— Подойди ближе, — крикнул Кэмрон, протягивая левую руку, чтобы поддержать темноволосого рыцаря. — Прислонись спиной ко мне, тогда я смогу защищать оба фланга.
Брок послушался, и через секунду плечи его коснулись плеч Кэмрона. Слава Богу. Это немного, но больше он ничего не может сделать для этого человека. Теперь Брок может сосредоточить все внимание на гонцах, находящихся прямо перед ним. Другими займется он, Кэмрон. Конечно, придется увеличить круги, из последних сил напрягая и без того изодранные в клочья мышцы. Но выбора нет. Они должны продолжать сражаться.
Хотя пересохшее горло уже было ободрано до крови, Кэмрон заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Он достойно примет смерть от рук убийц своего отца. Он будет драться до последнего мгновения, пока они не искромсают его своими длинными ножами, пока душа не покинет тело, дабы устремиться в небеса или же низвергнуться в преисподнюю. Но с каждой минутой ему все отчаяннее хотелось жить.
Он не хочет умирать.
Не здесь. Не сейчас.
Его смерть не воскресит отца. И не исправит случившегося той ночью в замке Бэсс. Время не повернуть вспять, что случилось, то случилось. Ни эта битва, ни тысячи таких же ничего не изменят. Его гибель тем более ничего не изменит. Она будет значить одно — конец Торнов: города, народа и семьи, давшей им свое имя. Вместе с ним умрет все то, что знал и любил Берик Торнский.
Глядя во влажные разинутые пасти гонцов, слыша скрежет их зубов, Кэмрон пытался прогнать страх, перестать думать о смерти. Ему остается только сражаться. И он будет сражаться до последней капли крови.
Он услышал сдавленный крик. Лязг металла. Гонцы напирали. Кэмрон отражал удары сразу троих, а за ними уже надвигались следующие. Он не мог обернуться. Но крик повторился. А затем Кэмрон почувствовал, что тело Брока оседает на землю. Кэмрон сделал шаг вперед, чтобы не упасть самому, и, прикрываясь мечом, повернулся к рыцарю. Клинок врага сразу же вонзился в поврежденную рукавицу. Левая рука вышла из строя. Бок остался незащищенным, и этим не преминул воспользоваться другой гонец.
Брок стоял на коленях. Гонцы вышибли меч у него из рук и терзали рыцаря когтями. Брок видел протянутую руку Кэмрона, но у него уже не было сил ухватиться за нее. Рука его дернулась навстречу спасению и снова безвольно повисла.
Кэмрона ударили по затылку, потом по уху. Волнами накатывала боль, из глаз лились слезы. Он наклонился и схватил Брока за руку. Один из гонцов изловчился и просунул нож в щель между металлическими пластинами панциря. Теперь доспехи больше не могли защитить Кэмрона. Рот его наполнился кровью. Он взглянул в карие глаза Брока и увидел в них отражение своего собственного отчаяния и ужаса.
Еще минута — и черная волна накроет их. Гонцы прибывали и прибывали. В долину словно стекали потоки дегтя.
На теле Кэмрона не оставалось живого места, но он все же заставил себя успокоиться и высоко поднял меч. Один из гонцов высоко подпрыгнул. Два клинка сшиблись в воздухе. «Прости меня», — прошептал Кэмрон. Он не знал, у кого просит прощения — у Бога, у отца, у Брока Ломиса или же у всех троих.
У него не хватило сил встретить удар. Он выпустил рукоятку меча. Цепкая рука в черной перчатке сразу же перехватила ее. С торжествующей ухмылкой гонец приготовился нанести Кэмрону сокрушительный удар.
Обезоруженный, Кэмрон мог только скрестить руки на груди и напрячь мускулы на правой ноге, чтобы напоследок лягнуть врага.
Раздался свист, такой тихий, что Кэмрон даже не был уверен, что вообще слышал его. Вжиг.
Глаза гонца недоуменно расширились. Он со стоном повалился прямо на Кэмрона. Из спины его торчала стрела; древко еще трепетало.
Кэмрон сделал шаг назад. Над ухом его прожужжала вторая стрела. Потом еще, еще, еще. Кэмрон едва успел укрыться за скалой. Град стрел обрушился на Долину Разбитых Камней. Они проносились мимо Кэмрона, почти касаясь его щек и плеч. Перья на древках щекотали виски. Стальные наконечники разили гонцов. Чудовища — одно за другим — с выпученными глазами падали на землю, в предсмертных судорогах пытаясь ухватиться за дубовые древки и вытащить смертоносные стрелы из тела. Черная стая таяла на глазах. Одни обратились в бегство, другие, низко пригнувшись или ползком, пытались спрятаться за валунами.
От тысяч стрел в долине поднялся легкий ветерок. Кэмрон не двигался, он просто стоял и с наслаждением подставлял разгоряченное лицо струйкам прохладного воздуха. Брок лежал у подножия скалы. Лицо его было залито кровью. Но все же рыцарь дышал. Только удостоверившись в этом, Кэмрон позволил себе перевести дух.
А стрелы все летели и летели, безошибочно находя путь к цели, как блудный сын находит дорогу домой. Враги валились к ногам Кэмрона, черты их постепенно менялись, крики становились менее пронзительными, более человеческими. Через несколько секунд не осталось ни одного стоящего на ногах гонца. Одни были ранены, другие притворились мертвыми, третьи были убиты наповал. Кэмрона не интересовало, какая участь постигла врагов. Он так ослабел, что с трудом держался на ногах.
Раздался чей-то отрывистый приказ, и стрелы перестали сыпаться на долину. Кэмрон поднял голову и среди скал у въезда в долину увидел всадника, который прятал в седельную сумку короткий лук. Он вел за собой вторую лошадь — без седока.
Райвис Буранский небрежно кивнул им:
— Прошу извинить меня за опоздание, господа.
Он махнул рукой, и лучники вылезли из своих укрытий. Как и гонцы, они прятались за скалами и деревьями. Каждый — их оказалось не больше дюжины — был вооружен длиннющим, длиннее самого бойца, луком. Каждый, натянув тетиву, приготовился отразить неожиданное нападение.
Когда Райвис подъехал ближе, Кэмрон увидел, что он не так уж холоден и невозмутим. Перчатки и рукава были испачканы кровью. Волосы взмокли от пота.
Райвис не терял времени даром. Ударом меча он заставил вторую кобылу рысью проскакать по телам гонцов к скале, за которой укрылись Кэмрон и Брок. Там он спешился, поднял тело Брока с земли и взвалил на спину лошади. Затем повернулся к Кэмрону.
Две стрелы просвистели в воздухе, навеки усмирив двух гонцов, которые вообразили, что пришло время подняться.
Райвис взглянул прямо в глазу Кэмрону:
— Мне следовало появиться раньше, но пришлось немного задержаться там, за скалами. — В голосе его слышалась легкая насмешка, но потемневшие от боли, запавшие глаза говорили другое. Когда Райвис помогал Кэмрону забраться на лошадь, юноша увидел зияющую рану у него на боку.
Кэмрон молчал — он просто закрыл глаза, положил голову Райвису на плечо и ждал, пока его увезут с этого ужасного места.
17
Тесса не сразу поняла, что проснулась. В мягком душистом коконе ей было тепло и уютно. Она не то чтобы чувствовала себя здоровой, но боль отступила, точно надоедливая соседская собачонка, что тявкает на улице, — мешает, конечно, но не настолько, чтобы выбираться из постели и идти утихомиривать ее. Сама мысль о том, что надо что-то делать, а не просто лежать, спокойно и бездумно, казалась Тессе дикой и непривлекательной. Она и пробуждение свое осознала, лишь когда услышала о нем из чужих уст.
— Вот и чудесно, дорогуша, — сказал чей-то ласковый голос, — похоже, ты помаленьку приходишь в себя. Все хорошо, милочка, не волнуйся, все хорошо. — Тесса почувствовала чье-то прикосновение — не менее ласковое, чем голос, — но обнаружила, что не может вспомнить, как называется та часть ее тела, что ощущает это прикосновение. — Скорей, Эмит, она очнулась.
— Очнулась?! Слава четырем богам!
Тесса ничего не могла с собой поделать — весь этот разговор о ее пробуждении, эти заботливые голоса немного раздражали ее. Ведь если она очнулась, значит, надо что-то делать. Она поднатужилась, напрягла те части тела, названий которых по-прежнему не помнила, и сделала отчаянный рывок наружу, из-под одеяла, в реальный мир: то есть повернула голову в ту сторону, откуда раздавались тихие голоса, и открыла глаза.
Кто-то прижал большую полную руку к столь же пухлой груди.
— Скорей же, Эмит! Липовый чай и бульон! Что ты копаешься?
Взгляд Тессы остановился на руке, на груди, поднялся выше — к лицу. Да ведь это матушка Эмита. Поднялась со стула и стоит здесь, на собственных ногах! Это зрелище поразило Тессу — и от потрясения все мигом стало на свои места: она вспомнила, как называются части ее тела, вспомнила, где находится, как попала сюда, чем и почему занималась, перед тем как потеряла сознание. Она даже нашла в себе силы заговорить:
— Матушка Эмита, немедленно сядьте на место.
Старуха взглянула на Тессу так, точно это кухонный горшок вдруг решил заговорить. Она отняла руку от груди н прижала ко лбу Тессы:
— Эмит! Подашь ты, наконец, чай?
— Вот он, матушка. — Теперь в поле зрения Тессы попал Эмит. Он выглядел гораздо старше и более хилым, болезненным, чем она запомнила. — О, мисс! Очень вам больно? Вы в порядке?
Тесса кивнула, хотя все было в полном беспорядке. Голова пухла от не помещавшихся в ней мыслей. Шея болела, а правую руку словно кололи сотни маленьких иголок.
— Мисс, приподнимите немного голову, я подсуну вот это... — В руках Эмит держал подушку.
В голосе его звучало такое искреннее беспокойство о ней, что у Тессы защипало глаза. В глубине души она уже знала, что им вскоре придется расстаться. Она молча приподнялась, стараясь не показать, какую боль причиняет ей каждое движение.
— Вот так, милочка. А теперь выпей. — Матушка Эмита нагнулась к Тессе с чашкой дымящегося напитка. Тесса поспешно подалась ей навстречу — не столько из желания поскорее отведать обжигающе горячего чая со странным запахом, сколько для того, чтобы не держать старушку на ногах.
— Вкусно. — Тесса пригубила чай. Она знала, что матушка Эмита ждет вопросов — почему питье так пахнет, из чего оно приготовлено и действительно ли так полезно, но у нее не хватило духу продолжать разговор. Она бросила умоляющий взгляд на Эмита.
Эмит кивнул и подал матери руку:
— Пойдемте, матушка, я помогу вам сесть и поверну стул так, чтобы вы могли присматривать за Тессой.
Матушка Эмита недовольно хмыкнула, но все же, взяв с Тессы обещание допить лечебный чай, позволила увести себя. Она двигалась с таким трудом, что жалко было смотреть. Тесса протянула руку, чтобы напоследок коснуться мягкого шерстяного платья старушки. Боль обожгла ладонь. У Тессы вырвался приглушенный стон. Правая рука была туго забинтована. Из-под повязки высовывались лишь кончики пальцев. Тесса вспомнила, как водила кистью по пергаменту и как невидимое пламя опалило ладонь. Она снова спрятала руку под простыней и постаралась не думать о том, что произошло. Напрасно. Перед глазами замелькали переплетения линий узора и картины той страшной битвы.
Тесса свернулась комочком. Это нечестно. Стоило ей проснуться, как в ее мир опять вторгся этот кошмар. Ясно одно: теперь она несет ответственность за все, что произошло, пока она рисовала свой узор.
Она здесь, чтобы бороться с гонцами. Чтобы помешать тем, кто сделал гонцов такими, как они есть. А кто-то стоял за ними, кто-то превратил их в кровожадных зверей, собрал их в сплоченную свирепую стаю. Тесса почувствовала запах чужой краски, краски человека, который создал чудовищ из обычных солдат. А он в свою очередь заметил ее. И поэтому тот гонец внезапно остановился и посмотрел на нее. И поэтому она валяется здесь с обожженными руками и раскалывающейся головой. Ее заметили — и пытались убить.
В горле стоял ком. Тесса попыталась откашляться, но это не помогло.
— Вы допили чай, мисс? — спросил Эмит. — Это отличное обезболивающее, и в голове сразу прояснится.
Тесса улыбнулась, хотя пока что особого облегчения не почувствовала. Она вообще сомневалась, что во всем Бей'Зелле найдется лекарство, от которого у нее прояснится в голове.
— Эмит, сколько я проспала?
— Целые сутки, мисс. — Усадив мать на стул, Эмит вернулся к Тессе. — Вы потеряли сознание вчера утром и проспали весь день и всю ночь.
Тесса кивнула. Руку точно лизали языки пламени.
— Вы вытащили меня из-за стола? И вынули кисть из рук?
Эмит не ответил. Он пододвинул свою табуретку поближе и только потом заговорил:
— Ожог у вас нехороший, мисс. Ладонь пострадала больше, чем пальцы. Матушка промыла рану и смазала больное место мазью из бархатцев, но скорей всего вы еще несколько недель не сможете рисовать... и, наверное, останется шрам.
— Ладно тебе, Эмит, — перебила его старушка. — Просто не снимай покамест повязку, дорогуша. На ночь я еще раз промою твою ручку. А до тех пор не надо ее лишний раз трогать. Тебе нужно отдохнуть и поесть. Эмит, ты ей дал бульона?
— Сейчас подам, матушка, пусть мисс Тесса сперва допьет чай.
— Не забудь. — Матушка Эмита переключила внимание на овощи, которые чистила к обеду. По-видимому, старушка поняла, что им надо поговорить.
Тесса осторожно положила больную руку на грудь.
— Что же такое случилось вчера утром? Вам случалось видеть что-нибудь подобное раньше?
Эмит покачал головой, потер лоб и оглянулся на мать:
— Мне так жаль, мисс. Я должен был оттащить вас гораздо раньше. Я не подумал... Я слышал истории об узорщиках, сгоревших прямо за письменным столом, но не знал, правда это или нет. Я увидел, что вы упали лицом на стол, и понял, что происходит неладное. И сделал первое, что пришло в голову, — подхватил вас и вырвал кисть. Я один во всем виноват. — Эмит потупился. — Не знаю, как мы с матушкой стали бы жить дальше, если бы с вами что-нибудь случилось.
Тесса слушала его и рассматривала кухню, которую точно первый раз видела. Мягкий свет проникал через промасленные занавески, в очаге потрескивал золотистый огонь. Она успела полюбить это место и этих людей.
— Это не ваша вина, Эмит. Вы не могли защитить меня от того, чего сами не знали.
Тесса взглянула на Эмита — проверить, как он отреагирует на ее слова. Но он сидел неподвижно, не поднимая глаз и сложив руки на коленях. Не дождавшись ответа, Тесса решила продолжать. Она говорила не столько для Эмита, сколько для себя самой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91