дружба дружбой, а безопасность потомства превыше всего. Не поймешь по-настоящему, пока сам не почувствуешь. Хорошо еще, что на месте Спарши не оказался другой, незнакомый барс. Не то барсята могли бы получить на ужин и не только зайчатину…
– Он не вернется? – хрипло спросил Чонг. Таши-Галла немного поразмыслил.
– Может, и вернется – когда детишки подрастут и начнут охотиться сами. Но пока ему лучше побыть здесь.
– Почему?
– Потому что я собираюсь ехать в столицу на празднества Нового года. И хочу взять тебя с собой. Так что некоторое время Спарше придется провести без хозяина.
В канун Ченгкор-Дуйчин, праздника Нового года, с неба повалил снег. Много снега – такого не помнил даже настоятель, а уж он прожил на этом свете столько, что и сам перестал считать. Снег спешил спрятать под собой караванные тропы, надеясь, что это остановит людей в их стремлении к путешествиям. Но люди упрямые существа. В такие дни количество торговых и иных караванов, шедших в столицу, увеличивалось многократно: не успевал снегопад занести следы копыт и колеи от огромных деревянных колес, как другой купец уже гнал лошадей и горных яков проторенной предшественником дорогой.
Святые, чьи изваяния хранились в молельнях у торговых путей, могли быть довольны обильными подношениями: никакой путник, даже самый бедный, не пройдет в эти дни мимо. Каждый оставит у подножия статуи хоть лепешку, хоть кувшинчик с маслом или белую гирлянду из тонкой рисовой бумаги. Учитель Таши-Галла рассказывал Чонгу, откуда пришел этот обычай. Когда-то, говорил он, в незапамятные времена, на границе Непала и Тибета жил в горной пещере отшельник. Отшельник медитировал, сидя на плоском камне, одетый, несмотря на мороз гималайского высокогорья, лишь в накидку из хлопковой ткани. Он давно уже не страдал от холода благодаря жизненному теплу, которое вырабатывается с помощью правильного дыхания и произнесения сложных мантр, и не нуждался в теплой одежде. И имя ему было Миларепа, что означало «Человек, носящий накидку из хлопка».
И вот, во второй зимний месяц года Мыши медитация Миларепы была прервана ужасным грохотом и завыванием. Он вышел из пещеры и увидел на гребне скалы великого мага Наро-Бончуна Четвертого, проповедника Черной веры. Тот изрыгал проклятия в адрес учения Будды, а потом, когда слова иссякли, вызвал Миларепу на поединок в горы. Тот согласился, хотя и без большой охоты. Ему не было нужды демонстрировать свое превосходство. У подножия Джомолунгмы Миларепа погрузился в медитацию. Увидев это, Наро-Бончун расхохотался и воспарил к вершине. Но разве могла победить Черная вера? Внезапно над вершиной пика появился сияющий трон, на котором потрясенный колдун увидел Миларепу в длинном белом одеянии. Трон был украшен гирляндами чистейшего белого цвета, что означало чистоту помыслов Великого Святого.
В ярости Наро-Бончун закричал и ударил себя по лицу, осознав бессилие Зла перед Добром, и ринулся вниз, в бездну… И образовалась в горе гигантская расщелина – след падения побежденного черного мага.
И всегда, во все времена, белая гирлянда, символизирующая цепь отшельника, считается приносящей удачу…
В храме Пяти Хрустальных Колонн Таши-Галла и Чонг, сопровождаемые местным настоятелем, украсили гирляндами, сделанными собственноручно (а иначе те потеряют свою силу), шею и руки статуи Великого Святого. Древний мастер, более древний, чем этот храм, изобразил Миларепу в бронзе в традиционной для йогов позе со скрещенными ногами и поднятой к уху правой рукой, в знак того, что Миларепа поет гимн.
– Я видел, что возлюбленные братья прибыли сюда верхом на лошадях, – проговорил настоятель Пал-Джорже. – Значит, ваш путь весьма далек.
– Мы направляемся в Лхассу, – ответил Таши-Галла. – Посетить дворец правителя и принять участие в празднествах.
Настоятель задумчиво посмотрел на собеседника. Казалось, он хотел что-то сказать, но не мог решиться. И тут Чонг вдруг ясно увидел, как стар Пал-Джорже. Долгие годы суровых воздержаний иссушили его тело, похожее теперь на обтянутый кожей скелет. Белое одеяние, отделанное по воротнику скромной вышивкой, болталось на нем, как на палке. Большая бритая голова чудом держалась на тонкой шее и покачивалась при ходьбе из стороны в сторону.
– Боюсь, вы выбрали не совсем удачное время, братья.
– Что может быть удачнее, чем канун Нового года? – удивился Таши-Галла. – Все люди становятся добрее… К тому же мы получили приглашение самого Лангдармы.
Настоятель пожевал бескровными губами.
– В столице сейчас неспокойно. Вы ведете уединенную жизнь, а мне в Лхассе приходится бывать довольно часто… Правда, я не имел счастья видеться с императором. И нельзя сказать, что я очень жалею об этом. Чем выше взбираешься, тем больнее потом падать… М-да… Конечно, внешне перемены заметить трудно. Люди на улицах выглядят так же. Так же они прославляют своего правителя. Правитель по-прежнему является приверженцем Будды. И все же…
– Вас что-то беспокоит?
– Что беспокоит… Солдаты на улицах. Конные патрули. Участившиеся убийства монахов.
– На вас нападают разбойники? Пал-Джорже помолчал. Потом сделал знак своей костлявой рукой:
– Идемте. Я покажу вам кое-что.
По холодным каменным плитам, которыми был выложен коридор, они прошли в другой зал храма, посвященный, как понял Чонг, бодхисаттвам. Помещение венчалось высоким куполом, окрашенным в нежно-голубой цвет. Таши-Галла и Чонг церемонно поклонились у входа и вслед за настоятелем прошли в глубь зала, к большому алтарю, расположенному перед фигурами святых.
И тут Чонг невольно вскрикнул.
Он увидел бы это и раньше, но широкие окна храма, построенного в китайском стиле, были закрыты тяжелыми ставнями, и свет лишь робко пытался доползти до алтаря с изображением Колеса Жизни. Резные фигуры были яростно искромсаны. У одной, той, что находилась дальше всех от алтаря, была отрублена голова… Чонг увидел голову в углу, перед единственным открытым окошком. Она лежала на грубом деревянном столе, и молодой монах с грустным лицом колдовал с тонкими резцами, кистями и мисочками с краской, пытаясь вернуть скульптуре жизнь.
Задние двери были выбиты, и Чонг увидел нескольких монахов, трудившихся в галерее над поруганными священными текстами, которые когда-то покоились на деревянных полках вдоль стен, теперь же валялись как попало на полу.
– Как это случилось? – дрогнувшим голосом спросил Таши-Галла.
– Они нагрянули позавчера, незадолго до рассвета, – бесцветным голосом отозвался настоятель храма. – С факелами, на лошадях. Их было около трех десятков. Те из братьев, кто был призван защищать храм, вышли наружу. Они пытались остановить бандитов, но те были хорошо вооружены, и их было больше…
Он замолчал, будто ком в горле мешал ему говорить.
– Многие братья умерли с честью. Бандиты ворвались в галерею, потом – сюда, в зал бодхисаттв. Я встал перед алтарем и попросил их убить и меня… – Настоятель горестно взмахнул рукой. – Но меня не убили! Один из них расхохотался и сказал, что от меня мертвого им будет мало пользы. Лучше пусть я останусь жить и расскажу всем, кто поклоняется Великому Будде, какая участь их ожидает.
Семерых монахов, павших в бою, погребли перед самым закатом. Таши-Галла попросил разрешения остаться вместе с Чонгом на некоторое время в храме.
– Оставайтесь, – радушно ответил Пал-Джорже. – Мы будем рады. Собственно, я был бы рад еще больше, откажись вы вовсе от поездки в столицу.
– Вы связываете то, что случилось здесь, с обстановкой в Лхассе?
Настоятель хмуро указал на стену за алтарем:
– Мы успели отремонтировать ее. Пришлось красить заново (видите, цвет немного отличается? Это потому, что краска еще не высохла). Бандиты намалевали на ней свой знак. Вот такой. – И настоятель начертил что-то на земле прутиком. – Вам это говорит о чем-нибудь?
Рисунок больше всего походил на паука. Чонгу он не был знаком, зато его Учитель, кажется, понял все прекрасно. Лицо его стало таким мрачным, что Чонг поостерегся приставать с расспросами. Только на рассвете следующего дня, когда храм Пяти Хрустальных Колонн остался позади, любопытство наконец пересилило.
Низкорослые мохнатые лошади темной масти, пофыркивая, шли шагом, осторожно ставя копыта на утоптанный снег. Недавно здесь прошел караван. Таши-Галла безучастно покачивался в седле. Несмотря на пронизывающий холод, он был одет легко, только мохнатая теплая шапка наползала на самые брови.
– Это был знак Солнца, – вдруг проговорил он. – Знак Бон. Маги используют его для вызова духа Небесного Огня. Это очень сильное колдовство.
– Значит, на храм напали не разбойники?
– Зачем разбойники стали бы тратить время и громить статуи святых? Они сразу бросились бы грабить сокровищницу. Нет, у них были другие мотивы. Ненависть… Я уже жалею, что взял тебя с собой.
– Но вы же едете…
– Я не вправе отказаться от приглашения императора. Но я не хотел подвергать опасности еще и тебя.
– Ну, – беспечно отозвался Чонг, – настоятель ведь сказал, что в столице пока все по-прежнему. Пусть на улицах солдаты, зато никто не решится напасть открыто.
Таши-Галла тяжело вздохнул:
– Ты молод и глуп. Там, в императорском дворце, зреет гнойник. Он сидит еще глубоко… Но те бандиты, что напали на храм – это уже ростки. Они чувствуют свою силу и безнаказанность. Нет, все-таки я должен был ехать один.
– Я уже взрослый, Учитель. И могу за себя постоять.
Таши-Галла внимательно посмотрел на своего ученика, и его губы тронула улыбка.
– Конечно, ты взрослый. Помнишь тот день, когда ты откатил камень и спас жизнь детенышу барса?
– Если бы не вы…
– Нет. Спарша обязан жизнью только тебе. Ты совершил настоящее чудо – своей любовью и терпением.
Он помолчал.
– У него был раздроблен крестцовый отдел позвоночника. Барсенок был обречен. Честно говоря, я просто не знал способа вернуть его к жизни.
По лицу Чонга скользнула тень.
– А я был так зол на вас… Вы отказались рассказать мне рецепт приготовления снадобья, и я подумал… Подумал, что вы не хотите, чтобы зверь выжил.
Некоторое время они ехали молча, бок о бок. Изредка Чонг незаметно поглядывал на Учителя, гадая, сердится тот или нет.
«Разве я говорил тебе, что владею каким-то особым секретом?» – «Ага, теперь вы отказываетесь!» – «Пойми, его невозможно спасти». – «Тогда зачем я откатывал камень? Зачем я дал ему надежду? Пусть бы он умер быстро и легко», – и на глазах у него закипели слезы. Ему хотелось заткнуть себе уши, оглохнуть вовсе, только бы не слышать, как барсенок дышит, надрываясь, пуская розовые пузыри – все медленнее, медленнее…
– Ты никогда не замечал, мой мальчик, что зло выглядит привлекательнее, чем добро? Оно шире, разнообразнее… И иногда кажется более могущественным. Твоего барсенка можно было воскресить с помощью обряда Тантры. Мне знаком этот обряд. Бывает, что родственники умершего приходят к черному магу с одной-единственной просьбой: вернуть к жизни любимого человека… И не хотят понять (любящее сердце часто лишено способности слушать доводы разума), что маг не в силах это сделать. Он может лишь заставить ожить мертвое тело – душа же ему не принадлежит. Его обычно не слушают. Только просят… Я смог бы проделать то же самое и со Спаршей. Но я знал последствия. И когда на следующее утро я увидел, что барсенок жив и что это не просто бездушная мертвая оболочка… Я понял, что нашел своего преемника.
– Значит, рецепта не существовало, – пробормотал Чонг.
– Ты нашел его сам.
Произнеся эту фразу, Таши-Галла чуть развернулся к своему ученику. И это спасло ему жизнь. Стрела с черным оперением на ладонь разминулась с его спиной и со звонким щелчком ударилась о камень.
Вторую стрелу, нацеленную в грудь Чонга, Учитель поймал на лету, будто вынув ее из воздуха.
– Канун Нового года, – пробормотал он сквозь зубы. – Все кругом радуются и становятся добрее…
Десятка два всадников, одетых вполне по-разбойничьи, с гортанными криками взяли их в кольцо. Однако если это и была обычная шайка, грабящая на дорогах, то удача сопутствовала им во всем. Чонг успел отметить дорогое оружие, сработанное кузнецами Базго, и богато украшенную монгольскую сбрую на лошадях.
Прокаленные на горном солнце черные лица скалились в волчьих усмешках. Скрюченные пальцы подрагивали на рукоятках мечей. Мигни вожак – и вся свора тут же кинется на жертву и растерзает ее в мгновение ока…
Однако вожак не спешил. А куда спешить? Он ощущал небывалую ранее силу и уверенность. Это была его земля. Ни один правительственный отряд не сунется сюда – это гарантировал знак, который вожак носил с собой.
Не слезая с коня, он отвесил шутовской поклон.
– Великий отшельник решил совершить паломничество? И какие же дары вы везете Амиде Будде?
Всадники загоготали.
– Мы готовы отдать вам все, что имеем, – сказал Таши-Галла, незаметно сдвигаясь и прикрывая своим телом Чонга. – Однако не вы ли недавно учинили разбой в храме Хрустальных Колонн? – И взгляд его скользнул по фигуре бандита вниз.
Вожак непроизвольно опустил руку к поясу, стараясь прикрыть ладонью грубо сделанный талисман из зеленоватой бронзы. Знак Солнца, мелькнуло в голове у Чонга. Бон, Черная религия.
Таши-Галла улыбнулся, будто вел светский разговор о погоде.
– По-моему, ваши сердца не смягчить даже самыми богатыми дарами, – произнес он.
– Убить их, – коротко приказал вожак, и свора кинулась…
…Они были вовсе не плохими бойцами, эти всадники. И хлеб свой, надо полагать, ели не зря – стоило только увидеть, как они бросились в атаку: слаженно, четко, в мгновение ока. Будь на месте Учителя кто другой, менее искусный – лежать бы ему на камнях с перерезанным горлом.
Если бы на его месте бы кто другой…
Чонг поймал себя на мысли, что никогда до этого не видел своего Учителя в настоящем бою. А увидев, понял, что, обучая его, Таши-Галла относился к нему бережно, точно к любимому цветку. Только что мастер был спокоен и неподвижен – и вдруг взорвался целым вихрем движений, став со своим конем единым целым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54