Но и на это надеяться не приходится. Уверен, даже такой «великолепной» работы мне не дождаться, ведь все знают, что я безумен, а безумие – не самая лучшая рекомендация для школьного учителя, которому родители доверяют своих бесценных крошек. Возможно, уже через два месяца я подохну с голоду. Если же мне не повезет, то протяну еще года два. Да, ты вылечила меня от безумия, но от моей судьбы тебе меня не вылечить.Прочие неудачи. «Горшки не предают, – любила говорить Одилия. – Ваза не убежит. Амфора никогда не переменит о тебе своего мнения. Не бывает, чтобы кратер изменил тебе с другой. Стамнос никогда не позволит себе отпустить едкое замечание по поводу твоего наряда. Пеликес непременно черкнет тебе из-за границы пару строк. Если оставить арибаллос на комоде, он терпеливо дождется твоего возвращения».Супруг же ее больше интересовался скотоводством и водкой, чем древними амфорами и безумными поэтами. Он пил круглые сутки, а также безостановочно любил грузинских девушек, которых импортировал из Грузии в товарных количествах.– У тебя свои увлечения. У меня – свои.Отдадим графу справедливость. С сединой пришло осознание того, что в жизни он не добился ничего, в пьянстве же и разврате погряз глубже самых праздных и порочных представителей славной русской аристократии.– Господи, что же с вами будет? – сказала мне Одилия на смертном одре.Она боялась, что мы плохо кончим. Тревожилась за всех – одушевленных и неодушевленных. Одилия, как мало кто, умела смотреть жизни в глаза, ее отличали здоровое любопытство, неизменное чувство юмора и всегдашнее присутствие духа. О чем я ей только не поведала, когда она лежала при смерти; она увидела такое, чего не видел ни один человек за тысячи лет. Я изобразила ей носорогов на Сене, которых в ее время было днем с огнем не сыскать, – ведь я знала: уж она-то этот спектакль оценит по достоинству.– Ваза разговаривает со мной, – говорила она слугам, и те, понятное дело, кивали в знак согласия.Приветы и пожелания скорейшего выздоровления супруг передавал ей исключительно через доктора. За целый месяц, что Одилия пролежала в постели, граф не удосужился навестить ее ни разу; больных и болезни он на дух не переносил. Не присутствовал он и на похоронах – от кладбища и могильщиков у него портилось настроение.Даже Одилии, носительнице высшей мудрости, светочу разума, создать идеальный брак оказалось, увы, не по силам. В ресторане Я – в сумке.Чего только Роза сегодня со своим лицом не делала; и дергала его, и щипала, и мяла, и массировала; первые полдня она провела в ванной, вторые – перед зеркалом. Серьги были выбраны спиралевидные, олицетворяли они стремление с большим трудом и всяческими унижениями выучить за несколько месяцев азы иностранного языка с целью понравиться одному весьма симпатичному человеку, с которым вы познакомились за границей, – он должен в скором времени к вам приехать, но от него до сих пор нет никаких вестей. Ничего этого Роза не знает – но догадывается. Она видит серьги Никки – в таких только в автомобильных гонках участвовать. Надевает их. В самый раз.Мы сидим за столиком и ждем мужчину. Материализовался он не в результате совета Табаты, а вследствие недавно полученного письма. Любопытно, сможет ли Табата после сегодняшнего вечера выбраться из колодца? Роза пытается выпить воды с видом человека, который только что столкнул безумную тетушку в колодец и при этом отлично себя чувствует, – вид же у нее такой, будто она только что столкнула безумную тетушку в колодец, однако чувствует себя при этом не лучшим образом.Сумка стоит под столом, у Розиной ноги. Входит мужчина – высокий, интеллигентный, образованный, нос – уточкой. Прическа не модная – то ли он презирает моду и предпочитает свой собственный стиль, то ли просто не понимает, что времена меняются. Улыбка мужчины, по которому сохнут женщины,– должны, во всяком случае. Да, вид заносчивый, но ведь заносчивых женщины любят.Преподаватель; плохой знак. Мало кто занимается преподаванием по собственному желанию. Как правило, это неудачники: неудачливые грабители банков, дирижеры, летчики – люди, которые так и не смогли овладеть своей профессией. Преподаватель английского языка как иностранного – еще хуже. Такие имеют работу только потому, что родились в стране, чей язык пользуется спросом. Говорит, как все преподаватели, – в расчете, что его будут слушать. Возникает естественный вопрос: как получилось, что мужчина тридцати двух лет с собственными зубами и волосами и какой-никакой зарплатой до сих пор не обременен семьей?Роза тоже об этом думает; наверняка она сейчас представляет себе, как во время родов ее привяжут к кровати шелковыми платками, как она будет давать имена своим детям, как он после пятидесяти растолстеет. Разворачивая салфетку, она мысленно несколько раз его переодевает. Роза готовилась к встрече с каким-нибудь неуклюжим болваном и теперь лихорадочно пытается осмыслить ситуацию. Задумалась – и очень вовремя.– А вино, – говорит он, подымая бокал, – я выбрал недурное, не правда ли?Роза хмыкает. Она думает, что это шутка. И ошибается. А еще она представляет, как будет ласкать его языком. Он не из тех мужчин, которые приносят женщинам счастье; некоторые с ним кончают, но счастливее от этого не становятся; впрочем, и несчастья – упоительно беспросветного несчастья – он также принести не может; кишка тонка. Вино он выбрал не ахти – мне ли не знать; другое дело, что в любом мало-мальски приличном ресторане совсем плохого вина все равно не подадут. Мистер Инглиш говорит. Без умолку. О себе. Официант уже трижды пытался принять заказ, но мистер Инглиш всякий раз его отсылает, он даже в меню не заглянул – столько слов тратится на саморекламу. Места работы, небывалый спрос, нескончаемые овации работодателей. Роза начинает понимать, с кем имеет дело. Мистер Инглиш – и это самое смешное – и сам прекрасно понимает, что он олух, на свой счет никаких иллюзий он не питает. И нужен ему вовсе не успех в жизни, а человек, который бы в его успех поверил – хотя бы на несколько часов. В ресторане они сидят уже пятьдесят минут, а Роза произнесла всего тридцать слов, из них пятнадцать были сказаны официанту: сделала заказ и дважды поблагодарила.За тем, как они едят, я наблюдаю без особого интереса. Поглощение пищи– процедура универсальная. Каждое живое существо на планете стремится отправить себе в брюхо всю остальную планету. Рот гоняется за ртом и в рот попадает. Крысы, лисы и маркизы делают все, что в их силах, чтобы мир окрысился, облисился, обмаркизился. Один едок идет в пищу другому едоку, другой – третьему, третий – четвертому, и все это происходит очень быстро. А еще говорят, что нет такого понятия, как прогресс.– Один мой старый приятель предложил мне пост директора школы в Дании, но меня ни в какую не хотели отпускать – Китай же для меня, право, слишком мал.Почувствовав, что Роза корчится в страшных муках, официант приносит счет по собственной инициативе, не дожидаясь команды мистера Инглиша. Роза испытывает невыразимое облегчение.– Вам, надо думать, очень приятно в моем обществе, – замечает мистер Ингиш. – Не стесняйтесь, говорите как есть. – И он наконец-то замолкает, приникая к вожделенному стакану воды.– А меня вы ни о чем не хотите спросить? – осведомляется Роза.– Хочу. Можно я вас сфотографирую?Роза демонстрирует белозубую улыбку, тем самым отвечая на вопрос утвердительно. Мистер Инглиш выхватывает «полароид» и делает снимок.– Как все же удачно я выбрал этот ресторан, – говорит он, помахивая снимком, чтобы поскорей проступило изображение. Достает альбом. – Признавайтесь, вам ведь хочется сделать запись о том, какой прелестный вечер вы провели. Лица в альбоме. Круглолицая блондинка, толстенный слой пудры, улыбается во весь рот, земляничного цвета щечки, держит бокал шампанского, совсем еще молоденькая, пьяненькая, необстрелянная. И подпись: «Салют».Костлявая француженка, лицо квадратное, уши торчком. Не в силах поверить, что это произошло с ней. «Незабываемо!»Черноволосая, кареглазая лингвистка. Быстро катится вниз по наклонной плоскости, катится – но не сдается. «Какой вечер!»Улыбчивая бразильянка. Радуется жизни, всезнающие губы, неутомимо охотится за иностранными паспортами; то, что он – полный олух, нисколько ее не смущает. «Когда же я увижу твоего маленького друга?!»Роза пишет: «Невероятно». И все же интересно, чем он руководствуется. Слишком умен, чтобы обманываться на ее счет, альбом же достал раньше времени, потому что знает: больше он ее не увидит. Мистер Инглиш извлекает калькулятор и начинает подсчитывать долю Розы. Роза порывается заплатить за двоих, но он решительно против: «Сделаем все как полагается». Прощание. – Расскажите обо мне всем вашим подругам. – просит он.– Не беспокойтесь.К чему отчаиваться? К чему ломать голову? Если ваш номер пять тысяч пять, дело ваше не безнадежно, однако попотеть придется. Попотеть на Северном полюсе и померзнуть в Сахаре.Вернувшись домой, Роза изливает душу Никки, которая встречает ее в одних леггинсах: она делает на полу всевозможные упражнения – чтобы быть еще ловчее, еще сильнее. Заочное соревнование Роза воздает мистеру Обеду-на-двоих по заслугам.– Не понимаю все-таки, почему было ему не дать? – недоумевает Никки. – По первому разу они мало чем друг от друга отличаются.– Нет.– А впрочем, бывает по-всякому. Приведешь его домой, думаешь – дело в шляпе, а у него не стоит, представляешь? Все равно что купить блузку, а потом, уже дома, обнаружить, что на ней дырка или что ее в машине стирать нельзя. Подцепила я раз одного козла, приезжаем к нему, а он на мопедах помешался, часа два мы с ним журналы листали – надо же было его уважить, а потом мне надоело, я и говорю: «Хорошенького, – говорю, – понемножку, не пора ли нам, дружок, в койку?» Раздеваемся, у меня все на мази, а у него не стоит. «Давай, – говорю, – я тебе помогу, встанет как миленький», а он говорит: «А у меня, – говорит, – и так стоит». Смотрю – а у него пистон хорошо если два дюйма, еле виден. Это я не к тому, чтоб обязательно размером с небоскреб был, многим женщинам, насколько я знаю, маленькие даже нравятся. Просто предупреждать надо. Вручаешь визитку со своими габаритами, и партнер заранее знает, на что идет. Ты парня в койку тащишь, а он тебе визитку: «В Вашем распоряжении два дюйма, мисс. Не угодно ли удостовериться?»– Может, ты и права.– Кого я только не перевидала, когда за деньги этим делом занималась. Чудик на чудике. Один, например, приходил, расплачивался – а потом Библию вслух читал. И как ты думаешь, что дальше было?Роза пожимает плечами.– Ничего не было. В том-то и дело. Пять минут читал, я вначале думала, это он с силами собирается, но нет: расплатится, Священное Писание почитает, пока я ногтями занимаюсь, и отбывает. И никаких тебе проповедей про то, что шлюхам, мол, гореть в вечном пламени.– Гм-м-м.– Многих секс совершенно не интересовал. Секс ведь – это самое простое. Гораздо труднее заставить себя над их шуточками смеяться, за жизнь с ними разговоры вести. Не подумай только, что все они – краснорожие клерки из Бирмингема, были среди них и смазливые. Один, например, писаный красавчик, хотел от меня только одного: чтобы я все его команды выполняла. Придет, и начинается: «Встань. Сядь. Перевернись. Дай чаю». Или отвезет меня на Лестер-сквер и велит ползти за ним на коленях и кричать во весь голос "Ну пожалуйста, Микки, давай еще разок, прошу тебя! Мне с тобой было так хорошо. Ты – единственный мужчина, с которым я кончаю. Побей меня, если хочешь!" Да, чуть не забыла: главный-то его кайф заключался в том, чтобы я кричала все это в присутствии французских туристок, а кто их разберет француженки они или нет, на них же не написано. Бельгийки и швейцарки не годились – он почему-то именно к француженкам слабость питал. В результате мы с ним крупно повздорили, потому что француженок этих пришлось полчаса ждать – в центре Лондона, и ни одной француженки, представляешь?! Полчаса на холоде простояли, а он, жмот, за простой мне платить отказался.– Гм-м-м.– Знаешь, кто превзошел всех? Любитель автостоянок, вот кто. Его я никогда не забуду. Приходит ко мне как-то одна женщина, респектабельная, средних лет. «Черт с тобой, – думаю, – чем женские деньги хуже мужских?» Но она, оказывается, хотела мне своего супруга пристроить. Его уже сколько раз на автостоянках ловили: за машину зайдет, ляжет на асфальт и дрочит в свое удовольствие. Вот что современные мегаполисы с людьми делают! А она плачет, бедняжка: недавно мужа посреди ночи в торговом центре застукали – лежит в одних носках и землю орошает. Как выяснилось, он этим делом уже много лет занимается – с тех пор как за границей работать стал. Где он только не фонтанировал: и на Эйфелевой башне, и во Всемирном торговом центре, и в Прадо. Тадж-Махалу и тому досталось. Откуда только беднягу не депортировали! Однажды вечером застали его за этим делом на автостраде M25, в крайнем правом ряду. Шутки шутками, а дело-то дрянь: на работу не берут, въездные визы не дают. Не осталось ни одного собора, который бы он не осквернил. Жена держит его взаперти: если выйдет на улицу, на первом же перекрестке «огонь открывает». Чем больше аудитория, тем лучше стоит. Она его к психиатру отправила, а он по пути на стоянку свернул, где онанировал, как выяснилось, уже не раз. Чего она только со своим благоверным не делала и в конце концов обратилась ко мне – решила, что без профессионала не обойтись. Ей хотелось, чтобы женщина оказывала на него физическое, а не эмоциональное воздействие. Иными словами, нужна была уличная женщина, а не улица.– И что же?– Естественно, ничего не получилось. Я сделала все, что в моих силах. Отличный оказался клиент. Супермен в своем роде. Вот только женской щели он предпочитает щель в асфальте. Ты же знаешь, кое-что я умею, но он заплатил мне и попросил, чтобы я сказала жене, что мы с ним позабавились вволю. Говорят, он даже в Кремле свой след оставил.– Так кто же был твоим худшим клиентом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29