Рядом со мною симпатичная девчонка которая недавно поселилась в одной из пустующих комнат у Розы, приехав в Сан-Франциско учиться, вот оно как, и я тогда думаю: "Роза пригласила меня чтобы я с нею познакомился? Или она знала что все поэты и Лазари все равно увяжутся за мной?" Девчонка встает и помогает подавать на стол, Розе, что мне нравится, но она надевает фартук, типа кухаркиного фартука такого и я чуть не попутал, в собственной грубости.
Ах как элегантен и чудесен Дональд, Флейта Фейна, сидит рядом с Розой, вставляет уместные замечания ни одного из которых я не помню так тщетно завершенны они, типа, "Не такой красный как помидор, я надеюсь," или же, то как сокрушительно он рассмеялся вдруг когда все остальные проделали то же самое когда я ляпнул свой faux pas (14), проканавший как шутка, выпалив: "Я всегда езжу на товарняках."
"Кому вообще сейчас надо ездить товарняками!" -- Грегори -- "Я не врубаюсь во всю эту чушь когда ездишь на товарняках и меняешься с бичами бычками -Зачем ты во все это пускаешься, Дулуоз?" -- "В самом деле кроме шуток!"
"Но это же первоклассный товарняк," и все фыркают а я гляжу на Ирвина под этот смех и говорю: "В самом деле, Полночный Призрак первоклассный поезд, ни одной остановки всю дорогу," что Ирвину и так известно про железную дорогу от Коди и меня -- Но хохот неподделен, и я утешаю себя напоминанием, воплощенным в Дао моего воспоминания. "Мудрец вызывающий хохот ценнее колодца." Поэтому я как колодец перемигиваюсь с полным до краев вином небосводом стекла и выливаю графины вина (красного бургундского) себе в стакан. Почти неприлично то как я стенаю на это вино -- но все остальные начинают мне подражать -- Фактически я продолжаю наполнять стакан хозяйки затем и свой собственный -- В чужом монастыре, как я всегда говорю -
Совершенное развитие вечеринки вращается вокруг темы как мы возглавим революцию. Я вставляю чуток от себя говоря Розе: "Я читал о вас в нью-йоркской Таймс что вы жизненно важный движущий дух всего поэтического движения в Сан-Франциско -- Вот вы значит какая, а?" и она мне подмигивает. Мне хочется добавить "Ах проказница" но я здесь не затем чтоб острить, сегодня один из моих расслабленных вечеров, мне нравятся хорошая пища и хорошее вино и хорошая беседа, как то чего нет у нищего.
И вот Рафаэль с Ирвином подхватывают тему: "Мы пойдем до конца! Мы разденемся полностью чтоб читать свои стихи!"
Они орут это за этим вот вежливым столом и все же все кажется естественным а я гляжу на Розу и вновь она подмигивает. Ах она меня знает -- В слава-Божную минутку когда она отходит к телефону а остальные надевают в прихожей пальто, за столом одни мы мальчишки, Рафаэль вопит "Вот что мы сделаем, нам придется раскрыть им глаза, нам придется разбомбить их! Бомбами! нам придется это сделать, Ирвин, мне жаль -- это правда -- это все слишком уж правда" и вот он встает снимая штаны за кружевной скатертью. Он не медлит с этим вытягивая из штанин колени но это всего лишь шутка и быстренько подвязывается снова когда возвращается Роза. "Мальчишки, теперь надо сделать все четко! Уже почти пора начинать чтение!"
"Все поедем в разных машинах!" призывает она.
Я который ржал все это время спешу закончить свою ветчину, свое вино, спешу поговорить с девицей продолжающей молча утаскивать тарелки -
"Мы все будем голыми и Журнал Тайм не станет нас снимать! Вот где слава-то! Не бойтесь ее!"
"Я вздрочу прямо перед ними!" вопит Саймон стуча по столу, с большими серьезными глазами как у Ленина.
Лазарь настойчиво тянется вперед со своего стула чтобы все услышать, но в то же самое время барабанит по стулу, или качается. Роза стоит озирая нас прицокивая языком но подмигивает и все нам спускает -- вот такая уж она -- Все эти сумасшедшие маленькие поэтики жрут и вопят у нее в доме, слава Богу что Ронни Тэйкера с собой не прихватили а то он бы вообще со столовым серебром ушел -- тоже поэтом был -
"Давайте начнем революцию против меня!" ору я.
"Мы начнем революцию против Фомы Неверующего! Мы введем райские сады в штатах нашей империи! Мы достанем средний класс обнаженными нагими малышками что будут подрастать бегая по всей земле!"
"Мы будем размахивать штанами с носилок!" вопит Ирвин.
"Мы будем подпрыгивать и хватать крошек!" ору я.
"Это хорошо," говорит Ирвин.
"Мы облаем всех бешеных псов!" торжествующе надрывается Рафаэль. Ба-бах по столу. "Это будет -- "
"Мы будем качать крошек у себя на коленках," говорит Саймон непосредственно мне.
"Крошек-мошек, мы будем как смерть, мы упадем на колени чтоб испить из беззвучных потоков." (Рафаэль).
"Ух ты"
"Чё это значит?"
Рафаэль пожимает плечами. Открывает рот: -- "Мы молоты вобьем им в пасть! Они будут молотами огня! Сами молоты будут в огне! Он будет вбивать и вбивать им во властные мозги!" То как он произносит мозги проникает нам под самую кожу, смешные раскаты... густые, искренние звуки... "муаззги..."
"Когда же я смогу стать командиром звездолета?" спрашивает Лазарь которому от нашей революции ничего больше не надо.
"Лазарь! Мы снабдим тебя воображаемыми золотыми горлицами вместо мотора! Мы повесим чучело Св.Франциска! Мы убьем всех крошек у себя в мозгах! Мы вольем вино в глотки разлагающихся лошадей!!! Мы притащим парашюты на поэтическое чтение!"
(Ирвин держится за голову.)
Это лишь избранные примеры того что он говорит на самом деле -
И мы все грузим, типа, Ирвин грузит вот таким: "Мы будем показывать задницы на экранах Голливуда."
Или я говорю: "Мы привлечем внимание гнилой урлы!"
Или Саймон: "Мы покажем им золотой мозг наших хуев."
То как эти люди разговаривают -- Коди говорит: "Мы отправимся на Небеса опираясь на руку того кому помогли."
92
Проездом как исчезающая молния, и не беспокойся -
Мы все втискиваемся в две разные машины, Дональд едет впереди, и отъезжаем на поэтическое чтение которое мне будет не по кайфу на самом деле и я его еле выдержу, я уже вбил себе в голову (вино и прочее) выскользнуть в бар и встретиться со всеми потом -- "Кто этот Меррилл Рэндалл?" спрашиваю я -- поэт который будет читать свою работу.
"Это такой тонкий элегантный парень в очках в роговой оправе и с миленькими галстучками которого ты встречал в Нью-Йорке в Ремо но не запомнил," говорит Ирвин. "Один из толпы Харцджона -- "
Чашки для ужина с чаем -- может и интересно слушать как он спонтанно беседует но я не стану высиживать все его ремесленные поделки на пишущей машинке посвященные как это обычно с ними бывает имитации лучшей поэзии до сего времени написанной, или по меньшей мере приблизительному соответствию -я б лучше послушал новые словесные бомбы Рафаэля, на самом деле я б лучше послушал как Лазарь напишет стихотворение -
Роза медленно напряженно ведет свою машину в поток движения в центре Сан-Франциско, я не могу не думать "Если б за рулем сидел старина Коди мы б уже обернулись туда и обратно" -- Смешно что Коди никогда не ходит на поэтические чтения или подобные им мероприятия, он приходил только раз, почтить первое чтение Ирвина, и когда Ирвин закончил выть последнюю поэму и в зале наступила мертвая тишина именно Коди, нарядившийся в свой воскресный костюм, выступил вперед и протянул поэту руку (своему корешу Ирвину с которым стопом проехал сквозь Техасы и Апокалипсы 1947 года) -- Я всегда вспоминаю это как типичный смиренный прекрасный акт дружбы и хорошего вкуса -- Касаясь коленями в машине и все вверх тормашками мы все озираемся по сторонам вытягивая шеи пока Роза пытается втиснуться на стоянку, медленно -- "Окей, окей, еще чуточку, рули давай." А она вздыхает "Ну вот и все -- " Мне хочется сказать "О Рози сидела б ты лучше дома лопала бы шоколад да читала Босуэлла (15), все эти выходы в свет ничего тебе не дадут кроме морщин тревоги на лице -- а в светской улыбке ничего кроме зубов."
Но зал где проводятся чтения полон тех кто приехал пораньше, девчонка продает билеты, есть программки, и мы рассаживаемся разговаривая и в конце концов мы с Ирвином рвем оттуда купить квинту сотерна чтоб развязать языки -На самом деле это очаровательно, Дональд там сейчас один, девушка ушла, и он выдает текучие очаровательные шуточки -- Лазарь стоит на заднем плане, я сижу на корточках с бутылкой -- Роза нас привезла и на этом ее миссия окончена, она идет и садится, она была Матерью привезшей Движущуюся Машину на Небеса, со всеми своими детишками которые никак не хотели верить что дом горит -
Меня интересует только то что потом в большом доме будет партея, с чашей пунша, но вот сюда входит Дэйвид Д'Анджели, скользя как араб, осклабившись, с прекрасной молодой француженкой по имени Иветта под руку и О он ведь совсем как какой-нибудь элегантный герой Пруста, Священник, если Коди Проповедник то Дэйвид Священник но у него постоянно есть какая-нибудь красивенькая лапочка на поживу, фактически я уверен в том факте что единственное что может не позволить Дэйвиду принять Обет в Католических Орденах это то что он может захотеть жениться (уже однажды был женат) снова, и воспитывать детей -- изо всех нас Дэйвид самый прекрасный человек, у него совершенные черты лица, как у Тайрона Пауэра (16), однако более тонкие и эзотеричные, и этот акцент с которым он разговаривает уж и не знаю где он его подцепил -- Он как Мавр получивший образование в Оксфорде, нечто отчетливо арабское или арамейское есть в Дэйвиде (или карфагенское, как в Августине) хоть он и сын ныне покойного зажиточного итальянского оптовика а мать его живет в прекрасной квартире с дорогой мебелью красного дерева и серебром и погребом полным итальянской ветчины и сыра и вин -- домашних -- Дэйвид как Святой, он похож на Святого, он из таких обворожительных фигур которые молодость свою начинают с поисков зла ("Попробуй-ка этих пилюль," сказал он в первый раз когда Коди с ним познакомился, "они в самом деле тебя закинут дальше некуда" поэтому Коди так и не осмелился их взять) -- Вот он Дэйвид, в ту ночь, возлежал элегантно на белом меховом покрывале на постели, с черным котом, читая египетскую Книгу Мертвых и передавая по кругу косяки, странно разговаривая, "Но как изумител-льно, в самом дел-ле," говорил он тогда, но с тех пор "Ангел сшиб его со стула," ему было видение книг Отцов Церкви, всех сразу в один миг, и ему было приказано вернуться в католическую веру где он и родился поэтому вместо того чтобы вырасти в элегантного и слегка изнеженного хипстера-поэта он вдруг ослепительный тип Св.Августина прошлых зол посвятившего себя Видению Креста -Через месяц он уходит в Монастырь Траппистов на послушание и ученичество -Дома он на полную катушку врубает Габриэлли перед тем как идти к причастию -Он добр, справедлив, блестящ, всегда охотно все объясняет, отказов не принимает. "Твой буддизм это не что иное как остатки манихейства Джее-ек, не спорь -- в конце концоов и тебя крестили тут нет ваапросов, видишь," простирая свою тонкую белую нежную священническую руку для жеста -- Однако вот он вплывает на поэтический вечер совершенно городской, был слух что он решил бросить всех вербовать и вышел на стадию молчания городской регулярности по этому поводу, абсолютно естественно когда под ручку такая роскошная Иветта, а он весь расфранченный до совершенства в простом костюме и в простом галстуке и с новой короткой стрижкой придающей его миловидному личику новый возмужалый вид, хоть лицо его за год и изменилось от мальчишеской миловидности до мужской миловидности и суровости -
"Ты выглядишь в этом году более возмужало!" первое что я говорю.
"В каком это смысле возмужало!" восклицает он, топая ногой и смеясь -- То как он прямо подмахивает к тебе плавно как араб и вручает тебе свою вялую белую искреннюю нежную руку -- Но пока он болтает а на всех стадиях его развития единственное что я могу это ржать, он в самом деле очень смешной, у него улыбка постоянно простирается за все пределы здравого смысла и начинаешь понимать что улыбка его это тонкая шутка (здоровенная шутка) которую он рассчитывает что ты все равно поймешь а он продолжает сиять белым безумием той своей маски пока не можешь уже не начать слышать его внутренние слова которых он вовсе не произносит (несомненно смешные слова) и это уже чересчур -- "Над чем ты смеешься Дже-э-эк!" выкрикивает он -- Он выговаривает свои "э" широко, это отчетливо окрашенный акцент состоящий (очевидно) из второго поколения американских итальянцев но с сильными британизированными наложениями на его средиземноморскую элегантность которая создает отменную и странную новую форму английского которую я когда-либо где бы то ни было слышал -- Дэйвид Милосердия, Дэйвид Любезности, который надевал (по моему настоянию) мое пончо мой капуцинский дождевик у меня в хижине и выходил в нем медитировать под деревья посреди ночи и молился стоя на коленях вероятно, и возвращался в освещенную лампой хижину где я читал "манихейские" сутры и снимал накидку только после того как давал мне рассмотреть как он в ней выглядит, а выглядел он в ней как монах -- Дэйвид который водил меня в церковь утром по воскресеньям и после причастия вот он идет такой по проходу и гостия тает у него под языком, глаза набожно и все же как-то юморно или по крайней мере обаятельно опущены, руки сцеплены, чтобы все дамы видели, совершеннейший портрет священника -- Все ему постоянно твердят: "Дэйвид напиши исповедь своей жизни как Св.Августин!" что его забавляем: "Прямо все!" смеется он -- Но это потому что все они знают что он неимовернейший хепак прошедший через преисподнюю и теперь устремленный в небеса, которому нет земного применения, и все в самом деле ощущают что он знает то что было забыто и исключено из пережитого Св.Августином или Франциском или Лойолой или остальными -- Вот он трясет мне руку, знакомит с синеглазой совершенной красоткой Иветтой, и присаживается со мною на корточки дерябнуть сотерна -
"Чего ты сейчас делаешь?" смеется он.
"Ты будешь потом на попойке? -- хорошо -- Я сваливаю в бар -- "
"Так не напейся же!" смеется он, он вечно смеется, на самом деле когда они с Ирвином сходятся вместе там просто одни смешочки за другими, они обмениваются эзотерическими таинствами под обыденным византийским куполом своих пустых голов -- одна плитка мозаики за другой, атомы пусты -- "Столы пусты, и все уже ушли," пою я, под синатровскую "Ты Учишься Блюзу" -
"О это пустые дела," смеется Дэйвид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24