..
Опять она сформулировала свою мысль без обиняков. Я слегка покраснел.
– А как вам понравился пассаж про охоту на ведьм? – спросил я.
– Чепуха. Обычная риторика Бека – любит драматизировать.
– Он прав?
– Насчет охоты на ведьм? Нет, мы здесь не совсем дураки, чтобы устраивать подобного рода разборки.
– Но как насчет истерии? Ведь полицейские и впрямь хватают людей пачками, почем зря!
– Возможно, есть перегибы. Возможно. Но что касается Макниза – тут сомнений нет. По нему тюрьма плачет. Бек знает, что его клиент совершил преступление.
– Однако он уверен, что Макниз и сейчас выйдет сухим из воды.
– Верно. Если мы не предъявим суду пострадавшего и если тот не даст показания, дело лопнет.
– Вы надеетесь на успех?
Кэролайн Келли пожала плечами.
– По сравнению с расследованием убийства Данцигера это третьестепенное дело. Так что я не стану давить на пострадавшего. Если он откажется наотрез давать показания против Макниза – ничего не попишешь. Свидетель еще понадобится мне позже. К тому же, если Макниз выкрутится на этот раз, мы его ущучим в следующий. Он рецидивист. Такие рано или поздно попадаются. Вы, наверное, знаете: девяносто пять процентов преступлений совершают пять процентов преступников. Макниз откосится к этим пяти процентам.
– То есть охотники правы – тут настоящая ведьма?
– Совершенно верно. Пойдемте.
Отец Кэролайн поджидал нас на ступеньках здания суда.
Кэролайн поцеловала его и заботливым материнским жестом стерла следы помады с его щеки.
– Спасибо, что ты нам помогаешь, – сказал Келли.
– Благодари не меня, а Эндрю Лауэри. Он прокурор, он у нас все решает. Раз ты с ним по телефону договорился – значит, быть по сему.
– Но ты же замолвила за меня словцо!
– Говоря по совести, я посоветовала ему отослать тебя домой.
– Ну ты даешь, дочка! Тоже мне помощница!
– Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мое дело.
– Вы не правы, – сказал я. – То, что произошло у нас, не может нас не касаться.
– Здесь я координирую расследование, а вы бы могли прекрасным образом наблюдать за ним, не выезжая из своего города, шериф Трумэн! Но раз уж вам так не терпится быть в самой гуще следствия, по мне – Бога ради. Надеюсь, у вас есть на то веские причины. Так или иначе, прокурор Лауэри велел мне оказывать вам всяческую поддержку.
– «Прокурор Лауэри велел», – проворчал Келли. – Хорошенькие дела – моя дочь готова помогать мне лишь по указке сверху!
– Папа, не заводись! Я считала, что ты в отставке. – Рано мне отставляться.
– В шестьдесят семь лет?!
– Шестьдесят шесть, да будет тебе известно!
– Все равно – возраст!
– Никакой это не возраст!
– Ладно, мир, – сказала Кэролайн, достала листок бумаги, что-то написала на нем и протянула записку отцу. Тот прочитал:
– «Мартин Гиттенс». Кто такой?
– Коп. Мистер Лауэри лично просил его помочь вам.
– Очень любезно со стороны Лауэри. А что за человек этот Гиттенс?
– Детектив. Говорят, он отлично знает Мишн-Флэтс. Он уже давно канючит, чтобы я официально подключила его к расследованию.
– Ты ему доверяешь?
– Папа, ты же сам всегда говоришь: «Доверяй всем...»
– Ну да, доверяй всем, а карты не показывай, – с довольной ухмылкой закончил Келли. – Молодец, дочка, не забыла мои уроки.
– Спасибо, мисс Келли, за доброе отношение, – сказал я.
Кэролайн грозно помахала пальцем перед моим лицом.
– Шериф Трумэн, если что случится с моим отцом – у-у! Он теперь на вашей ответственности!
– А если что-то случится со мной?
Она не удостоила меня ответом.
– Еще одно. Если что нароете – обещайте мне делиться всей информацией. Скроете что-либо от меня – даже самый-рассамый пустяк, – и наш договор лишается силы. Будете работать дальше на свой страх и риск, без нашей крыши. Так Лауэри сказал – я только передаю его слова.
– Договорились, – кивнул Келли.
– Ну, удачи вам. – Кэролайн снова чмокнула отца в щеку и снова большим пальцем стерла помаду с его щеки. – Надеюсь, вы двое – хорошая команда.
– Как Бэтмен и Робин, – усмехнулся Келли.
– Вот именно, – сказала Кэролайн и упорхнула.
13
Квартал Гроув-Парк состоял из шести уродливых многоэтажных домов желтого кирпича. Они были поставлены как попало, словно брошены небрежной гигантской рукой.
Мартина Гиттенса мы застали на крыше одного из этих домов – на корточках перед чернокожим парнем лет двадцати пяти, который сидел, прислонившись спиной к каменной трубе.
У парня был испуганный, затравленный вид.
– Я тебе не враг, – с отеческой улыбкой говорил Гиттенс. – Ты, Майкл, сам себя в угол загоняешь. Давай положим конец этой неприятной ситуации прямо сейчас. Скажи только слово – и гуляй. Ну, хочешь подумать? Думай. Я подожду в сторонке, чтоб тебя больше не смущать.
Поодаль переминались с ноги на ногу двое полицейских в штатском. Они с нетерпением ждали конца переговоров.
Но Гиттенс явно не спешил. Он встал и ленивой походкой направился к нам.
Мы поздоровались и обменялись рукопожатиями.
Мартин Гиттенс был мужчина средних лет. Невысокий и не низкий, некрасивый и не урод. Словом, в толпе на такого внимание не обратишь. Однако он производил приятное впечатление открытого и улыбчивого человека – себе на уме, но на какой-то симпатичный, неопасный манер. И одет бесхитростно, под своего парня: куртка, под ней простенький свитерок, глаженые брюки цвета хаки и кроссовки. Не будь у него на поясе небольшой кобуры – вылитый бухгалтер или школьный завхоз, который вышел прогуляться в выходной день.
– Парнишка готов с нами сотрудничать, – пояснил Гиттенс, кивнув на молодого негра, который неподвижно подпирал дымовую трубу. – Вот-вот согласится сделать для нас контрольную закупку.
– Нам покуда вниз идти?
– Оставайтесь. Он у меня быстро дозреет. Вообще-то неплохой парень, раньше мне подкидывал информацию. Только вот оступился, бедолага. Я его сперва хорошенько пугнул, затем слегка приласкал. А теперь пусть немного подумает. Вы сами знаете всю эту механику, всю эту игру-муру.
В этот момент парень позвал Гиттенса.
– Нет, не выйдет, – сказал он. – Я не могу.
Гиттенс вернулся к нему.
– Ладно, Майкл, без проблем. Как ты скажешь, так и будет.
– И что теперь?
– Теперь я обязан доложить прокурору – поглядим, что там решат. Думаю, посадят. Правда, сперва промаринуют в камере несколько недель. У них дел невпроворот – до мелкой рыбешки вроде тебя не сразу руки доходят.
– Врешь, командир! – заявил парень. – Не могут они меня засадить.
Гиттенс доброжелательно повздыхал.
– Ну, так как со мной? – спросил парень.
– Пойми, от меня ничего не зависит. Закон есть закон.
Ты сам решаешь – сесть за решетку или договориться по-хорошему. Я не твой адвокат, ты на мой совет можешь и наплевать.
– Тут, на крыше, адвоката нету. Вы мне скажите, как поступить.
Гиттенс присел на колени рядом с парнем.
– Слушай, я тебе даю шанс, потому что ты его достоин. По-моему, Майкл, в тюрьме тебе не место. Но я из-за тебя своей работой рисковать не стану, понимаешь? Я не могу отпустить тебя на все четыре стороны только потому, что ты замечательный парень и я верю в тебя. Чтобы я тебя мог отпустить, мне от тебя что-то взамен нужно. Ты – мне, я – тебе. Закон жизни.
– В какую кутузку меня упекут? В Уолпол?
– Нет, бери выше. В Конкорд.
– А как в конкордской тюрьме?
– Как, как!.. Будто сам не знаешь, как в тюрьме. Хреново.
– Не могу понять, как меня угораздило... Ей-богу, никогда не мечтал в такое дерьмо влипнуть. Пропасть из-за грошового пакетика наркоты!
– Извини, дружок, шестнадцать грамм чистейшего – это не грошовый пакетик!
– Я его что – взвешивал? Да и не мой он!
– Ага, я тебе его в карман сунул. Хватит вилять! Будь мужчиной. Влип – так имей мужество принять ответственность.
– Мне просто дали на хранение.
– Хранение, продажа – один черт. В любом случае состав преступления. Шестнадцать грамм есть шестнадцать грамм. Тянет на три хороших года.
Парень скорчил кислую физиономию. Ему было не до лекций.
– Майкл, попробуй выскочить из этого дерьма, пока не поздно. Я тебя поддержу. Если все повернется как надо, тебя вообще могут выпустить.
– А если нет?
– Тогда три года без права досрочного освобождения. А ты как думал? У нас, дружок, война наркотикам объявлена, не слыхал?
– У меня двое детишек, Гиттенс. Я не могу оставить их на три года. Я их и на три дня оставить не могу! У тебя есть дети, Гиттенс?
– Есть.
– Ну тогда ты меня поймешь.
– Я же тебе предлагаю выход, а ты упираешься.
– Ага, выход. Ногами вперед.
– Я тебе обещаю – они ничего не узнают и тебя никогда не достанут.
– Узнают, узнают! От них ничего не скроешь!
– Откуда? Твое имя не будет указано ни в одном из протоколов. Клянусь. Ты меня знаешь, разве я когда тебя обманывал?
– Они пронюхают. Сто процентов.
– Если мы с тобой сделаем все правильно, ни одна собака не проведает.
Парень тяжело вздохнул.
– Ладно, – сказал он. – Но только в последний раз. Я этим дерьмом сыт по горло.
– Хорошо, Майкл, в последний раз.
– После этого я соскакиваю. И чтоб ты меня больше не дергал! Ни по какому поводу!
– Хорошо, без вопросов.
– А что прокурор скажет?
– Без него обойдемся. Пока я прокурору на стол бумагу на тебя не положил – никакого дела не существует. Так что единственное дело, которое мы сейчас имеем, – это дело между мной и тобой. А на меня можешь положиться, я тебя не продам.
– Не врешь?
– Не вру. Прокурор твоего имени никогда не услышит.
– Только заруби себе на носу – в последний раз.
Гиттенс кивнул:
– Ладно. А теперь вставай, выворачивай карманы – сам знаешь всю процедуру-дуру.
Гиттенс подозвал одного из детективов в штатском – быть свидетелем при обыске. Те лениво подошли. Таким образом – для будущего протокола – был зафиксирован факт, что Майкл не имел при себе ни денег, ни наркотиков. Затем Гиттенс вынул две двадцатки, записал себе в блокнот их номера и передал их Майклу.
– Купишь один «нокаут» – понял? – сказал Гиттенс. – Ни на что другое не соглашайся. Нам нужен только «нокаут». И сделай так, чтоб деньги от тебя взял непосредственно Верис. Это такой верзила в красной рубахе, который...
– Да знаю я его, знаю.
– Хорошо, Майкл, с Богом. Мы за тобой внимательно наблюдаем.
Затем Гиттенс повернулся ко мне и Келли.
– Ну, спектакль начинается. Занимайте лучшие места.
Мы легли у кромки крыши и стали смотреть вниз. У Гиттенса с собой был бинокль.
Отсюда хорошо просматривался Эхо-парк. Как и все в Мишн-Флэтс, Эхо-парк никак не соответствовал своему громкому названию. Не было никаких поросших травой и кустарниками холмистых склонов, никаких живописных рощиц, где могло бы гулять эхо. Грязный замусоренный сквер с десятком-другим деревьев, с разбитыми скамейками и загаженным фонтаном в центре.
Ничего особенного я не заметил. По парку слонялись пять-шесть молодых бездельников. Изредка его пересекал кто-нибудь быстрой походкой – чтобы сократить путь с улицы на улицу. Словом, безжизненное место. Мне было ясно, что сегодня никакой торговли тут не происходит.
– А что такое «нокаут»? – спросил я.
– Героин с какой-то дрянью, – пояснил Гиттенс. – В последние недели на этот «нокаут» мода. Одного парнишку уже нокаутировал насмерть.
– Послушайте, неужели в Эхо-парке действительно торгуют наркотой? – спросил я. – Ведь тут все как на ладошке, со всех сторон видно! Странное место для тайных сделок!
Гиттенс улыбнулся моей наивности.
– Именно потому и выбрано, – сказал он. – Все как на ладошке, со всех сторон видно! Значит, полиция не сможет выскочить из-за куста или из-за угла. А то, что мы видим процесс купли-продажи и при желании можем даже заснять – это ничего не значит. Суду нужны материальные улики – наркотики или меченые деньги в кармане. Значит, мы должны поймать на горячем. А пока мы на подходе, их ребята, стоящие на шухере за три квартала с каждой стороны, уже пересвистнулись по цепочке – и все благополучно выброшено. «Это чье?» «Без понятия». Так и уезжаешь несолоно хлебавши.
Тут в ближний от нас угол парка вступила женщина средних лет. Темнокожая, болезненно тощая, в пестром платье. Она поздоровалась с одним из парней, слоняющихся по парку. Парень с веселой улыбкой приветствовал ее. Он был настолько рад ее видеть, что пожал ей руку, а потом и обнял.
– Этот лоботряс – «встречающий», – пояснил Гиттенс. – Его работа – направлять клиентов. Он болтается у входа в парк. Если видит по глазам, что человек не случайный прохожий, то спрашивает его: «Что ищешь, дружище?» Он же должен производить отсев: угадывать, кто из полиции, кто подсадная утка, кто досужий любопытный. Того, кто не вызвал его подозрений, или давнего знакомого он направляет дальше – сесть на одну из скамеек. Сам он особым свистом оповещает других о клиенте.
Тощая негритянка в пестром платье действительно прошла дальше и села на скамейку, на которой уже сидел широкоплечий атлетического вида темнокожий парень в красной рубахе.
Гиттенс продолжал комментировать:
– А тот, к кому она подсела, диспетчер. Джун Верис собственной персоной. Парень из шайки Брекстона. И его личный друг с малых лет.
Джун Верис сидел выше покупательницы – на спинке скамейки.
Он перебросился с женщиной несколькими фразами. Она сунула правую руку себе в карман. Затем произошло то, что с расстояния выглядело как рукопожатие.
– Все, деньги у Вериса, – сказал Гиттенс.
Джун Верис встал и вразвалочку пошел прочь.
Через полминуты в сторону женщины, которая осталась сидеть на скамейке, направился третий парень из тех, что ошивались в парке. Он двигался особенной, модной среди приблатненных пританцовывающе-прыгающей походкой – такая враз не появится, ее нужно тренировать перед витринами магазинов.
– А это «подающий», – пояснил Гиттенс.
«Подающий», проходя мимо скамейки, что-то небрежно бросил в мусорный ящик.
Еще через полминуты женщина забрала из мусорного ящика то, что туда было брошено, и с просветленным лицом заспешила прочь из парка. К этому моменту поблизости никого из троицы, работавшей с ней, уже не было. Они разлетелись по дальним углам парка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47