Будь к нему повнимательней. Знаешь ведь, неприятности у него были крупные — недолго и веру в себя потерять.
— Учитываю. Плохо только, что любит он козырять своими связями.
— Намек понял. Поговорю с ним при случае. Где сейчас 5-я дивизия?
— Сосредоточилась в районе Озирно, Звенигородка. Командный пункт в Озирно.
— А как 7-я?
— Дрычкин держался молодцом. Пожалуй, на его дивизию больше, чем на любую другую, выпало всяких перебросок. Справились. Мобильное соединение. Сейчас она близ Ворещака, готовится к маршу. Что касается 6-й дивизии и ее командира Михаила Николаевича Смирнова, могу только судить по первому впечатлению. Оно очень неплохое!
— Потеряли, слышал я, хороших офицеров?
— Да. Сразу двух командиров полков в 5-й дивизии. Оленин убит.
— Погиб, значит, Николай Венедиктович… Помнишь, на Днепре он первым ворвался в Ново-Георгиевск? Вот так, брат… И мы с тобой не под броней ходим…
Тут разговор наш перешел на одну из вечных военных тем — о заместителях. Всем ясно, что «зам», будь то в батальоне или корпусе, затем и существует, чтобы в нужную минуту возглавить подразделение, часть, соединение. Однако на деле не всегда так выходило. Почему? Потому что бытовала вредная привычка: не справился, к примеру, человек с полком — в «замы» его! Вот так и получались бесперспективные заместители.
Потому-то и решили мы с командармом конкретно наметить, кого куда поставить.
— Кстати, а где твой заместитель по политчасти? — спросил командарм.
— Зашел к члену Военного совета.
— Пусть потом и ко мне заглянет. Хочу послушать, как у вас идет партийно-политическая работа с теми, кто призван в армию недавно, в освобожденных районах… Наверное, они половину подразделений составляют?
— Может, и поболее, — ответил я.
— Вот-вот, потому-то и важно это.
Затем командующий перешел к делам близкого будущего. Готовилась новая наступательная операция — Уманская, имевшая целью завершить разгром немецко-фашистских войск на Правобережной Украине. Нашему корпусу в оперативном построении армии предстояло действовать на главном направлении.
— А что даете нам из средств усиления? — поинтересовался я.
— Солидное усиление. Вместе с дивизионными средствами, считая и минометы, плотность должна быть доведена до 150–160 стволов на километр. Возможно, что дадим и танки для непосредственной поддержки пехоты. Наносить удар будешь левым флангом, вот с этого рубежа. — И Галанин провел красным карандашом линию на карте. — Задача — прорвать оборону частей 2-й авиаполевой и 4-й горнострелковой дивизий противника и выйти к исходу первого дня на рубеж вот этих высот. Передовые отряды должны овладеть переправой через реку Горный Тикич.
— Может быть, товарищ командующий, высоту 223,2 взять до начала общего наступления?
— Именно так и мыслится. Иначе противник, занимая фланговое положение, может сорвать наступление.
— А что известно о наших танках?
— Будете обеспечивать ввод в прорыв частей 5-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова.
— Какой срок готовности?
— Очень сжатый. Учитывая распутицу, до 3 марта включительно. С чего намерен начать подготовку?
— С рекогносцировки. Сегодня же постараюсь побывать на двух-трех точках, проведу личную разведку. Завтрашний день используем на рекогносцировку с командирами дивизий, начальниками родов войск и служб. Пригласим также командиров приданных и поддерживающих частей и соединений и, конечно, танкистов. На это, видимо, уйдет и первая половина завтрашнего дня. Думаю, решение на организацию прорыва буду готов доложить вам 2 марта.
— Хорошо. Действуйте. Желаю успехов. Да, вот еще что! Как с награждениями?
— Не все еще довели до конца. Проверю. Две дивизии получили почетное наименование «Звенигородских», одна награждена орденом Красного Знамени, вторая — орденом Богдана Хмельницкого…
В общем, я остался доволен беседой с командармом, особенно потому, что корпусу предстояло действовать на главном направлении.
Утром мы провели рекогносцировку. Сперва поехали на левую часть выделенной корпусу полосы наступления. Грязь была такая, что передвигались в основном верхом на лошадях — на самом надежном транспорте в распутицу. Когда добрались до переднего края, открылась холмистая равнина, покрытая серым снегом, пересеченная бурыми лентами дорог. Чуть подалее гряда высот закрывала обзор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38