- Никита-джан!
- Спишь?
- Какой спишь?! Работать некому. Скоро самому придется сакман выгонять! Зашел покушать...
Чамсо на своем клекочущем языке что-то выкрикнул, и девчонка постарше побежала к кошаре. Без всяких представлений и имен чабан и приехавшие обменялись рукопожатиями, и все пошли в дом. Против ожидания внутри оказалась довольно цивилизованная обстановка. Плита с газовым баллоном, пара телевизоров, видеомагнитофон с грудой кассет, современная мебель. Проходя во вторую комнату. Гусаров увидел отвернувшихся женщин, быстро что-то резавших, лепивших, разжигавших огонь. Чамсо пригласил за стол. Только сели, как закутанная в платок женщина поставила тарелку хлеба, салат из огурцов и помидоров, обильно посыпанный укропом и луком.
Иван шустро извлек из карманов пару своих серебристых фляжек.
- Убери, обижаешь, в гости пришел.
Чамсо достал из тумбочки бутылку "Столичной", разлил по маленьким граненым стаканчикам.
- Спасибо, что заехали. Деркал!
- Деркал! - повторил Никита.
Похрустев огурцом, чабан гостеприимно сообщил:
- Сын барашка уже режет, скоро мясо будет, шулюн, хинкали женщины делают.
Услышав эти слова, Иван наклонился к Никите и что-то зашептал. Поймав удивленный взгляд Чамсо, Шило, смеясь, пояснил:
- Мы с похорон твоей хурды. Ребята пока сыты бараниной, хотят помыться. Сходим к артезиану?
На улице молодой стройный парень - порода Чамсо - стягивал шкуру с подвешенной за задние ноги овцы.
- Хоть эта не своей смертью умерла, - буркнул Иван Никите.
Чамсо подошел к сыну,
- Это Агалат. Младший. Не пустил на родину. Братья убежали. Позор, говорят, здесь сидеть, когда родственники воюют. Многие чабаны поуезжали. Зато оттуда женщины и дети сюда прибыли - вон их сколько! За ними кто-то смотреть должен.
Агалат при подходе старших опустил нож в ведро с водой, вымыл руки, вытер и поздоровался. Чамсо взял нож и что-то сказал сыну. Агалат направился к стоявшей прямо на солнцепеке старенькой "волге".
- В село поедет, "шайтан-воды" привезет.
- Зачем, у нас с собой.
- Еще будет. Никита, воду включи, я барашка доделаю.
Гости пошли к артезианскому колодцу мимо крохотной будки.
Чамсо рывком, как чулок, содрал с тушки шкуру и буднично сказал вслед:
- На змею не наступите.
Только теперь Гусаров разглядел в паре метров от себя серую гадину, припавшую ртом к торчащему из будки краешку овечьей шкуры.
Прошли мимо, удивленные спокойствием хозяина.
- Убить бы надо, тут дети кругом.
- Дети и убьют. Или Чамсо, как овечку разделает.
Никита включил рубильник, на всю степь взревел мотор и почти сразу из широкой трубы в бочку тугой струёй ударила красная вода.
- Лезьте в бочку, башибузуки.
Гусаров подставил пригоршню под струю. Против ожидания вода оказалась совсем не ржавой, а прозрачной и пресной с легким привкусом железа.
- Она что, с кровью? - посмотрел по сторонам Иван, точно ожидая увидеть рядом бойню или мясокомбинат.
- Хорошая вода. Вашей "Полюстровской" до неё далеко. Вся таблица Менделеева в ней, оттого и красная.
- Ага, с ураном и цезием. - Харитоненко аккуратно снял пиджак, проверяя, похлопал рукой по каждому карману и стал стаскивать влажную рубашку.
У белой мазанки раздался крик, на секунду выглянула женщина и вмиг, как квочка цыплят, упрятала всех детишек в дом.
- Дикий народ, я такое тело показываю, а они прячутся. Ох, холоднющая!
То ныряя в теплую воду нагретой бочки, то со стоном подставляя себя под ледяную красную струю, мужчины с наслаждением смывали с себя все напасти последних дней. Гусаров нырнул с раскрытыми глазами. Сквозь воду кровавого цвета виделся бордовый диск солнца.
"Море крови..." - почему-то вспомнил он расхожую фразу.
...Горе множится и разрастается. Горе обоюдное. Счастье прячется и мельчится. Муфтий и Патриарх в своих молитвах об одном взывают - кровь остановить. Грех и беззаконие перед лицом Всевышнего творятся...
...Идут переговоры, люди распаляются, кричат, но не воюют. "Российские законы соблюсти! Разоружиться! Действовать по Конституции России!"
"Есть Конституция Чечни! Мы - независимый народ!"
Идут переговоры, только впереди танки идут.
"Войска убрать с земли Чеченской и тогда продолжим спор".
"На это мы не полномочны. Вопрос о независимости вашей надо сразу обсудить, договориться!"
"Пока солдаты танками утюжат нашу землю, мы говорить об этом и не станем!"
...Вот ружья из кустов выносят.
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей.
А вот и слева из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан...
Боевики с зелеными повязками и впрямь решили умереть. Опасно ставить пушки там, где всюду порох. От первой искры вспыхнет пламя, выжжет все живое. Ставят "ГРАД" на нефтебазе и палят - обстреливают русские войска. "Все умрем", - гордятся и стреляют. Почему же в ответ ни выстрела, ни звука? Загорится нефтебаза - долго дым в долинах не осядет. Матерятся русские солдаты при обстреле и кричат своим артиллеристам, что слабо им чеченскую машину уничтожить. Не слабо, те отвечают, только кто решится дать приказ, а вдруг в цистерну... Потекут галлоны нефти, это же Везувий!
- Да хрен-то с ним! Опять стреляют! Семь погибших!
- Мы б и сами, но...
И ставят пушки в школах, у жилых домов... Им - что?! Решили умереть. Воюют. А мирные - те тоже знают пусть, что без свободы жизни нет.
Войска увязли.
...И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он. Зачем?..
Первая бомба в Чечне упала на улицу Лермонтова. Первая бомба упала на дом. Весь город сбежался, не веря еще, что возможно такое в России на склоне двадцатого века. Верить глазам? Эта бомба - сумятица в душах. Правы ли мы? Но толпу так легко разъярить и настроить воинственно - просто. Отомстим! Покричали, пошли за оружием те, кто ещё сомневался. А на рынке оружия - море. Только деньги плати перевозчикам из Закавказья (наживается кто-то, богатеет сравни Аладдину).
Посвежевшие и отрезвевшие от купания, мужчины сели обсохнуть на солнце. Приятный ветерок овевал охладившиеся тела. Двое чечнят бегали перед домом. Догоняющий, держа за хвост мертвую змею, старался хлестнуть убегающего.
- Вот так игры! Уже забили гадину.
- Дети гор - степные дети.
Женщина взяла у Чамсо куски мяса разделанной овцы и поторопилась в дом.
Никита курил. Жара ему была нипочем. Иван разлегся на крыше бочки, загорая.
- Так ты в РУОПе? - спросил Шило.
- Начальник отдела.
Гусаров рассказал Никите о своих злоключениях.
- Не дай Бог! - оценил Никита. - Я ведь тоже начинал в ОРБ ставропольском. Сразу после омской школы немного в уголовке поработал и взяли в крутую, как казалось, службу. Дома, в селе, считали, что я в Ставрополе экономистом работаю. Вроде волю дали - делай любые оперативные разработки, ищи коррупцию, организованные группы... Такое узнал! А как стал уголовные дела возбуждать - тут и застряло все. Того нельзя, этого не трогать, чуть что - угрозы. Рвал-рвал жопу, а все как вода в эту сухую землю. Женился я на односельчанке - и домой от греха подальше. В свой райотдел перевелся, в БХСС. И тут то же самое. Все кричат: давай результаты! Я и зацепил председателя одного колхоза. Внушили, что нельзя трогать уважаемого. С годик бабушек погонял насчет самогона да счетоводов по поводу приписок. А тут знаешь как - все родня. Все ругают. Меня ж с малолетства эти тетки знают. Надоело. Перевелся в участковые. Милое дело. Сам себе голова. Знай заявления разбирай! Тот украл, того жена выгоняет...
Вдали появилось пыльное облачко - возвращалась "волга".
- Куда ж ты теперь? - спросил Никита.
- В Минводский аэропорт надо. Часам к четырем. Буташев там будет и Нури с контейнером. Подбросишь?
- Надо машину брать. Заглянем в село ко мне и поедем.
Подъехал Агалат, и Чамсо жестом пригласил гостей в дом.
На столе в чашке, величиной с таз дымились огромные галушки с чесноком и луком. К "Столичной" прибавились литровые импортные бутыли. Выпили. Агалат включил телевизор.
Программа новостей сплошь посвящалась событиям в Чечне. Смотрели молча. Разлили, сказали "деркал" и выпили. Только Чамсо изредка цокал языком.
- Совсем плохо на родине стало. Что наделали, а? Пятый год, ты знаешь, Никита, здесь чабаную. Работа есть, деньги платят, никто бакшиш не берет, не то что в Чечне. Дети в школе учатся. Вай, дразнить теперь будут... Русский, чеченец, кумык - все тут спокойно жили, а теперь ни здесь, ни на родине покоя не будет. Зачем только стреляют? Мурат и Коста там. Уехали воевать. Мать ночами стонет, а она у меня беременная, как бы чего не случилось...
- И русским эта война серпом по одному месту. Понавыбирали дураков вот и расхлебываем кашу с кровью.
- Долго воевать будут. Если Аллах от меня отвернется, если что с сыновьями случится, Агалат мстить будет за братьев. А кому? Может, вашим родственникам.
Агалат улыбнулся.
- Не говори, отец, я не глупый уже. Если и отомщу, то настоящим врагам. Зачем войска ввели в Чечню? В России земли мало? Это наши горы, наши скалы и склоны, зачем они вам?
- Мне не нужны. Я от них не разбогатею, а то, что с меня штаны сдерут из-за войны, уже чувствую. Три месяца зарплату задерживали, а тут вдруг заявляют, что теперь и не знают, когда выплатят! Деньги из пушек выстреливают. Все уйдет в ненасытную Чечню. - Шило стал распаляться. - Если б не подсобное хозяйство, сад, огород, курочки, уточки да барашки ваши, чем бы я семью кормил?
- Ладно, Никита, Чамсо тут ни при чем, мы в гостях, - остановил Гусаров его речи.
- И правда. Русские как соберутся, так спорят, пока морду не набьют друг другу. И ты, Чамсо, обрусел тут немного. Нам всем по отдельности делить нечего. А народ против народа воюет.
- Не народ воюет, а те, кто на этом разбогатеет, - ответил чабан. - По телевизору кто-то говорил, что войну начали те, кто имел доход от чеченской нефти, от вольфрама и другой руды всякой, что в наших горах нашли.
Чамсо посмотрел на часы и неожиданно объявил Гусарову:
- Тебе, урус, ехать надо. Не знаю зачем, но торопись.
Он налил по полной стопке.
- Лежала на земле гадюка серая, сосала тихо шкуру, снятую с овцы. Другая подползла и третья. Суслики, что мимо пробегали, радовались сытости гадюк. Но шкура высохла на солнце, расползлися гады, стали зверьков ловить, глотать. Взмолились суслики, чтоб снова чабан овцу зарезал. В добрый путь!
- Ничего не понял, а хорошо сказал. Первый раз нормального чеченца встретил. Твое здоровье, Чамсо-чабан! - Иван был во хмелю.
Никита повел мотоцикл по степи с эскортом чабанских собак.
До Еврейской Балки доехали с песнями. У белого обелиска Шило остановился.
- В село не повезу. Возможно, вас ищут, и если там будут сыскари, мне придется вас сдать и получать медаль за задержание особо опасных. Спуститесь вниз, чтобы никто не увидел, и ждите, я за машиной и обратно.
Участковый уехал. Гусаров подошел к памятнику.
"В память о евреях Ставрополья, расстрелянных фашистскими оккупантами в годы Великой Отечественной войны", - прочитал он.
- Ну и местечко выбрали! - чертыхнулся Иван.
- Они всегда устраивали массовые расстрелы в оврагах. На твоей батькивщине - Бабий Яр...
- Да нет, мы выбрали. То кладбище, то яма с дохлятиной, то место расстрела!
Спустились вниз, присели на травянистом местечке, "полечились", занюхав полынью, и растянулись отдохнуть.
- На чьей-то крови лежим... - Гусаров закрыл глаза. - Какой тут крик и стон стоял!..
...О Аллах, зачем ты мне столько отмерил земной и мучительной жизни?! Стар я уже, и заполнено сердце мое до краев человеческой болью. Но снова и снова я вынужден видеть противные разуму эти деяния человекоподобных. Пусть будет Кади молодым, осененным великою мудростью и благословленным тобой! Иль силы прибавь ослабевшему сердцу, как тяжко пробиться сквозь твердь этих злых оболочек к безумному разуму!..
...В дом ворвались ошалевшие пьяные. Дом - детский сад, где игрушки, цветы и ласкающий слух легкий щебет ребячий. В сад ворвались эти нелюди, эти наемники в тяжких своих сапогах. Тащат детей из углов...
- Дяденька, дядя!
Где твой карающий меч, Джабраил? Мальчиков бьют, а девчонок... В ужасе диком молят за них воспитательницы, сами страдающие от бесчестья. Больно телам их, больно их душам, не в силах они оградить от беды малолетних. Мужчину единственного, защищавшего садик, цинично забили игрушкой-лошадкой. Только двоих сумел отрезвить проникающий всюду Кади.
- Дяденька, дядя!
Нашел, отыскал у изверга в ошалевшем мозгу образ матери, представил её отбивающейся от насильника... Руки разжал бородатый, жертву свою отпустил... Но рядом... В этих совсем уже не осталось божественной благодати. Черные души, черные их оболочки... Кто они, эти наемники? Кто? Моджахеды? Прибалты? Молва разнесет по просторам, что это чеченцы... Останови их, Аллах!..
Вернувшийся на белых "Жигулях" Никита привез кое-что из одежды.
- Почиститесь, наденьте свежие футболки. Подозрительно выглядите. Вот бритва.
...По окраине Пятигорска медленно двигалась вереница машин. Впереди стоял милицейский заслон. Шило свернул на обочину и, изредка сигналя, поехал вперед параллельно колонне. Он был в новенькой форменной одежде. Водители цедили матерные фразы, но пропускали машину мента. Милиционеры в касках и бронежилетах, с автоматами проверяли всех. Капитан с гаишной бляхой на груди, заметив "бурого" ездока, оставил проверяемую "волгу" и решительно пошел навстречу "жигулю". Никита нажал на газ и лихо тормознул у самых ног гаишника. Вышел.
- Привет, братва! В войну играете? А твоя каска где?
Никита знал капитана, но имя не мог вспомнить. Встречались на совещаниях.
- Шило я, Никита. Не узнал?
- А-а... Степняк. Помню. Вам хорошо там, подальше от трассы. А тут, что ни день, то выкрутасы. Замотали совсем.
- А в чем дело?
- Два мудака ночью в поезде черных побили. Вагоны отцепили. А днем в ваших краях ещё четверых мочконули. Не слышал?
- У меня рация раз в месяц работает. Сам прибор дали, а зарядное устройство для батарей забыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39