на ней будут умопомрачительные драгоценности.– Любопытно, – отозвался разбойник, – но я хотел бы задать тебе один вопрос. Как ты думаешь, что мне помешает взять у тебя золото, посмеяться над тобой, привязать вон к тому дереву и сечь до тех пор, пока с тебя не сойдет вся кожа, а потом держать с друзьями пари, выживешь ты или нет?– Ровным счетом ничего.– Вот и я того же мнения.Вся кожа с него все-таки не сошла, и каким-то чудом ему удалось доползти домой, после чего он несколько месяцев пролежал в постели, мучаясь от нестерпимой боли, на какую бы сторону он ни переворачивался. Жена заботливо за ним ухаживала.Он ее напоил, уложил в постель и поджег дом. Дождавшись, когда пламя перекинется на второй этаж, он сделал вид, что только что вернулся после долгой прогулки, и поднял крик. Весь дом сгорел дотла – нетронутыми остались лишь кровать, жена – без единого опаленного волоса, ее сундук, доверху набитый самыми любимыми туалетами, и великолепный кувшин из огнестойкой глины. А вот его любимая свинья погибла. После пожара они переехали жить к сестре жены, которая всегда была о нем невысокого мнения.Однажды он отправился к местному эскулапу и вручил ему солидный подарок, купленный на деньги, которые пришлось взять в долг.– На что жалуетесь? – поинтересовался эскулап. – У вас нелады с почками, признавайтесь?– Ни на что я не жалуюсь. Абсолютно ни на что. Просто чувствую, что вас здесь недостаточно ценят, и мне приятно находиться в вашем обществе. А теперь скажите, вы слышали историю о человеке, не помню его имени, который жил в этом городе, не помню точно где... но я слышал, он придумал оригинальный способ убийства жены. Придумал очень, очень хитро – никто ничего не заподозрил, не было обнаружено ни следов насилия, ни яда... очень, очень ловко придумано, но вот беда, никак не могу вспомнить, в чем этот способ состоял. Вы не припоминаете?– Оригинальный способ, говорите? Да, мне кажется, я знаю, о каком убийстве идет речь. История эта в свое время наделала здесь много шума. Я тоже не помню, как его звали и где он жил, но жену он убил и впрямь оригинальным способом. Он приник ртом к нижним губам своей супруги и начал дуть ей во влагалище, как будто это была труба, фанфара; сжатый воздух вызвал так называемую эмболию, в результате чего сердце у нее остановилось, как будто в порыве неистовой страсти.– Он сыграл на ее губах какую-то конкретную мелодию?– Мелодия никакого значения не имеет. Играй что хочешь, но не забудь: овладение музыкальным мастерством требует регулярных упражнений и терпения. Терпение и труд все перетрут. Да, кстати, у меня через месяц день рождения, а я, знаете ли, очень люблю гуся.Он пошел в спальню к жене и впился ей между ног с невиданной страстью. Жена была несколько смущена, однако страсть не утихала всю следующую неделю, и каждый раз ей приходилось уговаривать мужа отвлечься и принять пищу. Все это время он с таким рвением играл на ее половых органах, что в конце месяца отдал Богу душу.– Не одна, так другой, – подытожил врач. – Жаль, что мне не достался гусь.У-у-уф! Руки упали.Но Роза по-прежнему смотрит на меня. Сон ее не берет – она поистине неутомима. Женщинам сколько ни дай – все мало; то ли дело мужчины... У меня ассортимент историй богатый, но каждый раз, когда Роза вслушивается, она все ближе и ближе к истине, и я начинаю подозревать, что ее любовь к прошлому становится своего рода запоем. Прошлое, будущее – все это туристические забавы; в отличие от них настоящее – это бедный родственник Времени; за все несчастья в ответе оно одно.Ее руки ложатся на меня. Вно-о-овь. Яма Она была помолвлена с самым крупным парнем в деревне. Он целыми днями избивал парней поменьше, а когда ему это надоедало, подучивал одних парней расправляться с другими:."Хук правой, апперкот левой, а теперь хватай его за яйца и посылай куда подальше, а не то сам приду – ему хуже будет".Еще он любил во всех самых красноречивых подробностях демонстрировать, что он сделает со своей невестой, когда они останутся наедине, – так что по поводу первой брачной ночи оснований для беспокойства у жителей деревни не было никаких. Он разгуливал по улицам, виляя бедрами, и звучно чмокал языком, демонстрируя похоть. Смотреть на его невесту не разрешалось никому. «Не хочу даже, чтобы кому-то пришло в голову подумать такое, – говорил он, мучительно соображая, правильно ли он построил фразу. – Не дай Бог, если кому-то придет в голову даже подумать о том, чтобы подумать такое». Пустозвон был настолько глуп, что даже когда он говорил: «Полижи мне жопу» – слова эти воспринимались собеседником совершенно буквально.Его невеста была красива. А также благожелательна: она не могла поверить, что будущий ее жених так уж плох; она была слишком благожелательна, чтобы жаловаться на судьбу.– Ты так красива, – говорил ей парень с членом невиданных размеров. Когда он родился, повивальная бабка заметила: «Этот не женится никогда. С таким, как у него, – не женятся». Все матери до одной уговаривали своих дочерей поиграть с ним – дочки же по молодости лет не могли понять почему.– Все женщины красивы, но некоторые лишь на несколько минут, – продолжал Невиданный. – Это бывает ночью или когда никого нет поблизости. Тебе же повезло – ты будешь красивой всегда, в любое мгновение своей жизни.Благожелательная улыбнулась – комплимент ей был сделан очень умелый. А еще она улыбнулась потому, что для такого комплимента нужно было обладать яйцами величиной с гири. Ее улыбка вовсе не являлась приглашением к действию, но была столь благожелательна, что воспринималась именно так.– Я не могу смотреть на других девушек. А жаль – ведь многие из них очень хороши собой, и потом, это было бы гораздо безопаснее. Видишь пару старых лошадей, запряженных вместе? – И Невиданный показал на двух стоявших рядом тощих кляч. – Видишь, как у них выпирают кости? Они измучены, истощены, обе в шорах – однако друг к другу льнут. Жизнь у них удалась, потому что они неразлучны. Я хочу, чтобы и мы с тобой были такими же, как эти две клячи.Свою любимую Невиданный мог бы сравнить с простым, но непревзойденным в своей простоте глиняным кувшином, который стоял поблизости. Он мог бы сравнить ее тело с безупречным совершенством его форм, но этого не сделал. Вот она, печальная судьба совершенства.Благожелательная улыбнулась вновь, что явилось величайшим комплиментом, неслыханным в этих местах за последние сто лет. Тайный воздыхатель был очень мил. В качестве награды она хотела показать ему свои груди, но потом решила, что это было бы несколько преждевременно.– Я думал принести тебе цветы, но это было бы слишком просто, – сказал Невиданный. (И всем заметно.) – Вместо этого я решил выкопать тебе самую глубокую яму на свете.Она улыбнулась и спросила, что он имеет в виду, – в виду же он имел именно то, что сказал.Началась война. Война с теми, кто языком и внешностью был похож на жителей этой деревни. Началась так внезапно, что не было времени торжественно отметить это событие. Пустозвон, будущий хозяин жизни, нацепил военные доспехи, виляя бедрами и недвусмысленно давая всем понять, на какие части тела Благожелательной он обратит по возвращении особое внимание.А Невиданный между тем каждый день по часу копал засохший, невспаханный, не поддающийся орошению участок земли за деревней. Поначалу никто этого не замечал, но когда он опустился в яму по плечи, вокруг собрался народ.– Что это ты делаешь? – спросили его.– Клад ищу, – последовал ответ. Некоторые поверили ему и несколько дней копали с ним вместе – в основном, впрочем, для того, чтобы иметь возможность лихо сбрасывать свои куртки в присутствии деревенских девушек.– А ты уверен, что здесь закопан клад?– Уверен, – отвечал Невиданный. Вскоре все его покинули, и он продолжал копать свою яму один.А война между тем продолжалась. Враждующие армии никак не могли встретиться. Они преследовали друг друга в горах, сбивались с пути, путали одну долину с другой, одну реку с другой, обгоняли друг друга, в кромешной тьме не замечали одна другую, атаковали и разбивали наголову другие армии, которые не имели к ним ровным счетом никакого отношения, попадали под снежные заносы и по-прежнему не замечали друг друга; прошел даже слух, что два генерала, возглавлявшие враждующие армии, не торопились вернуться домой, ибо дома их – при полном их попустительстве – пилили жены. Иногда вырезались целые деревни, но делалось это без особой жестокости; случалось даже, пытали до смерти пленных, но лишь когда те слишком много знали; совершались самые невероятные открытия, как, например, жонглирующие горностаи.И вот наконец состоялось решающее сражение. Все сходились на том, что это было одно из лучших сражений, когда-либо имевших место, гораздо, гораздо лучше тех, которые давали и которыми кичились их отцы, а также тех, которые еще предстояло дать. За свою невиданную жестокость Пустозвон удостоился долгих, продолжительных аплодисментов во вражеском стане.Возвращаясь домой поздно ночью, шагая по местам, которые он знал с колыбели, мечтая об утехах первой брачной ночи, поигрывая боевой наградой – позолоченным членом в ножнах (на которых было выбито: НА ЧТО ТЫ СМОТРИШЬ?) – и по-прежнему страдая зубной болью, Пустозвон не заметил вырытой у него на пути двадцати футовой ямы, рухнул в нее и сломал себе шею.Жители деревни, конечно, расстроились, но не слишком, поскольку новой войны в ближайшее время не предвиделось. Большей ямы, чем та, которую вырыл Невиданный, никому еще лицезреть не приходилось. Невиданный между тем женился на Благожелательной, и свидетельством их семейного счастья стали громогласные женские крики, которые разносились ночью по деревне и вызывали одинаково бурный восторг у женатых и холостых.Впрочем, счастье молодоженов было недолгим – однажды ночью на деревню пролился дождь из замороженных игуан и уничтожил все живое.В яме образовалось небольшое озеро, и в округе еще долго говорили, что, если влюбленные выкупаются в этом озере вместе, они всю жизнь будут жить в счастье и в достатке.Руки па-а-адают.Роза засыпает, и ей снится озеро. Что это такое? Выспавшись, Роза выпрыгивает из постели, и мы присоединяемся к неким двубортным костюмам, которые с недвусмысленно серьезным видом столпились вокруг неких монет. Роза берет золотые монеты и трет их. Всего монет пятьдесят восемь. Она атрибутирует монеты. Что будет дальше, я знаю заранее. Роза на минуту задумывается – и не потому, что есть над чем, а потому, что набивает себе цену.– Лидийские?! Не смешите меня, – изрекает она, выдержав длинную паузу, от которой получает немалое удовольствие.Самый старший двубортный костюм все это время с трудом сдерживает разочарование. У него самый большой нос из всех, что мне доводилось видеть за последние сто семьдесят два года, хотя, когда имеешь дело с носами, их следует, строго говоря, подразделять по весу и объему ноздрей. Каждый из присутствующих удивляется про себя, как это ему удается, с таким-то клювом, стоять с поднятой головой.– Это вздор. Сущий вздор. Подобная оценка не выдерживает никакой критики.Дедушка-костюм явно раздражен, но как бы низко ни оценивали собравшиеся уровень Розиной экспертной оценки, дух приобретения уже вылетел в открытое окно. Понемногу в комнате воцаряется сомнение. Роза открывает сумочку и вручает кипящему от негодования дедушке-костюму свою визитную карточку, на которой – для меня это не секрет – значится следующее:
Никакой рекламы. Никакой суеты. Оплата наличными. Экспертиза обсуждению не подлежит.
– Это вам в качестве компенсации. Монеты изготовлены в течение последних двадцати лет, а возможно, и десяти. – Роза роняет слова с уверенностью человека, который знает: по крайней мере одну вещь она делает лучше, чем все остальные жители планеты, вместе взятые.Костюм помоложе наливается краской и отсчитывает Розе десять двадцатифунтовых кредиток.Мы возвращаемся домой. В дверях сталкиваемся с парой. Честные труженики, члены спортивного клуба. Выходя, они вежливо нам улыбаются – Никки не сочла нужным нас познакомить.– Кто это? – интересуется Роза.– Свидетели Иеговы.– Что-то, я смотрю, они к тебе зачастили.– Просто мне их жаль. Все их гонят, захлопывают у них перед носом дверь. Звонила Элен, говорит, что ей нужна ваза.Приезжает шофер Мариуса еще с одной вазой. Горгонской.Что-то будет? Так всегда: можно сотни лет прожить, никого не видя, а потом все собираемся в одном месте.– Эту он уже купил, но хочет, чтобы вы на нее взглянули.После этого шофер вручает Никки букет цветов:– Хочу вас поблагодарить. Когда вы назвали его «куском засохшего кала», я нездешний кайф словил. Надеюсь, если еще с ним встретитесь, что-нибудь в том же духе отмочите.Роза задумывается – взгляд устремлен в никуда. Хочет все послать. Все и всех. Наступает в жизни минута, когда хочется все бросить – либо потому, что того, чего раньше хотелось, больше не хочется, либо потому, что знаешь: зря стараешься, либо потому, что понимаешь: тебе это обойдется дороже, чем следовало бы, – и, несмотря на все это, ты продолжаешь добиваться своего, и не оттого, что у тебя сильная воля, а оттого, что слабая, оттого, что выхода нет.Никки выходит в коридор и, встав на цыпочки, пытается вывернуть перегоревшую лампочку – не из альтруистических соображений, а потому, что любит смотреться в висящее в коридоре зеркало. Встает на стул, но она маленького роста, а потолок – высокого.– Может, ты достанешь? – обращается она к Розе.– Нет, для меня ведь это повод завести разговор с высокими мужчинами. Недавно я брала стремянку, но уже вернула.– Интересно, сколько нужно ангелов, чтобы сменить лампочку? – размышляет вслух Никки, выходя на улицу и вызывая Тушу, которая без труда справляется с поручением. – Раз уж ты здесь, могла бы и банку маринованной свеклы открыть.– Ничего не получится, – заверяет их Роза.– Еще как получится, – говорит Никки, протягивая Туше банку. Туша применяет силу, способную гнуть монеты и подковы, но крышка не поддается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29