— Спасибо и извини, что я нарушил твой биоритм. Поспи хорошенько. — Я направился к двери.
— Они очень важны, правда? — спросила она.
— Что?
— Нарушения биоритмов. Тим относится ко мне прекрасно, но иногда я ловлю себя на том, что говорю про себя что-то тебе… Как у тебя дела?
— Превосходно.
— Хорошо ли она к тебе относится?
— Да. А как Спайк?
— Как жаль, что его здесь нет. Проблемы с околозубной областью.
— Ну надо же.
— Они оставили его на ночь. Ты можешь нанести ему визит. Позвони предварительно и убедись, что кто-нибудь дома.
— Спасибо.
— О'кей. — Робин встала. — Я провожу тебя.
— В этом нет необходимости.
— Есть необходимость в том, чтобы проявить внимание. Мамино воспитание было правильным.
Она проводила меня до обочины тротуара.
— Я подумаю о Чайне еще, поспрашиваю людей. Если что-нибудь узнаю, сообщу тебе. — Она широко улыбнулась. — Эй, взгляни на меня — на детектива в юбке.
— Даже не помышляй об этом. Робин сжала мою руку.
— Алекс, ты меня не расстраивал. Ни тогда, ни сегодня.
— Большая крутая девочка?
Она посмотрела на меня и улыбнулась.
— Я все еще такая же маленькая.
«Однажды ты завладела большим участком моего сердца», — подумал я.
— Только не для меня.
— Тебе всегда это удавалось… заставить меня чувствовать себя человеком важным. Я не уверена, что делала то же самое с тобой.
— Ну, конечно же, делала, — возразил я.
Она великолепна. Что, черт побери, случилось?
Элисон великолепна…
Я отпустил ее руку, сел в машину, завел двигатель и повернулся, чтобы махнуть Робин на прощание рукой. Но она уже вернулась в дом.
12
Партнер. Только этого Петре и не хватало. Но выбора у нее не было. После того как Петра отдежурила половину смены, Шулькопф вызвал ее в свой кабинет и потряс клочком бумаги перед ее лицом. Распоряжение о переводе по службе.
— Откуда? — спросила она.
— Из армии. Он новичок в нашем управлении, но у него есть хороший опыт военного следователя, поэтому не обращайтесь с ним как с несмышленышем.
— Капитан, я и одна неплохо работала…
— Ну и прекрасно, Коннор. Я рад, что служба приносит вам особое удовольствие. Так что дерзайте…
Петра взяла бумажку, но читать не стала и стояла, помахивая ею.
— Идите, — сказал Шулькопф. — Он явится через пару часов. Найдите ему рабочий стол и создайте такие условия, чтобы он чувствовал себя как дома.
— Должна ли я угощать его пирожными собственного изготовления, сэр?
Большие черные усы капитана разошлись в стороны и открыли слишком белые коронки. Прошлым летом он три недели отсутствовал и вернулся невероятно загорелым, с новым расположением зубов и, казалось, с увеличившимся волосяным покровом спереди.
— Если именно в этом состоят ваши девичьи таланты, детектив, валяйте. Лично я предпочитаю овсяные хлопья. — И капитан сделал ей знак удалиться. — С этим армянином дело улажено? — спросил капитан, когда Петра подходила к двери.
— Похоже, так.
— Похоже?
— Все обсуждено с окружным прокурором.
— А чем вы занимаетесь теперь?
— Поножовщиной Нуньеса.
— Это кто такой?
— Мануэль Нуньес, каменщик, замуровавший жену…
— Да да, кровавый известковый раствор. Справляетесь?
— Убийца по этому делу известен, — сказала Петра. — Когда началось посинение, Нуньес держал мастерок.
Петра едва подавила соблазн скорчить этому ублюдку глупую рожу.
— Хорошо. Кстати, о повисших делах. Вам удалось чего-нибудь добиться в расследовании дела об убийстве музыканта, толстяка Ли?
— Нет, сэр.
— Значит, следствие по этому делу зашло в тупик?
— Боюсь, что да.
— Что, какой-то псих пришел и просто задушил его?
— Я могу принести вам дело…
— Не надо. Итак, вы в тупике. А знаете, иногда это идет вам на пользу. Прибавляет немного скромности. — Еще один оскал белых коронок. — Вам еще повезло, что он не был выдающейся знаменитостью. Когда дело касается такой мелкоты, то на неудачное расследование всем наплевать. Как насчет его семьи? Кто-нибудь лезет к вам со своими жалобами?
— У него не было многочисленного семейства.
— И снова вам повезло. — Широкая улыбка Шулькопфа сменилась гримасой ярости. Их отношения с самого начала не ладились, и что бы Петра теперь ни делала, она знала: это все равно плохо.
— Вы довольно удачливая девушка… прошу прощения — женщина, не правда ли?
— Стараюсь изо всех сил.
— Разумеется, стараетесь. О'кей, закончим на этом. Введите рядового Джо в курс дела. Возможно, он тоже окажется удачливым парнем.
Вернувшись в кабинет детективов, Петра привела в порядок нервы и посмотрела на бумажку, надеясь найти там краткий послужной список своего нового партнера. Но Шулькопф нацарапал там только имя: Эрик Шталь.
Эрик. Звучит приятно. Военный. Петра налила себе горячего шоколада из автомата, находившегося этажом ниже, и вернулась наверх. Ее воображение разыгралось. Она представила себе Эрика твердолобым человеком, влюбленным в свое дело, — вроде Клинта Иствуда, возможно, одним из тех солдафонов, подстриженных «ежиком», которые во всем стремятся к четкости. Таким, кому не по душе кабинетная работа, пижоном, занимающимся серфингом, ездой на велосипеде, парашютным спортом; прыгающим с моста с помощью эластичного троса, то есть делающим все то, что повышает содержание адреналина в крови.
Энергичный партнер ей пригодится. Он мог бы водить машину.
Партнер появился через двадцать минут. Петра оказалась права только по части фасона стрижки.
Эрику Шталю было около тридцати; очень худой, сутулый и неуклюжий. С «ежиком» каштановых волос, стоящих торчком и окружавших узкое задумчивое лицо голодающего поэта. Бог мой, этот человек явно принадлежал к категории порядочных! Цвет его лица наводил на мысль, что он слишком много времени проводит в библиотеке. Розовые пятна на щеках, выступившие от нервного возбуждения, казались совершенно неуместными.
Ввалившиеся щеки, острый подбородок, тонкие губы, невероятно глубоко посаженные глаза, такие, словно кто-то втолкнул их в череп двумя пальцами. Карие. Неподвижные.
— Детектив Коннор? — спросил он и представился, не протягивая руки и не двигаясь. Эрик стоял у ее стола в черном костюме и белой сорочке с серым галстуком.
— Привет, не хотите ли присесть? — Петра указала на стул. Шталь подумал и принял предложение.
Его черный костюм хорошо гармонировал с ее одеждой — черной брючной парой фирмы «Вестимента», который она приобрела на распродаже в торговом центре Барни два сезона назад. Похороны. Они оба выглядели как комитет для приветствия посетителей «Форестлаун».
Шталь и глазом не моргнул. Полон энергии. Это лицо… С отросшими волосами, в кожаных брюках и со всякой другой всячиной, которую носят панки, он легко сошел бы за беспутного гуляку из тех, что толпами шатаются по бульвару.
Младший брат Кейта Ричардса. Сам Кейт в худшие дни своего пристрастия к наркотикам.
— Итак, что я могу для вас сделать, Эрик? — спросила Петра.
— Введите меня в курс дела.
— В какой части?
— В любой, в какой сочтете нужным.
Вблизи кожа Шталя казалась мертвенно-бледной. Голос без модуляций. И только пульсирующая на левом виске жилка свидетельствовала о том, что его организм функционирует.
— Можете пользоваться тем столом, — показала Петра. — А вон там ваш запирающийся шкафчик. — Шталь не сделал ни одного движения. Он ничего с собой не принес. — Не хотите ли проехаться по улицам? Я познакомлю вас с участком.
Шталь не шелохнулся, пока Петра не встала. Когда они спускались вниз, он, словно крадучись, двигался позади нее, чем вызывал чувство страха.
Шулькопф подсунул ей в качестве партнера внушающего ужас робота.
Они проехали по темному бульвару. Улицы Голливуда в четыре часа утра населяют ночные бездельники и любители тени. Петра показывала бары, где торгуют наркотиками, нелегальные клубы, постоянные места встреч уголовников, мексиканские притоны, в которых собираются уличные проститутки-трансвеститы. Если Шталя и впечатлило увиденное, он не показал этого.
— Отличается от армии, — заметила Петра. Никакой реакции. — Сколько времени вы служили в армии?
— Семь.
— Где размещалась ваша часть?
Шталь потрогал подбородок большим пальцем и задумался. Это не был вопрос на засыпку.
— Повсюду, — наконец ответил он.
.. — Повсюду дома или повсюду за границей? — И там и там.
— Вы что, — спросила Петра, улыбнувшись, — были каким-нибудь сверхсекретным опером? И если вы раскроете мне свою тайну, меня придется убить?
Она взглянула на Шталя, который вел машину, и все ждала, что серьезное выражение его лица хоть немножко смягчится. Ничего не произошло.
— За границей — это на Среднем Востоке, — ответил Шталь.
— В каких местах на Среднем Востоке?
— Саудовская Аравия, Бахрейн, Джибути, Дубай.
— Эмираты. Шталь кивнул.
— Повеселились? — Не очень. Они ненавидят американцев. Нельзя было иметь при себе Библию и вообще что-либо, выдающее бы в тебе христианина.
— Вы человек религиозный?
— Нет. — Отвернувшись от Петры, Шталь стал смотреть в окно.
— Вы каким-нибудь образом были связаны со взрывом бомбы Коля или с чем-нибудь подобным?
— Ни с чем таким.
— Ни с чем таким, — повторила Петра.
— Думаю, что вон та машина угнана. — Шталь указал на белый «мустанг», опережавший их на два корпуса. Петра не видела ничего подозрительного ни в номерах, ни в том, как водитель управлял машиной.
— В самом деле?
Шталь взял трубку и связался с патрульной машиной полиции. При этом он свободно пользовался как оборудованием, так и кодами Управления полиции Лос-Анджелеса, словно работал в его подразделении многие годы.
Лицо Петры одеревенело от напряжения.
Они провели еще полчала в полном безмолвии, а когда Петра въехала на стоянку, Эрик Шталь спросил:
— Могу ли я сделать сегодня что-нибудь еще?
— Приходите опять, — ответила она, не пытаясь скрыть раздражения.
— Приду. — Шталь ушел со стоянки пешком и исчез в темноте. «Неужели он поехал на автобусе? Или ему не хочется показывать мне, какая у него машина?» — подумала Петра.
Позднее, прежде чем закрыть свой стол, Петра позвонила в отдел угнанных машин и убедилась, что белый «мустанг» был в самом деле угнан.
13
Покинув Робин, я отправился домой и снова сел за компьютер, пытаясь отследить коллег Чайны Маранга по оркестру. Гитариста по имени Скёрт в киберпространстве я не нашел, однако ударника, называвшего себя мистером Сладжем, и контрабасиста Бранкуси отыскать оказалось нетрудно.
Год назад Сладж, он же Кристиан Бэнгсли, был осужден на «странице позора» Всемирной паутины. В музыкальном бюллетене, озаглавленном «Мистер ничтожество», сообщалось: «Бывший музыкант оркестра „Чайна уайтбой“ ликвидирует фирму, занимается пустяками и кончает тем, что превращается в попрошайку, эксплуатируя раковую опухоль прежней славы!!!!»
За три года после убийства Чайны в жизни Бэнгсли произошло много важных перемен. Он переехал в Сакраменто. Инвестировал «небольшое наследство» и в конечном счете стал совладельцем цепи ресторанов семейного типа под названием «Домашний очаг». В бюллетене говорилось о планах Бэнгсли «постепенно усугублять, постулируя, злокачественную опухоль „нарманроквеллизма“ и давать ей пустить вредоносные метастазы во франчайзинг!!! Эта грязная скотина убеждает (sic) себя в том, что теперь чиста, но сейчас она еще омерзительнее, чем когда-либо ранее».
Вместе с этой тирадой помещались фотографии «мистера ничтожество» «до того и после того», и контраст был так разителен, что я усомнился в правдивости истории.
Во время службы в оркестре «грязная скотина» была худосочной ночной тварью со свирепым взглядом. Кристиан Бэнгсли был хорошо откормленным, чистой воды битлом в белой сорочке и при галстуке. А его взгляд излучал полную удовлетворенность.
Бранкуси я нашел на его личном сайте. Его полное имя было Пол Бранкуси. Местный житель, он работал художником-мультипликатором студии «Хайнес-Бернардо продакшнз» в Бербанке, был одним из главных участников передач детского телевидения. В биографии Бранкуси говорилось, что он два года изучал искусство в Стэнфорде и столько же времени проработал музыкантом в оркестре «Чайна уайтбой», а позднее еще один год в калифорнийском гуманитарном учебном заведении, где приобрел специальность по компьютерной графике и анимации.
Бранкуси принимал участие в утреннем шоу под названием «Лампкинсы», которое характеризовалось так: «Нервирующее, но доброе. Воображаемые создания живут на окраине, которая воскрешает в памяти зрителей юмор и смешные ситуации, случающиеся в человеческом общежитии, и порождает ностальгию по ним. Впрочем, в самом Лампкинсвилле воображение и фантазия господствуют в полной мере!» Найдя номер телефона главной конторы корпорации «Домашний очаг» в Сакраменто, я позвонил и попросил к телефону Кристиана Бэнгсли.
Служащая в приемной говорила весело и энергично. Не из-за того ли, что была вскормлена блюдами, приготовленными в домашнем очаге?
— Мистер Бэнгсли сейчас на совещании. Не могу ли быть чем-нибудь вам полезна?
— Я звоню по поводу Чайны Маранга, давнишней подруги мистера Бэнгсли.
— Пожалуйста, произнесите по буквам? Я произнес.
— Что мне сказать мистеру Бэнгсли, о чем пойдет речь?
— Несколько лет назад мистер Бэнгсли играл с мисс Маранга в оркестре «Чайна уайтбой».
— Ах, об этом. Она мертва, так? — Да.
— Так что же мне передать мистеру Бэнгсли?
Я назвался консультантом полиции Лос-Анджелеса и сказал, что хотел бы задать Бэнгсли несколько вопросов.
— Обязательно передам.
Мой телефонный звонок застал Пола Бранкуси за его рабочим столом.
— Прошло столько времени, и наконец дело сдвинулось с мертвой точки? — начал он.
— Полагаете, что в самом начале мы сделали мало?
— Копы так и не узнали, кто это совершил? С самого начала меня беспокоило, что они даже не удосужились поговорить с нами. Хотя мы близко знали Чайну — ближе, чем кто-либо другой, кроме, может быть, ее отца.
— Но не ее матери?
— Ее мать умерла, — сказал он. — Умерла за год до смерти Чайны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50