Говорят, в последнее время обанкротилось несколько крупных строительных фирм, их владельцам пришлось продать дом, «порше», газонокосилку за бесценок, поселить жену и детей у родственников и подыскать себе работу официанта или водителя автобуса. (Впрочем, ни разу не слышала, чтобы они подолгу занимались новым делом. Энергичный человек всегда остается энергичным, даже если его деятельность — миф.) Мелкие фирмы, прежде считавшиеся более надежными, остались не удел, пережили сокращение штатов и в конце концов закрылись, а их владельцы, у которых не было ни «порше», ни богатых родственников, привлекали меньше внимания, чем те, кто внезапно упал с самого верха, — так устроен мир.
Я пообещала мистеру Рендеру заняться спецификацией. В последнее время нам не приходилось задерживаться в офисе допоздна и разгребать завалы бумаг, не приходилось открывать офис пораньше, чтобы принять клиентов, приехавших издалека, откликаться на неожиданные изменения на рынке недвижимости и действовать незамедлительно. Бывали времена, когда мы не успевали вывешивать таблички «Продается» — тут же приходилось заменять их табличками «Продано». Но в те дни у меня не было рукописи. А сейчас она есть.
— По крайней мере теперь вы с мистером Кольером сможете уделять больше времени семьям. — Я попыталась утешить мистера Рендера.
Мне хотелось проверить, женат ли мистер Кольер. Розали он уверял, что холост, но мне в это не верилось. Попытка получилась неуклюжей.
— Не беспокойтесь, — отозвался мистер Рендер. — Вашей очаровательной подруге ничто не угрожает. Жена мистера Кольера умерла два года назад. Разве вы не читали об этом в газетах?
— Нет, — удивилась я. На ком он был женат, если о смерти его жены написали в газетах?
— Вот почему нам до сих пор так трудно подбирать помощников, — объяснил мистер Рендер, — дельных, опытных сотрудников. Зато мистер Кольер может снова жениться, а насколько мне известно, он только об этом и мечтает. У них с Соней не было детей, но был пекинес, который тоскует по настоящему дому.
Я вгляделась в его лицо, пытаясь отыскать тень иронии, по ничего не нашла и, как часто бывало в последнее время, устыдилась — потому что считала мистера Рендера, быстро шагающего по мягким коврам от шкафа к компьютеру, от стола к телефону, учтиво поддерживающего разговор и с отчаявшимся продавцом, и с капризным, разборчивым перспективным покупателем, ничем не примечательным существом в сером костюме. А он оказался интересным человеком.
— Моей подруге муж оставил ирландского сеттера, — сообщила я. — Не знаю, уживутся ли вместе собаки двух таких разных пород. — На этот раз пришла его очередь искать на моем лице отсвет иронии и не найти его.
Я разослала письма с предложением выгодных цен на квартиры в только что построенных домах с большими, оборудованными на заказ кухнями и двадцатипроцентной скидкой в случае покупки в ближайшие три месяца. Я заранее знала, что покупателей не найдется.
Соня Кольер, думала я. Соня Кольер… И я вспомнила, как однажды за завтраком Эд спросил: «Почему заговоры и коварство процветают не где-нибудь, а в определенных слоях общества, среди владельцев скаковых лошадей, агентов по продаже недвижимости, хозяев ресторанов, тех самых, что пользуются доверчивостью других людей, живут припеваючи и потягивают джин с тоником, сидя возле плавательных бассейнов?»
Я заглянула ему через плечо и увидела крупные, жирные буквы газетного заголовка: «Муж в „Деле о ванной“ полностью оправдан», а ниже — заголовок помельче: «Коронер заявляет, что Соня Кольер угодила в ту яму, которую рыла другому». Эд прочел мне статью вслух.
Ну конечно, Соня Кольер! Та самая Соня Кольер, которая сговорилась со своим любовником-адвокатом прикончить мужа. Голый любовник прокрался вслед за мужем в ванную и бросил в воду оголенный провод, находящийся под большим напряжением. Но ванна оказалась старомодной, чугунной, а не пластиковой, и не была заземлена, как полагается; сильный электрический разряд прошел через мокрые плитки пола и голые влажные ступни любовника, поразив его в испуганно бьющееся сердце. Корчась, он рухнул на пол. Завизжав, Соня Кольер попыталась обнять его, задела конец провода, по-прежнему находившегося под напряжением, и тоже погибла. Мистер Кольер отделался довольно сильными ожогами, но быстро оправился. По крайней мере так утверждал он сам. Присутствие днем в ванной троих голых людей, двух мужчин и одной женщины, в том числе мертвого мужчины и мертвой женщины, а также оголенного провода можно объяснить по-разному, и не обязательно так, как это сделал мистер Кольер. Присяжные заседали несколько часов и в конце концов приняли версию мистера Кольера и вынесли вердикт о смерти в результате несчастного случая. Соня Кольер была изменницей и бездетной женой, ее мотивом сочли стремление присвоить красивый псевдотюдоровский особняк мужа; любовник попал под ее влияние. Сочувствия к ней не испытывал никто, кроме ее мужа. За завтраком Эд процитировал его слова: «Бедная Соня! Во всем виноват бум в сфере недвижимости. Я был слишком занят, чтобы уделять ей достаточно внимания». Прочитав эти слова, Эд расхохотался, а я решила, что это заявление мистера Кольера звучит более чем благопристойно.
После разговора с мистером Рендером я задумалась: стоит ли позвонить Розали и посоветовать ей хотя бы не принимать ванну вместе с мистером Кольером? Поразмыслив, я решила не звонить. Их амуры — не мое дело. Жаль, что я так быстро придумала идеальный и вполне убедительный альтернативный сценарий, в котором мистер Кольер убивает жену и любовника. Возможно, Соня с любовником принимали ванну вдвоем, средь бела дня, а мистер Кольер подключил к щитку кабель, опустил оголенный конец в воду, прикончил обоих, а потом вытащил их из ванной (при этом заработав пару ожогов), разделся и вызвал полицию. Но если присяжные оправдали его, почему бы и мне не последовать их примеру?
Я усомнилась бы в честности мистера Кольера, если бы не чувствовала, что они с Розали серьезно увлечены друг другом и способны преодолеть мелкие препятствия вроде драк ирландского сеттера с пекинесом. Потом мне вдруг пришло в голову, что мой долг как подруги — предупредить Розали, но спешить с этим я не стала. Мало кому приятна роль резонера и скептика, охлаждающего пыл чужих чувств. Почему-то мне вспомнились шутки насчет мокрых электрических одеял, и я пришла к выводу, что Розали воспримет мое предостережение всерьез.
Именно поэтому я позвонила ей, но ни словом не упомянула мистера Кольера. Выяснилось, что Мэрион вновь связывалась с Розали и жаловалась, что Лесли Бек влез не в свое дело, помешав устройству групповой выставки. Я даю вам шанс увидеть этот эпизод глазами Мэрион.
МЭРИОН
— Мэрион, — сказала Афра на следующее утро после того, как Лесли выставил меня из моей собственной галереи, чего не потерпел бы ни один владелец, а мои подчиненные остались обсуждать диванчики «на двоих» с Лесли Беком Несносным, с Лесли Беком Подлецом. — Мэрион, простите меня.
— Впредь обращайтесь ко мне мисс Лоуз, — отозвалась я, уже зная, что подобного обращения не дождусь. Афра высмеивает меня, как молодежь высмеивает тех, кто уже нашел свое место в жизни, обзавелся полированной мебелью, стабильными доходами и носит одежду в химчистку. — За что вы извиняетесь? — спросила я, потому что любопытство вдруг пересилило неприязнь.
Открытие групповой выставки было назначено на половину шестого. Двое художников позвонили и спросили, нельзя ли заехать и посмотреть, куда поместили их работы. Эти картины Барбара уже перевесила на другие места во избежание споров. Иногда мы твердо стоим на своем, но сегодня ни у кого из нас не было на это сил. Пусть будет так, как хотят создатели картин. Больше всего беспокойства проявляют те художники, которым есть о чем тревожиться; остальные нежатся под итальянским солнцем и дремлют у себя в пентхаусах — пара полотен на групповой выставке не лишит их доходов и не запятнает репутации. Две ведущие газеты подослали к нам критиков, и это мне особенно не понравилось. Почему они не явились на выставку Макинтайра? И разумеется, благодаря напору жизненной силы картина Аниты Бек заняла самое достойное место и была оценена как минимум на двадцать процентов выше остальных полотен, что меня тревожило. Но перевесить ее картину мне не хватало духу. Впрочем, она была ничуть не хуже комичного гуся, написанного Холлидеем, или скучной рыбины на доске работы Белдока; значит, пусть висит там, куда ее определил Лесли.
— Мы ходили в японский ресторан с Лесли Беком, — объяснила Афра, — и уже в зале выяснилось, что он забыл бумажник дома. Я вернулась в галерею и взяла из кассы семьдесят фунтов наличными. Барбара не стала возражать.
Да неужели?
— Должно быть, ужин удался на славу, — предположила я. — Жаль, что я пропустила его.
— Как обычно — скользкие кусочки сырой рыбы, — пожала плечами Афра. — Зато в них почти не было калорий, к тому же Лесли составил нам неплохую компанию.
— Вы же сами назвали его гадом.
— Для старичка он неплох, — возразила она. — Я понятия не имела, что вы вышли из самых низов. Я не прочь когда-нибудь завести собственную галерею.
— Ручаюсь, она у вас появится, — сказала я. — Ну, и когда же он намерен вернуть мне семьдесят фунтов? Или он разрешил вычесть их из суммы, вырученной за картину?
Афра рассмеялась.
— Я не ошиблась в нем, — заявила она. — Он и вправду гад. Так он и сказал.
Привезли вино к открытию выставки. На вине я стараюсь не экономить, рассматривая его покупку как вложение капитала. Чем больше тратишь на предметы роскоши, тем больше людей считают тебя богатой и в итоге охотнее отдают тебе деньги. Когда жила в подвале у Лесли Бека, убирала чужую грязь и получала какие-то крохи, обрывки и подачки, я довольствовалась малым, и потому мне мало что доставалось. Мне опротивела такая жизнь. Эрик и Аида могли часами смотреть по телевизору дурацкие викторины, несмешные комедии, воскресные проповеди, а в эго время по другим каналам шли чудесные передачи, в них была представлена вся мудрость мира. Эрика и Аиду вполне устраивала низкосортная дешевка. В отличие от меня.
Порой я гадаю, действительно ли я настолько суха и бесчувственна. Нет, я привязана к Моне и Мане: помню, как плакала, когда у Моне воспалились глаза, ветеринар наложил повязку и бедному животному пришлось целых десять дней проходить с завязанными глазами. Не то чтобы я неспособна чувствовать душевную боль, просто я предпочитаю не искать ее. Мне нравится иметь счет в банке. Никогда, ни за что я больше не окажусь в том же положении, в каком очутилась, забеременев от Лесли Бека.
Вошел посыльный с двумя ящиками австралийского шардонне. Я попросила отнести их вниз, в подвал, где царит такой холод, что можно обойтись без холодильника, и посыльный всем своим видом выразил недовольство — впрочем, за это ему и платят. Пока он спускался в подвал, его оштрафовали за парковку в неположенном месте.
— Ну, теперь вы довольны? — осведомился он.
Я ответила, что мне нечему радоваться: если повезет, по крайней мере несколько шоферов будут высаживать сегодня вечером богатых клиентов возле галереи, и я вовсе не хочу, чтобы какой-то фургон торчал у самых дверей. Шоферы тоже имеют право демонстрировать мастерство.
— Ясно, — отозвался он, но, по-моему, мало что понял.
Посыльный был славным парнем — смуглым, плечистым, довольно смышленым, но сегодня мне было некогда беседовать с ним. И я поручила его Барбаре.
А затем в дверях возник Лесли Бек.
— Я очень занята, Лесли, — заявила я.
Он протянул мне пачку десятифунтовых банкнот. Они были хрустящими, приятными на ощупь, еще чуть теплыми после банкомата.
— Их ровно семь, — сообщил Лесли. — Но если сомневаешься, пересчитай сама.
Что он имел в виду? В чем я могла сомневаться? Я вспомнила, что это шаблонный прием Лесли. Он намекал на тайные особенности характера собеседника, и, пока тот замирал, гадая, что бы это значило, и наконец преисполнялся благодарности за то, что его заметили и оценили, Лесли наносил решающий удар. Справиться с благодарным человеком всегда легче.
Если бы я удосужилась пробудить в посыльном чувство благодарности (позвонила его боссу, объяснила, что посыльный ни в чем не виноват, предложила заплатить штраф) да вдобавок пожаловалась на какие-нибудь женские проблемы (засорившуюся раковину, одинокие вечера), этот посыльный трижды приехал бы ко мне, лишь, бы еще раз побеседовать со своенравной, но симпатичной бабенкой, развлечься с ней и еще долго рассказывать об этом; но кому нужны такие приключения? Мне они порой необходимы, однако это бывает редко. Просто приятно сознавать, что при желании нечто подобное можно устроить.
Лесли Бек смотрел на меня в упор.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — заявил он. — Ты могла бы себе многое позволить, если бы захотела, но ты не хочешь. Ты всегда была такой. И многое упустила в жизни.
У меня создалось впечатление, что он пришел устроить сцепу, выбить меня из колеи, и я чуть не испугалась.
— Напрасно ты отказалась поужинать с нами, — добавил он.
— Я устала.
— Барбара вернулась домой только в три часа ночи, — сообщил он. — И с ней ничего не случилось. Она приезжала на Ротуэлл-Гарденс, взглянуть на картины Аниты. Она про них еще не рассказывала?
— Не успела, — ответила я. — Лесли, мне некогда. — И я удалилась в хранилище, пока он не прочел мои мысли, а в них, выражаясь языком дешевых романов, которые изредка почитывала Аида, царило смятение.
НОРА
И в эту минуту смятения, читатель, мы покинем Мэрион и вернемся ко мне.
Сказать или промолчать? Это основной вопрос рубрики вопросов и ответов, и, поскольку такие колонки неизменно присутствуют в журналах для ограниченных женщин, нет причин считать, что подобных проблем не существует. Да что там, мы можем даже слегка раздуть эти проблемы, переместив их в сферу мужских интересов. Допустим, я — Марк (ты заметил, читатель? Отныне я — молодой мужчина по имени Марк), я женат на Сью, наши лучшие друзья — Алан и его жена Эллин, хорошие знакомые — Хелен и Питер, и Сью сообщает мне, что у Эллин роман с Питером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31