Ты не накачал меня какой-нибудь восточной дрянью?
Тот, кого он назвал Жрецом, не ответил. (В первую их встречу Олег Германович, начальственно потрепав собеседника по плечу, снисходительно спросил: «А почему же именно Жрец?» – «Это моя обязанность. Функция, если хотите». – «Про тебя сказали, что ты хозяин этого Шара». – «У Шара не может быть хозяина». – «Тогда – слуга?» – «Нет. Можно сказать, мы питаем друг друга». – «Как это?» – «Вам не понять».)
– Почему он говорит с тобой, а со мной – нет?
– Он не может говорить. – Собеседник, похоже, понял эти слова буквально. – Шар не умеет различать людей. Он вообще не различает живое и неживое. Для него все в мире делится только на две категории – то, что питает, и то, что не способно питать.
– Ты питаешь его… И что получаешь взамен?
– Знание, – ответил Жрец. – Могущество.
– Вроде как продать душу дьяволу?
– Нет. Дьяволу душу может продать каждый. Шар выбирает сам. Он открывает мне глаза на то, чего другие не могут видеть.
Воронов глубоко вздохнул. Наваждение спало. Древний храм, куда он вошел по гулким ступеням полчаса назад, исчез, словно растаял в утренней дымке, съежился до размеров обычной современной квартиры. Собеседник как-то странно трансформировался – из обритого наголо сурового аскета в ниспадающих черных одеждах превратился в неопределенного возраста мужчину, одетого по-домашнему: тренировочные брюки и мягкая вельветовая рубашка свободного покроя.
– Так ты берешься выполнить мой заказ? – спросил Воронов. – Дело довольно простое: убрать двух женщин в санатории. Одна из них мне мешает и может выдать.
– Я не совсем понимаю, почему вы обратились ко мне. У такой организации, как ваша, должна быть собственная разведка и контрразведка. Свои финансовые структуры. Своя армия. Установите, как подойти к женщине, найдите хорошего исполнителя из ваших, из чеченов.
– Чечены могут только палить из автоматов, – раздраженно сказал Воронов. – А разведка моя, как я убедился, полное дерьмо. Конечно, можно организовать операцию… Громкую, на всю округу. Но любой след, самый ничтожный, тут же приведет в мою сторону.
– Ну и что?
– Меня это не устраивает.
– Почему? Вы мафия…
– Перестань крутить, черт тебя подери! – Он раздраженно оглянулся вокруг. – Где у тебя бар?
– У меня нет бара, – получил он невозмутимый ответ.
– Что, и выпить нечего?
– Черный чай, зеленый чай, красный чай по рецепту Амдо…
Воронов скрипнул зубами:
– Когда-нибудь я тебя убью, Жрец.
– Нет, – спокойно отозвался тот.
– Что «нет»? Полагаешь, ты бессмертен?
– Мое физическое тело смертно, как и любое другое. Я заглянул в Шар… Вернее, он позволил мне заглянуть внутрь. – Он помолчал. – Моя смерть действительно будет насильственной… Но меня убьете не вы – другой человек.
– Ты можешь видеть будущее?
Жрец вздохнул:
– Видеть будущее легко. Убежать от него невозможно.
– Даже с помощью магии?
Жрец вдруг рассмеялся сухим трескучим смехом, уловив волнение в голосе собеседника.
– Будущее, – сказал он, – это то, что нас окружает. Если бы каждый из нас жил один, в глухой изоляции, питаясь своей пищей и дыша своим воздухом, будущее было бы сокрыто, и ничто бы не помогло, никакая магия. Вы пришли ко мне… Вам очень не хотелось приходить, потому что вам страшно и вы привыкли повелевать, а не подчиняться. И все же вы наступили на горло собственной гордости. Сказать почему?
Жрец встал и, будто издеваясь над собеседником, извлек из воздуха прозрачную фарфоровую пиалу.
– Потому что источник вашего страха вполне определенный – нет ничего мистического и потустороннего. Вы не боитесь ни милиции, ни прокуратуры. Вам страшно слететь с поезда…
Венчик из расщепленного бамбука красиво вертелся в пальцах, взбивая воздушную пену по краям чашки с горьковатым терпким чаем, густым, будто деготь. «А может, не с чаем, – зло подумал Воронов. – Может, с коньяком. Поди проверь».
– То, что вы пришли ко мне, и называется Черной магией. Не наговоры, не сглаз, не порча… Бабушкины сказки! Настоящая магия – это изменение равновесия сил – не отдельного индивидуума, это мелко, а целого сообщества. Чтобы мгла всколыхнулась и пришла в движение…
Он склонил голову набок:
– А нужно для этого… В сущности, совсем мало. Кстати, вы знаете, что мои услуги обходятся дорого? Пожалуй, даже по вашим деньгам.
– Мне нужны гарантии, – буркнул Олег Германович.
– Я все же черный маг, – с милой улыбкой сказал собеседник. – И я клятв не даю.
«Умный, – подумал Воронов – то ли с удовольствием, то ли с огорчением. – Все понял, все разложил по полочкам. Но как? Как ему в голову могло прийти, что у меня есть партнер за кордоном? Инвестор, без которого отлаженная машина вмиг перестала бы крутиться? Логика: я действительно не боюсь ни милиции, ни прокуратуры. Тогда кого? А может, все-таки магия?»
Он натянуто усмехнулся и подошел к Шару, висевшему посреди комнаты вопреки закону тяготения. «Ох уж мне эти мумбо-юмбо, блин. Наверняка есть какие-то крепления. Ниточки, подпорки. Он провел рукой сверху, снизу, с боков… Ничего».
Воздух в комнате чуть заметно колыхнулся, запахло озоном, будто после грозы. Он нервно оглянулся и увидел Жреца – аскетическое худое лицо, глубоко прорезанное морщинами, бритый череп благородной формы и длинный черный балахон, украшенный сложным орнаментом из древних солярных знаков (Воронов поежился: слишком явная была ассоциация).
– Как ты это делаешь, хотел бы я знать, – проговорил он сквозь зубы, и его рука непроизвольно коснулась Шара…
Тьма, окутавшая его, была полной и непроницаемой, будто на глаза надели глухую черную повязку. Он вскрикнул от ужаса, решив, что ослеп… Ноги подкосились, и он с громким стуком упал на землю, покрытую твердой ледяной коркой.
А потом, через несколько долгих минут, к нему пришло четкое ощущение холода. С тихим, почти неслышным шуршанием снег ложился на стылую землю, и где-то совсем близко, в двух шагах, фыркнула лошадь.
…Снег пошел под вечер. Большие белые хлопья мягко стелились под копыта лошади, падали ей на морду, и тогда она потешно мотала головой и возмущенно фыркала. Лошадь была белой масти, лохматая, длинногривая и низкорослая. Такие животные, не в пример длинноногим арабским скакунам, очень ценны в дальней дороге: они неприхотливы и выносливы, а маленький рост и широкие копыта позволяют не скользить и не проваливаться на ледяном насте.
Всадник сидел нахохлившись, спрятав голову под капюшон серого дорожного плаща, отороченного лисьим мехом. Руки его едва касались повода: лошадь будто сама знала дорогу. Целые шапки снега выросли у него на плечах и в складках одежды, но всадник этого не замечал.
Он встрепенулся только тогда, когда впереди, на вершине пологого холма, показались очертания храма Пяти Хрустальных Колонн. Храм был построен в китайском стиле. Два резных столба (впрочем, деревянные, а не хрустальные) поддерживали широкие створы ворот, к которым вели пологие каменные ступени. Лошадь легко преодолела подъем. Седок, не слезая с нее, потянул за массивное бронзовое кольцо и дважды ударил в ворота. Некоторое время все было тихо. Потом послышался приближающийся хруст снега под ногами, и ворота открылись.
– Да пребудет с нами Всемилостивый Будда, – поклонился путник. – Непогода застала меня в дороге. Могу ли я найти здесь приют на ночь?
– Мы рады помочь любому, кто постучится в ворота нашей обители, – ответил монах. – Только хочу предупредить, что условия, которыми мы располагаем, весьма скромны…
– Ничего, я неприхотлив.
Всадник каким-то странным образом спрыгнул с седла. Монаху показалось, что он просто перетек на землю, как густое молоко из опрокинутого кувшина. И передвигался незнакомец весьма странно, так, будто под дорожным плащом крался громадный грациозный хищник – тигр или барс. «Не напрасно ли я его впустил?» – мелькнуло в голове у монаха, но он тут же устыдился своих мыслей. Впрочем, он вскоре забыл об этом – как только лошадь незнакомца была отведена в стойло и накормлена, а ее хозяин получил в распоряжение келью в надворных постройках и еду.
Монаха звали Кунь-Джи. Он был мастером-резчиком по дереву, и в зале бодхисаттв лежала на рабочем верстаке незаконченная фигура святого, разрушенная при нападении на храм бандитов. У Кунь-Джи просто руки чесались закончить реставрацию.
– Я слышал о несчастье, постигшем вашу обитель, – негромко сказал пришелец. – Разрешите выразить вам свою скорбь. – И на ладонь монаху упали несколько серебряных монет.
– Ох! – Монах чуть не задохнулся от радости, которую по молодости лет не сумел скрыть. – Благодарю вас, господин… Да будут продлены ваши дни!
– Скажите, не проезжали ли здесь двое путников – старик и юноша на лошадях черной масти? Мы втроем направлялись в Лхассу, чтобы принять участие в празднике. Но случилось так, что я отстал.
– Ну конечно! – расплылся Кунь-Джи в улыбке. – Наш настоятель принял их как дорогих гостей. Несколько дней они делили с нами кров и пищу, а также заботы по восстановлению разрушенного.
И, беспрестанно кланяясь, Кунь-Джи попятился к выходу и затворил за собой дверь. На вырученные деньги в Ликиме можно было купить новые резцы и кисти, необходимые для работы над статуей.
Вскоре храм заснул. Кунь-Джи зажег масляный светильник, уселся за верстак, на котором лежал любимый бодхисаттва, и взялся за инструменты. Никто не мешал, и монах с удовольствием подумал, что днем, когда множество посторонних вещей отвлекают от работы, невозможно достичь нужной степени сосредоточения. Резец двигался легко и свободно. Лицо бодхисаттвы, печальное, отрешенное и очень доброе, постепенно возникало из небытия, из бесплотного замысла. И Кунь-Джи улыбался, думая, что Будда воистину милостив к ним, в течение нескольких дней подарив встречу с тремя хорошими людьми (много ли их сыщется, хороших?).
Вот только странно… (Деревянный лик под резцом будто оживал. Очень трудно передать внутреннее состояние святого – его полуулыбку, лишь едва заметно тронувшую губы.) Эти двое: старик учитель и его ученик ни словом не обмолвились, что их спутник отстал в дороге… Почему же они не стали его дожидаться в храме? Но возможно, они торопились, до начала торжеств им нужно было достичь столицы…
Кунь-Джи не сразу понял, что именно его вдруг насторожило. Потом разум, возвратившись из заоблачного полета, осознал: стук маленькой калитки, проделанной в массивных воротах. Масло в бронзовой плошке закончилось. Светильник почти не давал света, лишь чадил, и монах, повинуясь внезапному порыву, дунул на него. Тьма окутала зал бодхисаттв. Стены и потолок исчезли, и тогда, выглянув в открытое окошко, Кунь-Джи увидел у калитки недавнего пришельца. И даже расслышал обрывки разговора.
Кьюнг-Ца из рода Потомков Орла, ученик черного мага, оставил коня в сотне шагов от храма, на который он совсем недавно напал. До открытой калитки он дошел пешком, поскользнувшись несколько раз на заснеженных ступеньках, что хорошего настроения ему не прибавило. Он нервно поискал глазами того, с кем должен был встретиться. Внутренний двор храма был пуст. Кьюнг-Ца еще раз оглянулся, не увидев ничего, кроме заснеженных ворот, и сделал шаг назад, к калитке. И тут же подскочил от неожиданности, когда его осторожно тронули за плечо.
Скрежеща зубами от ярости и унижения, Кьюнг-Ца заставил себя поклониться.
– Почему вы не разрешили убить их, мой господин?
Человек, закутанный с ног до головы в серый дорожный плащ, чуть заметно улыбнулся (Кьюнг-Ца эту улыбочку, конечно, не заметил, иначе разъярился бы еще сильнее).
– Тебе они знакомы?
– Щенка я раньше не встречал, но вот его наставник… Много лет назад он был старшим учеником у Юнгтуна Шераба. Еще немного, и он бы вошел в круг Посвященных. Стал бы жрецом…
– Ты ненавидишь его так, словно он перешел тебе дорогу.
Вожак бандитской стаи чуть было не потянулся к клинку, висевшему на поясе. Намек на его неспособность к магическому учению был слишком очевиден. Собеседник заметил рефлекторное движение руки, но даже не пошевелился. Возникни необходимость – он мог бы убить бандита, искушенного в вооруженных стычках, не сходя с места, одним движением пальца. И тот это мигом почувствовал.
– Он предатель. Он не имел права уходить от того, кто его выпестовал. Вы защищаете предателя, мой господин.
– Мне нет дела до твоего мнения, – оборвал тот. – Ты обязан только повиноваться.
– Простите…
– Ты сопроводишь их до Лхассы – и учителя, и ученика. Проследишь, чтобы в дороге не случилось неожиданностей. И самое главное: если они вдруг пожелают сменить или продать лошадей – этого нельзя допустить ни в коем случае. – Он помолчал. – Ты еще успеешь поквитаться с обоими. Скоро.
Кунь-Джи, выглядывающий из-за двери зала бодхисаттв, тихонько попятился. Двое у калитки, однако, разом повернули головы, учуяв какое-то движение, но все вокруг было спокойно.
Кунь-Джи мигом забыл о деревянной фигуре, лежавшей на верстаке. И о серебряных монетах, которым недавно так радовался – будь они прокляты, эти монеты…
Храм спал. В келье наверху, куда вела узкая каменная лестница, почивал настоятель, лама Пал-Джорже. Кунь-Джи засомневался: можно ли беспокоить настоятеля в такой час…
Подобрав полы своей хламиды, Кунь-Джи взбежал вверх по ступеням и робко постучал в дверь с низким сводом. Из кельи настоятеля не доносилось ни звука, но монах надеялся, что его услышат.
И вдруг он отпрянул. Что-то случилось с дверью. Еще мгновение назад она состояла из тяжелых деревянных брусьев – и неожиданно заколыхалась, будто поплыла… И монах разглядел, что это не брусья, а отрубленные человеческие конечности – голые синеватые ноги, из которых сочилась кровь, руки со сведенными судорогой пальцами… Он в ужасе попятился, наткнулся спиной на взгляд. И обернулся.
Человек, которому он недавно открыл ворога, спокойно протягивал ему серебряные монеты.
– Возьми, – сказал он. – Ты обронил их.
– Нет, – прошептал Кунь-Джи. – Нет, не надо!
Ему показалось, что монеты раскалены докрасна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54