Деньги поступили на счет Лесли благодаря какой-то вполне законной сделке в рамках продажи участка.
Я позвонила Клиффу и Бренде и сообщила, что обо всем подумала и согласна на их условия, выслушала счастливый вздох Бренды и удивилась тому, что мои беды осчастливили ее. Подобно большинству женщин, Бренда рассчитывала воспитать ребенка по своему образу и подобию, независимо от генов. Полагаю, именно эта надежда заставляет некоторых женщин рожать одного ребенка за другим. Как только малыши начинают ходить, спорить, выказывать темперамент и характер, их матери быстренько рожают следующих, поскольку уверены: на этот раз им повезет. Конечно, их ожидания напрасны, по они не унывают. Розали, Нора, Сьюзен — все они живут надеждой. Хорошо еще, что Анита сдалась после первого же младенца.
Едва получив первую сумму, я вложила деньги в помещение, выбранное для будущей «Галереи Мэрион Лоуз». Еще несколько месяцев я готовилась к открытию, выбирая и закупая товар. К моему удивлению, люди охотно шли мне навстречу. Я вызывала у них большее расположение, чем могла бы рассчитывать. Меня трогало то, как знакомые и коллеги стремились помочь мне. Последние три месяца беременности я провела в Италии, где усердно осматривала церкви и монастыри; малыш составлял мне прекрасную компанию. Я беседовала с ним, учила его, он стал моим другом. Ничего сказать он не мог, по мы оба знали, что поступаем правильно. Ребенок, выросший в большом доме, окруженный заботами добрых родителей и троих слуг, будет счастливее любого сверстника, живущего в тесной городской квартире, какую может позволить себе низкооплачиваемая мать-одиночка. Мы оба, плод и я, сошлись во мнении, что беззаветная материнская любовь ничего не значит по сравнению с любовью приемных родителей, подкрепленной миллионом фунтов.
Когда до родов оставалось шесть недель, Бренда приехала ко мне в Венецию. Она была миниатюрной, деловитой и энергичной. Церкви нагоняли на нее скуку, но ей нравилось сидеть на площади Святого Марка, потягивая самый дорогой кофе в мире. Я не испытывала к ней ни капли неприязни. Мне она заказывала шоколад, утверждая, что кофе вреден для ребенка. Ради нее я надеялась, что ребенок не будет похож на Аиду или дядю Питера. Он появился на свет в родильном доме на окраине Венеции, где я назвалась именем Бренды.
Если Айда и Эрик ошиблись и меня вовсе не подменили при рождении, у меня появилась возможность хотя бы отчасти подтвердить семейное предание в отношении их внука. Поменять матерей, а не детей. Родился мальчик с рыжеватым хохолком. Из книг я узнала, что эти волосы выпадут в ближайшие три месяца и сменятся другими, более крепкими и густыми, и порадовалась, что Бренда нашла это обстоятельство любопытным и немаловажным.
После родов Бренда подарила мне еще пятьдесят тысяч долларов, таким образом доведя общую сумму до миллиона.
— Только не проговорись Клиффу, — предупредила она. — Ты же знаешь, каковы мужчины. Все они гордецы! Это мои собственные деньги, потому что такой ребенок стоит миллиона долларов!
Согласно условиям сделки, первая сумма была уплачена фунтами стерлингов, но я не стала напоминать Бренде об этом, к тому же при обмене по курсу два к одному у меня прибавлялось двадцать пять тысяч совсем не лишних фунтов. Я не настолько испорчена, просто лишена материнских чувств.
Я попрощалась с Брендой и ребенком в венецианском «Хилтоне», отлично выспалась — непозволительная роскошь для матери новорожденного, — посочувствовала Бренде, а затем переселилась в дешевый и более романтичный отель, соответствующий моим вкусам. Целую неделю я утешалась шедеврами Ренессанса, периода, знакомство с которым помогает внимательному наблюдателю увязать человеческий опыт с исторической перспективой. Затем я вернулась в Лондон — через Милан, где накупила одежды, приличествующей хозяйке галереи в Уэст-Энде, и завершила сделку.
Как ни странно, Лесли расстроился, узнав, что я вернулась домой одна, без ребенка. Он предполагал, что родится еще одна девочка, считал, что способен зачинать только отпрысков женского пола. Услышав, что я продала его сына, он оскорбился.
— Напрасно ты сделала это, — сказал он.
— Идея принадлежала тебе, — напомнила я.
— Ты должна была отказаться. Я не думал, что ты согласишься. Для меня это был просто повод провести с тобой в постели целую неделю.
Но я ему не поверила. В конце концов, что значат мотивы? Вряд ли у Бога найдется время и желание напомнить о них до Судного дня, когда мертвые восстанут из могил во всем великолепии праведного гнева. Важно то, как именно мы поступаем, а не причины наших поступков. Я открыла «Галерею Мэрион Лоуз». Финансовые дела Лесли наладились, нашего ребенка воспитывали чужие люди. После этого я долго не виделась с Лесли. Мы тяготились друг другом по непонятной мне причине и встретились лишь в тот день, когда он возник в дверях галереи с картиной Аниты под мышкой, в ореоле плавающих в воздухе пылинок и нарушил покой безмятежного дня.
НОРА
Пожалуй, пора оставить Мэрион с ее проблемами и снова стать собой. Мне, Норе, должна была пойти на пользу попытка объяснить Сьюзен поступок Мэрион, но этого не произошло. Если я могу представить себя на месте Мэрион, это еще не значит, что другие способны или захотят понять ее.
— Ума не приложу, что тебя так шокирует, — сказала я Сьюзен, уже прекрасно зная ответ.
Сьюзен потрясло то, что женщина сама распорядилась собственной жизнью, не спрашивая позволения социальных работников. Сьюзен из тех, кто постоянно вмешивается в чужую жизнь, но никому не позволяет совать нос в ее дела, поэтому считает вмешательство обычным явлением.
— Ты сама понимаешь, — ответила Сьюзен. — Детей нельзя отдавать чужим людям из прихоти. Ты просто стараешься разозлить меня, Нора. Ты еще скажи, что любой человек вправе продать почку за разумную цену!
Я открыла рот и сразу закрыла. «Если решу продать свою почку, это никого не касается, — могла бы ответить я. — Если я предпочитаю почке большую кухню, что в этом плохого?» Но мне не хотелось спорить с ней. Я только подумала, что они с Винни не пара.
Мы сидели в доме Сьюзен на Кью-Гарденс-сквер, в одном из самых престижных районов, с точки зрения «Аккорд риэлтерс». Если бы Винни и Сьюзен пожелали продать дом, на него мгновенно нашлись бы покупатели. В этом и заключается отличие Кью-Гарденс от Ротуэлл-Гарденс, хотя сами дома очень похожи. Во времена спада на рынке недвижимости район решает все. В центре города еще можно продать здание стоимостью свыше двух миллионов фунтов, и, как на Ближнем Востоке после войны в Персидском заливе, дома с электронными системами безопасности пользуются особым спросом. Любую квартиру в большом доме, с охранником у входа, ведущим пристальное наблюдение, комнатой, где есть системы сигнализации и связи, а стены пуленепробиваемые, куда жилец может спрятаться при первых признаках опасности, можно продать сразу, избежав утомительного торга. Но добротные, крепкие дома на окраинах заметно упали в цепе. Они никому не нужны. Никто не желает покупать их. Только в пригородах, где можно дышать свежим воздухом и не опасаться террористов и просто преступников, на такие дома еще сохранился спрос.
Сад перед домом Сьюзен тщательно ухожен. Медный дверной молоток сияет. Связку ключей легко найти в одном из отделений опрятной сумочки. Долгие годы Сьюзен и Винни вели ожесточенную борьбу за каждую мелочь, и наконец его пристрастие к творческому беспорядку отступило перед упорядоченностью и аккуратностью Сьюзен. Я заметила, что они сумели прийти к некоторому компромиссу, но перемирие было заключено на условиях, более выгодных ей. Старые занозистые сосновые половицы заменили отличным отреставрированным паркетом, навощенным до блеска. Мы с Винни предпочитаем легкий беспорядок, старые любимые вещи, позицию «принимайте нас такими, какие мы есть» и «давайте поужинаем в кухне». Но Сьюзен совсем другая.
Мы устроились в гостиной. Комнату украшали скромные букеты. Вдоль стены тянулись стеллажи, полки прогнулись. Это была явная победа Винни — выигранная битва, если не война. Винни терпеть не мог зависеть от плотников, водопроводчиков, маляров и электриков. Он считал, что каждый настоящий мужчина обязан быть мастером на все руки. Сьюзен умоляла профессионалов: «Прошу вас, пожалуйста, сделайте все как следует!» А Винни заявлял: «Пустяки! Я справлюсь сам». Ему могли понадобиться годы, но он все-таки справлялся с задачей, поминутно сверяясь с самоучителями и пособиями. Зачем платить фунты, когда можно все сделать своими руками, потратив какие-то пенсы? Сьюзен только скрипела зубами; об этой привычке свидетельствовали очертания ее губ — уже не пухлых, мягких и уязвимых, а тонких и плотно сжатых. В битве за книги победу одержал тоже Винни; они были старыми и ветхими, изданными в пятидесятых годах, и содержать их в порядке было нелегко. Тряпка, которой вытирали пыль с полок, цеплялась за корешки и старые суперобложки и рвала их. Комната была из тех, что в «Аккорд риэлтерс» называют «самыми просторными», — в ней хватало места роялю с расставленными на нем семейными фотографиями и призом, который Винни получил за лучшую книгу года о правильном питании. Приз напоминал медную баранью ногу на постаменте. Сьюзен сказала, что пару лет Винни вел рубрику рецептов в воскресной газете. Это я знала. Я читала эту газету каждую неделю. Винни дома не оказалось, и я подавила разочарованный вздох. Ну конечно. Он уехал в Штаты исследовать взаимосвязь между молочными продуктами и катаром.
— Бедный Винни, — вздохнула Сьюзен, — он оказался меж двух жерновов. Он предпочел бы писать книги о природе реальности, но они не находят спроса.
Я придержала язык, не напомнила ей, что книгу Винни о природе сновидений быстро распродали. Однако эта книга не соответствовала представлениям Сьюзен о муже как человеке из плоти и крови, рядом с которым сама она могла бы казаться высокодуховным существом. Чтобы быть эфирным созданием, ей требовался реальный муж. На это Винни часто сетовал, ломая французский батон и зачерпывая ложкой абрикосовый джем, пока Сьюзен потягивала черный кофе. Это было летом, когда они не ладили, тем самым летом, когда Сьюзен уехала вместе с Лесли с его великолепным жезлом.
— Нора, — начала Сьюзен, — я хочу поделиться с тобой.
Я поняла, что она имеет в виду: она решила сделать из меня единомышленницу. Привлечь меня на свою сторону. И при этом уязвить. Я не сказала: «Понимаю. Поделиться не только картиной Аниты Бек». Если мой Колин и ее Аманда сидят в моей кухне голые, возможно, у нас с Сьюзен будут общие внуки. Винни и Сьюзен, Эд и Нора, Розали и… кто еще? Уоллес, свалившийся с горы? Или сумасшедший электрик мистер Кольер? Мы опять собрались, повесили на стену изображение интерьера спальни Лесли Бека, написанное Анитой Бек, и привели настоящее в полное соответствие с прошлым. Но вряд ли Мэрион захочет и впредь мыть нашу посуду: кое-что все-таки изменилось.
— Делись, Сьюзен, — ответила я и поняла, что привязана к ней. Я завидовала Сьюзен потому, что ее дом был вдвое больше моего, потому, что она возглавляла благотворительную организацию, а я работала в «Аккорд риэлтерс», потому, что Винни был энергичен и изобретателен, а Эд предпочитал сидеть дома, перед телевизором. А еще потому, что у нее есть дочь от Лесли Бека, а мне в лучшем случае достанется только его внук. Но то, что объединяло нас, перевешивало все остальное: наше прошлое. Я простила ее.
И она поделилась наболевшим.
Рассказала о том, что я уже знала, и сообщила несколько неизвестных мне фактов.
Она призналась, что была зла на Винни и всех нас в тот день, когда уехала в Бордо с Лесли Беком и леди Анджелой. И не потому, что мы чем-то досаждали ей, а потому, что мы, самодовольные сибариты, говорили только о еде и детях. Сьюзен была совсем другой — ее ждала работа, а ей приходилось торчать в деревне с мужем и двумя детьми, появившимися на свет по чистой случайности. Ей осточертели жаркое солнце и вино, она глохла от стрекота цикад, мозг отказывался работать, она повсюду натыкалась на полуголых детей.
— Мы же были в отпуске, — напомнила я. — Мы просто отдыхали.
— Нора, — заявила Сьюзен, — вы с Розали всю жизнь отдыхаете, а если чем-нибудь и занимаетесь, так только в постели с Лесли Беком.
И она высказала мне все. По пути к Каору, через реку Ло и возвышенность, которой начинался жаркий юг Франции и где пахло перезрелыми персиками, Лесли сказал Сьюзен и леди Анджеле, что может получить любую женщину, какую захочет. Леди Анджела рассмеялась, назвала Лесли Бека хвастуном, лжецом и мужланом, а он возразил, что покорить можно любую женщину, надо только иметь план: любой женщине недостает лишь шанса и мужчины, который захотел бы ее. А он — мужчина, который знает толк в женщинах. Они запоминают его раз и навсегда.
— Почему это? — спросила леди Анджела, и Сьюзен, которой давно надоела болтовня Лесли Бека, объяснила с заднего сиденья:
— Он имеет в виду размеры своего органа, леди Анджела.
— Откуда ты знаешь? — удивился Лесли Бек. — Пока ты не входишь в число моих женщин.
— Мэрион однажды случайно увидела его, — пояснила Сьюзен, — и рассказала мне, я — Розали, а Розали — Норе.
— И ты решила посвятить в нашу тайну леди Анджелу, — с довольным видом заключил Лесли Бек и посоветовал спутнице свернуть вправо, потому что она ехала прямо навстречу грузовику. Леди Анджела заявила, что ей, лесбиянке, вообще-то все равно, но она слышала, что гетеросексуальные женщины не придают никакого значения длине мужского органа. Что же ответила Сьюзен? Она сказала, что не ей судить.
Сьюзен призналась: она уже жалела, что не осталась с Винни и с нами. Болтовню о еде и детях она была готова предпочесть разговорам о сексе. Но эта беседа врезалась в ее память.
Потом она рассказала, что Лесли заметил на обочине написанный от руки указатель «Пещеры Мадонн» и они свернули на ухабистую проселочную дорогу к маленькой деревушке, состоящей преимущественно из кафе и сувенирных лавок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31