Посредине был вход, ведущий в древнее городище. Озираясь по сторонам, Яруха вошла, а следовавшие за ней кметы остановились и поглядывали издали.В углу, где смыкались две стены вала, стоял шалаш, а в нём на сухой подстилке из листьев сидел Пястун и плёл из лыка лапти, которые в ту пору носила беднота…Заслышав шаги Ярухи, Пястун вздрогнул, словно от испуга.Бабка встала перед ним, опершись на палку.— А ведь нашла я вас, — сказала она, — и пора! Народ там из себя выходит, вас дожидаясь, а Земек все плачет у них в неволе. Пожалейте хоть дитя малое и возвращайтесь!Пястун, не отвечая, поднял руку и заставил её умолкнуть, но в эту минуту показались послайцы веча — Болько и Собеслав: поклонившись князю, они вошли в городище.Увидев их, старик заломил руки.— Нас послали за вами, — начали кметы, — все вече ждёт вас, люди просят вас возвратиться, ибо такова воля богов. А мы без вас отсюда не уйдём.Подойдя ближе, они принялись настоятельно упрашивать его уважить волю народа. Наконец, Пястун сдался и коротко сказал:— Я пойду с вами.Яруха, сидевшая тут же, на земле, радостно засмеялась.— А ведь это я, милостивый господин, выдала вас, — похвалилась она. — Пусть люди знают, что и бабка на что-нибудь годится. Они бы с месяц тут проходили, да так бы и не нашли вас, кабы не я.Когда Болько и Собеслав ушли с Пястуном, который уже не перечил им и не противился, старуха уселась, размотала онучи и одна-одинёшенька осталась тут отдыхать.Диких зверей она не боялась, так же как змей и всякой иной твари. Не мешкая, она удобно расположилась в покинутом шалаше, решив тут заночевать.Пястун сам повёл своих спутников к себе во двор, проходя лугом, где пасся табун, они для скорости взяли у пастуха коней. Однако в лесной чаще нельзя было быстро ехать, и до избы Пястуна они добрались только к ночи, а Собек, не останавливаясь, поехал вперёд уведомить собравшихся в городище, что князя нашли и завтра его приведут.Весь вечер хозяин молча просидел на лавке. На другой день Болько уже спозаранку был на страже. Пястун, не споря больше, сел на коня, и они поехали.На половине пути ждали старейшины, вышедшие им навстречу.— Зачем, милостивый господин, ты нас покинул? — воскликнул Крак, протягивая к нему руки. — Такова, видно, воля богов, чтобы ты нами правил и повелевал. Тебя ведь одного согласно принял народ.— Я не чувствовал и не чувствую в себе силы, — говорил Пястун, — страх обуревает меня. Сжальтесь надо мной. В скудости своей я ведаю, что творю и каким иду путём; а если вы дадите мне власть, знаю ль я сам, на что её обращу?Слова его заглушил громкий крик:— Пястун! Пястун!Вдруг толпа расступилась, и двое незнакомцев, которые некогда гостили у него в доме, предстали перед ним. С улыбкой они подошли ближе и поклонились ему.— Мы снова явились, дабы благословить мужа праведного во имя единого бога.Радостные возгласы не давали им говорить, ликование охватило толпу. Мышки, должно быть загодя заготовившие княжескую шапку с пером, протискавшись вперёд, поднесли её Пястуну; младший гость возложил её на седины старца.И. снова поднялся шум, послышались радостные возгласы. Старец был задумчив, почти печален.А когда все обступили его, он сказал:— Вы видели сами, что я власти не жаждал и не добивался. Вы меня принуждаете её взять, я принимаю и употреблю её на то, чтобы поддерживать порядок и блюсти справедливость, однако если вы заставите меня быть суровым, я буду суров; но помните, что вы меня вынудили к тому.— Повелевай и правь! — закричали со всех сторон. — Да будет по твоему слову, да будет так!И снова Пястуна провозгласили князем, а Стибор, кланяясь ему в ноги, сказал:— Пекись о благе нашем, как ты радел о своих пчёлах.Вокруг стоял радостный гомон.Заметив, что у избранника нет меча, Стибор мигом снял свой и как знак власти собственноручно повесил его на пояс Пястуну. Кто-то вручил ему белый жезл.Чужеземных гостей попросили благословить меч и жезл, и они исполнили эту просьбу, подняв глаза к небу, сложив руки и что-то шепча про себя. Все считали их прорицателями, прибывшими к ним из дальних стран.Пястун, казалось, был ещё испуган всем происшедшим и долго молчал в нерешимости, не веря собственным ушам и глазам. Наконец, он шепнул окружавшей его толпе:— Да свершится воля богов и ваша! Вы меня выбрали, так вы и должны мне помочь.Его обступили тесным кольцом, словно отца родного, пеняя ему за то, что он бежал от них и противился воле судьбы. Впервые Лешеки и Мышки, соприкоснувшись в одном деле, единодушно и дружно провозгласили нового князя.Тем временем прибежал сын Пястуна, которого, наконец, освободили: упав в ноги отцу, он поцеловал ему руки и, почувствовав себя свободным, схватил коня и поспешил к матери с добрыми вестями.Старая Репица стояла у дежи, когда Земек, весело вбежав, рассказал матери, что отцу возложили на голову княжескую шапку и дали белый жезл, а к поясу привесили меч, и теперь все кланяются ему в ноги.Ломая руки, женщина разрыдалась, чувствуя, что кончилась их тихая, привольная жизнь и начиналось долгое и трудное служение, исполненное тягот и тревог. Обливаясь слезами, она прижимала к себе дитя, и, хотя не проронила ни слова, нетрудно было понять, что не радость, а горести и заботы видела она впереди…Наконец, утерев фартуком слезы, она поцеловала Земека в лоб и вернулась к своей деже: теперь хлеб был дома нужнее, чем когда-либо раньше.В радостных излияниях прошёл час и другой, а затем все снова пошли в городище, чтобы стать вечем, а вернее — услышать повеления и указания, что делать.— Ныне у нас одно дело, — сказал Пястун, — всем, кто жив и силён, садиться на коней. Покуда война идёт на нашей земле, нет ничего важней. Все, кто может, по коням! А старейшинам — собрать людей под знамёна и вести их.И тотчас все громко откликнулись:— По коням!То было первое слово и повеление вновь избранного князя.Затем, созвав отдельно старейшин, князь выбрал совет, который должен был состоять при нем, и назначил воевод по общинам и опольям.В то время как князь отдавал повеления в разрушенном городище Попелеков, вдруг кто-то крикнул, что надо бы заново обнести тыном терем, обратившийся в руины, и, отстроив его, отделать палаты для князя, как то ему подобает.— Нет, — сказал Пястун, — это лихое и несчастливое место, а я не хочу селиться там, где память о Хвостеке и эти руины могут встать между вами и мной. Моё городище и новая столица будут воздвигнуты там, где мы одержим первую победу. Пусть эта башня стоит тут пустая вовек, свидетельствуя о том, как бесславно гибнут злодейство и несправедливость… Пусть зарастает бурьяном мерзкое это гноище!Вечером уже не один, а в сопровождении многочисленной толпы, которая не хотела его покинуть, Пястун вернулся в свою хату, провожаемый долго не смолкающими кликами.Благословившие его чужеземцы, пользуясь тем, что в суматохе о них забыли, незаметно исчезли. Князь велел их отыскать, но никто не заметил, когда и как они ускользнули и скрылись.Когда вновь избранный князь остановился вместе со свитой у ворот усадьбы, навстречу своему господину вышла ещё заплаканная Репица. Участь, постигшая прежних князей, наполняла тревогой её сердце: низко склонившись перед мужем, она обняла его колена и расплакалась навзрыд.— Ну, милостивая княгиня, — сказал, поднимая её, старик, — готовь всё, что у тебя есть наилучшего, вели ставить столы и выкатывать бочки, дабы те, что вознесли меня столь высоко, не ушли голодными из-под моего крова.Могло, однако, случиться то, чего опасался неимущий старец, если бы с утра, как только повсюду разнеслась весть об избрании Пястуна, кметы не поспешили в дом к нему с дарами, чтобы князь их крови не был ни в чём посрамлён. А что был он беден, все знали. Теперь кладовые его ломились от яств, и ни в чём не было недостатка.Люди, толпами сбежавшиеся со всей округи, из соседних усадеб и хат, уже встретили по пути князя-бортника, а теперь осаждали его двор, теснясь вокруг него и без устали возглашая приветствия. Чудом из чудес почитали они избрание нового князя, которого предназначило им пророчество, а благословивших его чужеземцев объявили посланцами богов.Везде зажгли костры, как в ночь на Купалу, а день избрания Пястуна объявили праздником, ибо он принёс им надежду на мир и покой… Всю ночь напролёт молодёжь обходила с факелами дворы, пробуждая радостной вестью кметов, которые тотчас бежали приветствовать и поздравить князя. А немного спустя они понесли во все стороны вицы, призывавшие всех, кто способен носить копьё, явиться к своему воеводе и вести с собой родичей и челядь.Хватая и меняя на пастбищах лошадей, парни объезжали с вицами усадьбу за усадьбой и хату за хатой.В тихом жилище старого бортника теперь день и ночь не смолкали шум и говор. Отсюда отправлялись тысячники, сотники, десятники и старейшины, получившие назначение в отряды, сзывать и собирать народ.Не прошло и четверти месяца, как тысячи молодых мужчин расположились широко раскинувшимся лагерем на берегу озера. Пястун, сопровождаемый воеводами, сам распределял их по отрядам, строил шеренгами, производил им смотр и вселял в них боевой дух.Поморяне и кашубы, предводительствуемые немцами, опустошили немалую часть страны, пройдя её вдоль и поперёк и захватив множество пленников и добычи; правда, от Ледницы они отступили, но все отлично знали, что Лешеки не отказались ни от своих притязаний, ни от мщения, которого они так жаждали.Обычно враги, совершавшие набеги ради добычи, поспешно уходили в леса, где, освободившись от груза, отдыхали и готовились к новому нападению, созывая добровольцев.Так и сыновья Хвостека ушли с горсткой наёмников на Поморье, где снова набирали людей.Разведчики, посланные на рубежи, возвратились с донесением о вновь готовящемся наступлении.Но теперь оно уже никого не страшило, напротив, его даже хотели, рассчитывая окружить и разбить наголову врага. На пути, по которому наступали неприятельские отряды, они уже ранее все разорили, так что теперь не могли произвести новых опустошений, а в лесах можно было их обложить и перебить всех до единого.Сыновья Хвостека также легко могли попасть к ним в руки. XXVII Весть об избрании Пястуна в несколько дней обошла весь край, переходя из дома в дом. Чем дальше от Гопла, тем больше отклонялся от истины рассказ о необыкновенном прорицании и воле богов: слушая его, все диву давались… И все верили, что это было предопределение богов, которые вершат судьбы мира… Явились какие-то чужие, никому не ведомые люди, точно они для того лишь были ниспосланы, чтобы изречь слово, которому даже самые знатные не могли противиться, ибо тогда вече единодушно и единогласно вызвало из лесу старого бортника и, разыскав его, когда он бежал, заставило княжить.Только Лешеки и их приверженцы, связанные с ними узами крови, не смели ничего сказать, но сильно приуныли. Они боялись, что всех, кто принадлежит к их роду, уничтожат из мести.— Старый Милош, глава рода, больше не показывался на вече. Он заперся со слепым Лешеком в своём уединённом городище, выставил стражу, удвоил караулы — и от всего устранился. Жил он теперь лишь одной надеждой: дождаться внука от своего ослепшего дитяти и в нём вновь возродиться.Лешеку нашли жену; старая мать стала нянчить двоих детей, неусыпно оберегая обоих. В жены ему дали пятнадцатилетнюю девочку, но и он, ослепнув, обратился в дитя, и, словно едва начиная жизнь, они играли подле матери под сенью старых дубов. Жена Лешека, которую звали Белкой, усевшись рядом со своим слепцом, пела ему песни, он играл на гуслях, а старая мать рассказывала им сказки о богатырях, и так понемногу шло время.Порой отец тайком прислушивался к весёлому лепету скорбной четы, но не показывался и не вступал в разговор, боясь каким-нибудь неосторожным словом напомнить о перенесённых муках и горе. И он и мать хотели скрасить жизнь несчастному калеке, для которого весь мир теперь сосредоточился в одном голосе и одном сердце.Незаметно, ничем не отличаясь, проходили день за днём; редко слышался у ворот голос чужого человека, ещё реже кого-нибудь впускали в городище. Бумир с другими старейшинами неоднократно пытался увидеть Милоша. Но только раз старик велел впустить их, сказал, что не желает ни во что вмешиваться, и с тем отправил, а когда они снова явились, надеясь настоять на своём, им даже не отперли ворот.В один из первых дней после избрания Пястуна, когда Лешеки начали тревожиться за себя, кто-то громко постучался в ворота; было это в полдень.Старый Милош лежал в стороне под дубом; под другим, прислонясь к толстому стволу, сидели Лешек и Белка; старая мать, как всегда, была с ними. К Белке стаями слетались голуби с деревьев, а она сыпала им зерно. Возле Лешека лежали его любимые собаки, и он часто их гладил, У ног старого Милоша вытянулся, урча, медведь, с которым он никогда не расставался, и скакали две ручные сороки. Когда послышался шум у ворот, голуби взлетели на дерево, собаки вскочили и залились лаем, медведь, не поднимая морды, зарычал, а сороки яростно застрекотали, то вприпрыжку бегая по земле, то присаживаясь на ветви.Тем временем слуга поднялся на верхний помост посмотреть, кто приехал.У ворот стояло двое людей, укутанных с головы до ног в поношенные епанчи, вид у них был убогий и жалкий. За минуту до этого стража, расхаживавшая по валу, видела, как они быстрым шагом вышли из лесу, где, должно быть, оставили лошадей.Слуга не мог разглядеть лица пришельцев, но по движениям и голосам их догадался, что они молоды. Оба нетерпеливо требовали, чтобы их впустили поговорить с Милошем.Страж отказал им.— Князь болен, к нему никого не пускают.Они продолжали настаивать и браниться, но тщетно.Наконец, один из них, особенно рьяно осаждавший ворота, снял с пальца перстень и, показав его слуге, велел немедленно отнести господину.Открыв глазок в воротах, слуга взял перстень или, вернее, половину перстня, державшегося только на цепочке, затем поплёлся к своему господину, лежавшему под дубом, и вручил его, низко кланяясь.Милош поглядел, вздохнул, смахнул слезу, скатившуюся по лицу, крикнул жене, чтобы она увела детей в дом, и велел впустить этих гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55