Маша настойчиво спросила:
— Так что ты решил, Толик?
— Не знаю… — мялся он.
Маша снова стала объяснять ему, как ребенку:
— Толик, ты должен пойти и признаться. Это самое лучшее, что ты можешь сделать.
Я тебе верю, просто… ты не представляешь, как мне сейчас тяжело! И ведь если я во всем признаюсь, я подставлю отца и брата! Их схватят и посадят в тюрьму.
Маша тихонько сказала:
— Зато потом сразу станет легче. А они это заслужили.
— Знаю. И все равно не могу предать их, — понурил голову Толик.
Маша всплеснула руками:
— О чем ты говоришь, Толик? Это они тебя предали. Они воспользовались твоей наивностью и доверием, чтобы втянуть в свои грязные дела.
Толик молчал, пристыженный и насупленный. Маша попыталась заглянуть ему в глаза, но Толик отвел взгляд, опустив голову.
— Я все понимаю, ты во всем права. Но это — мой отец и мой брат. Это моя семья, и другой у меня не будет. Прости, Маша, я не могу… И прощай. Наверное, уже не увидимся, — на одном дыхании выпалил он.
Маша сразу погрустнела:
— Ты все же решил уехать с ними?
— Да, — ответил Толик и понуро поплелся к двери. Маша тихо сказала ему вслед:
— Толик, ты говорил, что ты меня любишь… Он обернулся и посмотрел ей прямо в глаза:
— Люблю. Больше всего на свете.
Маша подбежала к нему, обняла и взмолилась:
— Прошу тебя — сделай это ради меня! Если ты меня действительно любишь, ты пойдешь в милицию и во всем признаешься.
На лице Толика отразилась смертная мука.
— Не проси меня об этом, Маша. Это выше моих сил — выбирать между тобой и моей семьей.
Маша уговаривала его:
— Это ты считаешь их семьей, боишься навредить им, подставить, а они? Они думали, что будет с тобой, когда использовали тебя, втягивали в свои преступления?
Толик мялся, в конце концов он не выдержал ее взгляда и отвернулся.
— Ты должен порвать с ними, потому что иначе — тюрьма! А ты еще молодой, перед тобой долгая счастливая жизнь. Я слышала, чистосердечное признание смягчает наказание. Сделай это, пока милиция сама не вышла на вас, пока еще не поздно, — продолжала Маша.
— Милиция на нас не выйдет. Папа обещал…
— Ты что, до сих пор ему веришь? Он манипулирует тобой, играет, как куклой, а ты только повторяешь — папа, папа, — втолковывала ему Маша.
— Папа знает, что делает. Если бы мы делали все, как говорил папа, все было бы нормально… — но Толик говорил эти слова уже не очень уверенно.
— Вранье. Допустим, вам удастся сбежать сейчас, а ты подумал, что будет дальше? Завтра, через год, через пять, десять лет? Ты всю оставшуюся жизнь хочешь шарахаться от каждого милиционера? Все время оглядываться и бояться, что тебя узнают и схватят? — настаивала Маша.
Толик не знал, что ответить, и прятал глаза, а Маша описывала ему еще более страшные картины:
— У тебя никогда не будет. нормальной семьи — ты не сможешь жениться, завести детей. Не сможешь устроиться на нормальную работу. Потому что ты будешь изгоем, ты будешь вне закона. Ты никогда не сможешь жить как нормальный человек! Подумай, готов ли ты всю жизнь жить беглецом.
Слова Маши наконец произвели на Толика впечатление, и он сдался:
— Я… Я не знаю… Может быть, ты права… Маша проникновенно посмотрела на него:
— Я очень рада, что ты решил во всем признаться. Толик тяжело вздохнул:
— Я понял, что у меня действительно нет другого выхода, — грустно сказал он и сделал шаг к двери. На пороге он остановился и неловко спросил:
— Маша, можно я попрошу тебя кое о чем?
— Конечно, — улыбнулась Маша.
Ну, меня же все равно, наверное, посадят… — начал он. — Конечно, я должен отвечать за свои дела — ведь я участвовал в похищении Алеши. Но я не об этом сейчас. Мы, наверное, долго теперь не увидимся, и я хотел попросить тебя… Поцелуй меня на прощание, а?
Маша внимательно посмотрела на него, подошла и нежно поцеловала его в щеку.
— Спасибо… Как ты думаешь, мы с тобой еще встретимся когда-нибудь? — грустно спросил Толик. Маша ободряюще улыбнулась:
— Обязательно встретимся.
Грустный Толик вышел из дома Маши и обернулся, глядя на ее окна. Его охватила странная, безысходная тоска. Бросив последний прощальный взгляд на дом, Толик вздохнул и медленно пошел прочь.
Кирилл сидел за своим столом, просматривая какие-то бумаги. На раздавшийся стук в дверь он, не поднимая глаз, раздраженно рявкнул:
— Я занят!
— День добрый, Кирилл Леонидович, — не обращая внимания на грозный ответ, в кабинет вошел Буравин.
Кирилл поднял голову и, увидев Буравина, тут же сменил гнев на милость:
— А, Виктор Гаврилович! Какими судьбами? Он вышел из-за стола и подошел к Буравину.
— Давненько не захаживали. Рад видеть!
Кирилл протянул руку Буравину, но тот, казалось, этого не заметил. Он смотрел ему прямо в глаза — холодно и твердо.
— Я к вам, Кирилл Леонидович, не обниматься пришел. Я в одном деле разобраться хочу.
Кирилл мгновенно «выключил» улыбку и опустил руку.
— Ну что ж, как прикажете. Какое же дело вас интересует?
— Каким образом получилось так, что наша общая с Борисом Самойловым фирма оказалась перерегистрирована на него одного? Да еще задним числом? — требовательно спросил Буравин.
Кирилл замялся, не зная, что сказать. Стараясь оттянуть время, он неторопливо вернулся к столу и сел в кресло.
— Я жду ответа, Кирилл Леонидович. Ведь это ваша подпись стоит под бумагами о перерегистрации фирмы? — продолжал настаивать Буравин.
— Моя, — согласился тот.
— Но ведь это прямое нарушение закона, — заявил Буравин.
— Я бы поостерегся на вашем месте предъявлять такие обвинения должностному лицу. Статью о клевете пока еще никто не отменял, — напомнил Кирилл.
— Вы еще смеете мне грозить статьей? — возмутился Буравин. — Вы помогли Самойлову отнять у меня бизнес безо всякого на то основания и меня же еще обвиняете в клевете?
— Ну, почему же без оснований. У Самойлова была генеральная доверенность от вашего имени на право ведения всех дел. Скрепленная вашей личной подписью, — возразил Кирилл.
— Подпись там действительно моя. Но я не давал Самойлову никакой доверенности! — воскликнул Буравин.
Чиновник смерил его недовольным взглядом:
— Не втягивайте меня в эту путаницу, Виктор Гаврилович. С моей стороны все чисто. Я попросил Самойлова принести доверенность от вас — он принес. — Кирилл приосанился, обретая уверенность. — Вы разбирайтесь с вашим компаньоном, если что не так. А обвинять меня… Тем более голословно. Это, знаете ли, чревато. Я умею за себя постоять.
— Да, я был не прав. Простите… — вынужден был. извиниться Буравин, который неожиданно понял, что ничего не сможет доказать. — Я понимаю, что был не прав… Простите, Кирилл Леонидович.
— Так-то лучше. А то наговорят резкостей с ходу, не разобравшись в сути дела. У вас еще есть какие-то вопросы? — и Кирилл демонстративно посмотрел на часы, Давая понять, что аудиенция закончена.
— Есть. Сколько лет мы друг друга знаем? Пятнадцать? — снова спросил Буравин.
— Шестнадцать, — поправил его Кирилл.
— Хоть раз за это время было что-то подобное? Я хоть раз выписывал Самойлову доверенность на право распоряжения моим имуществом? А вы знаете, что в фирме мне принадлежит большая часть, — продолжал Буравин. — И вы даже не заподозрили, что все эти бумаги Бориса — чистая «липа»? Почему вы хотя бы не позвонили, не поинтересовались, в курсе ли я того, что затевает Самойлов?
— По закону я не обязан этого делать, — парировал Кирилл.
Буравин отмахнулся:
— Я не о законе говорю сейчас. Вы ведь могли поступить не как чиновник, а как человек?
Кирилл отвел взгляд.
— Допустим. То, что я помог Самойлову, не поставив вас в известность, было моей ошибкой. Моральной. Но не должностной.
— Что же мне теперь делать? Как исправить ситуацию и вернуть свой бизнес? — спросил Буравин.
Кирилл задумчиво сказал:
— Это сложное дело, но… нет ничего невозможного. Если вы действительно уверены, что не подписывали доверенность, тогда я настоятельно советую вам разобраться, откуда появилась ваша подпись. Если докажете, что она добыта им незаконно, тогда все действия Самойлова будут аннулированы. А если не сможете доказать… — и Кирилл развел руками.
Буравин мрачно кивнул:
— Спасибо за совет. Я и сам это пытаюсь узнать. Но пока бесполезно. Всего доброго.
И он направился к двери. Кирилл окликнул его:
— Постойте. У меня к вам еще один вопрос… Кирилл вышел из-за стола, открыл нараспашку окно, затем подошел к Буравину, достал из кармана пачку сигарет и с удовольствием закурил.
— Ничего, если я на «ты»? Все-таки, действительно, столько лет друг друга знаем, — спросил он.
Буравин смотрел на него с изумлением — настолько разительная перемена произошла.
— Ничего, пожалуйста… — осторожно сказал он.
— Скажи мне, Витя, по-человечески, что произошло между вами? Вы же с Самойловым были такие друзья, все время вместе. Почему он тебя так подставил?
— Оказалось, что никакой дружбы не было. Я столько лет считал Бориса близким человеком, а оказалось, что он все эти годы меня ненавидел, — просто объяснил Буравин.
— Из-за денег? Из-за того, что ты владел большей частью фирмы? — предположил Кирилл. — Ты не обижайся, но мне всегда казалось, что ТЫ мог бы совершить нечто подобное, а вот Самойлов — никогда. Ничего я, значит, не понимаю в людях.
Буравин понимающе кивнул:
— Если уж совсем начистоту, то мы с Борисом оба виноваты в том, что наша дружба разрушена. Дело в том, что много лет я любил его жену. На расстоянии, конечно… Он об этом знал, но мирился. А теперь эта ситуация, похоже, вышла из-под контроля.
— Да, дела… — протянул Кирилл.
Какое-то время мужчины молчали, думая каждый о своем. Наконец Кирилл сказал:
— Ну что ж, раз пошла такая откровенность, я тебе вот что скажу, я скоро собираюсь уйти в отставку. Я кое-что понял в этой жизни, и вообще… По-человечески я тебе сочувствую и советую разобраться с вашими делами, пока еще я сижу в этом кресле. Думаю, что смогу тебе помочь.
— Спасибо, — коротко сказал Буравин, и сам протянул руку Кириллу. Тот пожал ее.
* * *
Ирина и Самойлов зашли в квартиру, и Борис предложил:
— Проходи, располагайся, я сейчас быстренько соображу что-нибудь…
Ирина немного настороженно оглянулась:
— А что, дома разве никого нет?
— Нет, я сегодня совершенно один, — ответил он и стал хлопотать, накрывая на стол: достал водку, огурцы, разлил водку по рюмкам Ирине и себе, потом налил третью рюмку, накрыв ее кусочком хлеба.
Ирина в это время осматривалась в квартире, понимая, что они с Самойловым действительно одни. Настроение ее заметно улучшилось, она села к столу.
— Давай помянем, — сказал Борис. Ирина кивнула:
— Давай…
Они выпили не чокаясь.
Поставив рюмку на стол, Борис вздохнул:
— Да, вот как бывает. Совсем недавно Яков был жив и с виду совершенно здоров…
— Болезнь сердца мучила его уже много лет. Бедный Яша… — покачала головой Ирина.
— А ведь я его почти не знал. Может, ты расскажешь мне про него? — попросил Борис.
Ирина пожала плечами:
— Что тебе рассказать… Он был хороший человек, но… обыкновенный, понимаешь? Он не был способен на сильные поступки.
Борис сочувственно спросил:
— Тебе, наверное, его сильно не хватает сейчас.
— Да. Мне так сейчас плохо и одиноко, ты себе не представляешь, — неожиданно Ирина побледнела и приложила дрожащие пальцы ко лбу. Выглядело это немного театрально, но Борис не заметил наигранности в поведении Ирины и озабоченно спросил:
— Что с тобой? Тебе нехорошо?
— Да, что-то голова закружилась… — еле-еле выговорила она. — Сейчас все будет нормально… Просто какая-то слабость.
— Тебе, наверное, надо прилечь. Ты перенервничала, такой стресс, — забеспокоился Борис.
Ирина сделала вид, что пытается взять себя в руки, но у нее, конечно, ничего не вышло: она неловко схватилась за край стола:
— Боже, мне кажется, я сейчас упаду.
— Тебе действительно нужно отдохнуть. Пойдем, я тебя уложу, — подхватил ее Борис.
— Спасибо… Боря, ты такой заботливый, — благодарно посмотрела на него Ирина. Она с трудом поднялась, опираясь на его руку.
Борис помог ей добраться до кровати и уложил ее, сам сел рядом.
— Спасибо тебе за заботу. Мне так неловко, что я разлеглась тут, злоупотребляю твоим гостеприимством, — тихо сказала Ирина.
— Что ты, все в порядке, — успокоил ее Самойлов. — Тебе надо отдохнуть. Я пойду, не буду тебя тревожить, — Он собирался встать, но Ирина его остановила, взяв за руку.
— Постой, Боря, не уходи, посиди со мной, пожалуйста. Я чувствую себя лучше, когда ты рядом.
Борис с готовностью остался:
— Конечно, я побуду с тобой.
— Я только сейчас вдруг поняла, какая же я одинокая. Знаешь, я всегда завидовала Полине. Тому, что у нее есть семья, дети, муж… А у меня никого нет, — из глаз Ирины брызнули слезы.
Борис принялся ее утешать:
— Ну что ты, Ирочка, ты совсем не одинока. У тебя есть мы — Полина, я… Мы не оставим тебя, что бы ни случилось. Мы тебя любим!
— Это все не то. Полина и ты — вы есть друг у друга, а я… у меня нет никого такого же близкого… любимого… ты говоришь «мы». Любить нельзя во множественном числе. Каждый любит сам по себе, от первого лица, — сквозь слезы возразила Ирина.
Борис покорно кивнул:
— Ну, хорошо — я. Я люблю тебя. Она заглянула ему в лицо:
— Правда? Ты правда меня любишь?
Борис смущенно отвел глаза:
— Ира, ты не совсем верно меня поняла… Я люблю тебя как друга.
Ирина разочарованно отпрянула:
— Впрочем, это, конечно, глупо — тешить себя какими-то иллюзиями. Если бы я могла любить тебя просто как друга, как мужа сестры — я была бы счастлива, наверное. Увы, я люблю тебя по-настоящему.
Борис непонимающе посмотрел на нее:
— Что ты хочешь этим сказать? Я не очень тебя понимаю… И ты не совсем понимаешь, что сейчас говоришь.
— Нет, Боря, понимаю. Я всегда любила только тебя и до сих пор люблю, — искренне призналась Ирина.
Борис обескураженно спросил:
— Но как же Яков? Ведь ты была за ним замужем? Ирина скорбно поджала губы:
— Должна же я была выйти хоть за кого-то. Иметь хотя бы иллюзию отношений, любви, семьи… Я понимаю, что ты не можешь ответить мне взаимностью, ты любишь Полину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45