А я все еще стоял у плиты, помешивая соус, приготовление которого затянулось на такое долгое время. Я думал, что, может, я готовил не болонские спагетти, когда мы с Пэтом жили одни, потому что у меня тогда получалось все легко и быстро. Может, это были спагетти под чесночным соусом? Да, точно. Именно такое блюдо можно сделать за считанные минуты. Просто открываешь банку с готовой чесночной приправой и вываливаешь ее на макароны. Быстро и вкусно. Мой сын называл их «зеленые спагетти».
Сейчас, через два года после периода зеленых спагетти, он уронил пульт. Тот громко стукнулся об пол.
— Опаньки! — воскликнул он, обводя стол глазами и ожидая, что все рассмеются.
Пегги и Сид не обратили на него внимания. Я подобрал пульт и сердито засунул его в карман фартука:
— Ты можешь хоть пять минут не думать о телевизоре?
У моего сына начал дрожать подбородок — явный признак того, что он с трудом сдерживает слезы. Пегги нарочито вздохнула.
— Пожалуйста, можно я сейчас выйду из-за стола? — произнесла она. — Я сегодня вечером очень занята.
— Подожди немного, — сказала Сид, не отрываясь от записей. — Можешь пойти и принести куклу Брюси-тайного агента, если хочешь. Они с Люси могут поговорить о предстоящей миссии, пока мы ждем Гарри.
— Да, осталось еще чуть-чуть, — сказал я, яростно помешивая соус. — Куклу Люси можно переодеть и после ужина.
— Да уж! — сказала Пегги. — Кто-то сегодня встал не с той ноги.
Сид подняла голову от своих записей:
— Все нормально, Гарри. Я поговорила с ней. Тебе не нужно ничего отвечать, дорогой.
— Если бы ты делала это почаще, мне не было бы необходимости отвечать, дорогая.
Моя жена отложила в сторону калькулятор и вздохнула:
— В любом случае, как долго ты еще собираешься готовить?-
— Не знаю. Это говяжий фарш. Он готовится целую вечность.
— Говядина? — спросила Пегги. — Ты сказал «говядина»? Я не ем говядину.
— Почему?
— Потому что мясо — это смертельно опасно. — Она выдержала театральную паузу. — Я разве тебе не говорила? Больше я не ем мяса, решила стать вегетарианкой. И ем теперь в основном одни овощи.
— Я тоже, — подключился Пэт. — Я тоже овощи. Теперь можно посмотретьтелевизор? Передача «Эй, кретин, а где мои штаны?» скоро начнется.
Я хотел, чтобы это застолье помогло нам почувствовать себя одной настоящей семьей. Только и всего. Не так уж много мне было нужно.
А может, именно этого я и добился? Потому что к тому времени, когда мои спагетти с подливкой были готовы, никто из нас друг с другом не разговаривал.
***
Эймон шел мне навстречу. Блант с Казуми все еще стояли на берегу. Он что-то говорил ей, почесывая свой выпирающий живот. Она качала головой, складывая фотооборудование. Они пошли к дому. Блант даже не предложил ей помочь нести сумки.
— Хорошо провел эту ночь? — спросил Эймон.
— Ничего не было.
— Эй, кто я такой, чтобы бросать в кого-то камень? Меня не касается, чем ты занимаешься в командировке.
— Я это и хотел сказать, Эймон. Ничего не было.
— Что-то вроде тантрического секса?
— Ничего.
Не было ничего — и было все. Потому что я впервые понял, что если у меня не получается иметь семью с моей женой, то, возможно, у меня получится это с кем-нибудь другим.
— Мне самому нравится немного позаниматься тантрическим сексом, — рассуждал Эймон. — Можно делать это часами, правда? Знаешь, какая моя любимая поза? Слесарь. Целый день сидишь дома и ждешь, а он не приходит.
Если бы мы спали вместе — или, скорее, если бы мы не только спали вместе, — мы чувствовали бы себя неловко. Или, что гораздо хуже, сейчас ощушали бы ложную близость, которую не заслужили. Но мы шли по берегу, удаляясь от дома, в котором в это время Блант интервьюировал Эймона, и между нами не наблюдалось никакой неловкости. Мы провели ночь в объятиях друг друга, только и всего. И то, что мы шли по каменистому берегу, со стороны моря наползали облака, а вдалеке показался первый туристический автобус, — все это представлялось самым естественным на свете.
— Надеюсь, что фотографии получились, — сказала Казуми. — Это мое первое задание от них. Фоторедактор, как бы это сказать, настоящая старая стерва. Она ни за что не даст никому повторного шанса.
— Снимки будут хорошими. Ты просто блестящий фотограф.
Она улыбнулась мне:
— Сладкие речи.
— Никакие не сладкие речи. Я видел твои фотографии. Ты снимала моего сына.
— Конечно. Пэта.
Мне нравилось, что она смогла уловить индивидуальность моего сына, что она показала его незаурядность. Мне действительно это очень нравилось.
— Я увижу тебя в Лондоне?
Она остановилась и посмотрела на море. Приближался еще один шторм. Облака, больше и темнее, чем вчера, низко нависали над поверхностью Атлантического океана, волны которого, вспениваясь, катились в сторону берега. Шторм быстро надвигался. Согласно народной мудрости Эймона, перед штормом нужно обязательно выпить пинту пива и послушать какой-нибудь хит группы «Коррз». Но все это, конечно, было сущей ерундой.
— Казуми?..
— Какой смысл?
— Смысл?
— Какой смысл видеться в Лондоне? — Она резко взяла меня за руку и потянула за обручальное кольцо. — Не снимается. Видишь? Не так это просто.
— Мы не сделали ничего плохого.
— Пока нет.
— Я буду ждать тебя на Примроуз-Хилл. На самой верхней точке, откуда виден весь город. В воскресенье утром. Часов в десять.
Начался дождь. Мы ушли по берегу довольно далеко от дома, которого почти совсем не было видно из-за густого тумана с моря.
— Сюда! — крикнула она и побежала вперед, врываясь в дождь.
Я последовал за ней к старой разрушенной лачуге, перед которой лежали остатки полусгнившей лодки. Дверь оказалась не заперта, внутри было темно. Пахло табаком и водорослями.
Жилице походило на заброшенный дом рыбака или на летний домик зажиточной баварской семьи.
Мы оба промокли насквозь. Я подумал, что именно сейчас наступил самый подходящий момент, чтобы сбросить промокшую одежду и упасть в объятия друг друга. Но она просто села на кухонный стол и, дрожа, стала проверять, в порядке ли фотоаппарат, который висел у нее на шее.
Я стоял у окна и смотрел, как наползает туман, слышал, но уже не видел волн, разбивающихся о скалы. Мне было холодно в мокрой одежде, но тут меня вдруг обхватили две руки и крепко сжали, согревая. То, в чем я нуждался.
Вот оно, подумал я. Ничего больше не надо. Просто два существа прижались друг к другу на западном побережье Ирландии. В поисках небольшого утешения. Ничего плохого.
— Я не приду на Примроуз-Хилл.
— Ладно.
— Я не приду в воскресенье утром.
— Хорошо.
— И ни в какой другой день.
— Ну, хорошо.
Я изловчился и повернулся к ней. Она подняла ко мне свое лицо, склонив голову набок. Я поцеловал ее и увидел совсем близко ее широко раскрытые карие глаза, блестевшие в туманных сумерках. По крыше стучал дождь, я чувствовал тепло ее тела сквозь мокрую одежду, ее губы, соленые от морских брызг.
«Вот оно как, — размышлял я. — Два замерзших существа, дрожащих в тумане. Только и всего. Гарри, не старайся превратить это во что-то, чего не может быть».
И тут я подумал о Джине и Сид. Я потерял двух самых лучших друзей, которые у меня были, только потому, что женился на них, завел с ними сексуальные отношения и надеялся на то, что все это будет длиться до конца жизни. У нас с Казуми никогда так далеко не зайдет. А может, уже зашло.
Но я знал, что это мгновение запомню. Я уберу его подальше, запру на замок и буду доставать только тогда, когда мне станет плохо и одиноко в этом мире. И этого будет достаточно.
Лелеять надежды о Примроуз-Хилл было уже слишком.
22
Когда я вернулся домой, на коврике в прихожей лежал авиаконверт. На нем изящным, аккуратным подчерком Джины были написаны мое имя и адрес.
Внутри находилась фотография, изображающая мужчину, женщину и ребенка, стоящих у белого забора и освещенных ослепительно ярким солнцем. Пэт был на первом плане в своей полинявшей футболке с изображением персонажей «Звездных войн» и шортах. Он щурился на солнце и улыбался своим наполовину щербатым ртом. Прямо позади него стояла Джина, закрываясь одной рукой от солнца, а другую положив на плечо нашего сына. Она выглядела стройнее, чем когда-либо. На ней тоже была старая трикотажная рубашка с закатанными рукавами. Но, несмотря на годы и всякие проблемы в ее новой жизни, в ней оставалась все та же светящаяся красота, в которую я когда-то влюбился. И. о которой она не любила слышать от меня.
Тут же был и Ричард. Этот мужчина, за которого моя бывшая жена вышла замуж. Он стоял сбоку, без улыбки, наполовину скрытый в тени белого дощатого дома. И выглядел не очень счастливым. У него был вид эмигранта, вернувшегося домой, но не испытывающего при этом никакого восторга. Но могу ли я судить? Что я знаю? Он женился на моей бывшей жене, жил с моим единственным сыном. Я не могу думать о нем как о проигравшем. В конверте еше оказался листок бумаги.
Записка от Джины.
«Гарри.
Мы приезжаем на несколько недель в Лондон. Мы вдвоем. Пэт и я. У моего отца что-то не в порядке с ногой. Ему нужна помощь по дому. Жить мы с ним не будем, у меня есть квартира. Позвоним, когда прилетим. Пэт, кажется, провел с тобой время замечательно. Но ты же знаешь Пэта — он не очень разговорчив. Поблагодари, пожалуйста, Сид. Надеюсь, что с твоей мамой все в порядке.
Джина».
— Привет, Гарри, — наверху лестницы стояла Пегги. На ней было длинное белое кружевное платье с короткими рукавами-фонариками. Она напоминала невесту. Или ангела.
— Чудесно выглядишь, Пег.
— Мой папа женится. На своей подружке Либерти. Она медсестра из Манилы. Я буду у них подружкой невесты.
— Иди сюда, — сказала Сид, появляясь рядом с ней. — Иди сними платье. Осторожно с булавками в подоле. Я сейчас приду.
Моя жена спустилась по лестнице:
— Поездка прошла хорошо? Как там Эймон? У него все в порядке?
Я не ответил. Поставил сумки в прихожей и прошел на кухню. Все столы и столики были заставлены блюдами с гуакамоле, соусами чили и табаско, бутылочками сливового кантонского соуса и карибского бананового кетчупа. Все сладкое и острое.
— Экспериментирую с разными приправами, — пояснила Сид. — Говорила с твоей мамой. Она не очень хорошо себя чувствует.
Моя жена протянула ко мне руки, но я стоял неподвижно и смотрел на нее.
— Ты солгала мне, — сказал я.
— Что?
— До моего отъезда. Ты рассказала мне о том, что встречалась с двумя женщинами. А я сам видел тебя с ним. С Люком Муром. В «Веселом прокаженном». Я видел тебя, Сид.
— Гарри…
— Вы были там вдвоем.
— Гарри…
— Что?
— Это не то, что ты думаешь. Он хочет купить Компанию. Поэтому я встречалась с ним. Я не могла тебе прямо сказать, потому что знала, что ты… именно так и отреагируешь.
Впервые с того момента, как я вошел в дом, я посмотрел жене прямо в глаза:
— И что ты сказала ему?
— Я сказала то, что говорила и раньше, Гарри. Мы смотрели друг на друга.
— Я сказала ему «нет».
— Что еще он собирался купить? Лучше не говори. Я сам могу догадаться, черт возьми.
Я хотел пройти мимо нее, но она схватила меня за руку:
— Мне никто больше не нужен. Понял? Пора бы тебе уже знать об этом. Никто мне не нужен, Гарри. Никогда не был нужен. Но ты способен растоптать любовь, как какую-нибудь вещь. Так что ты либо прекратишь так себя вести, либо…
— Либо что?
— Либо я не знаю, что будет с нами.
Она прикоснулась к моему лицу, и тут заметила фотографию, которую я держал в руке. Она кивнула на нее:
— Это Пэт?
— А тебе не все равно?
— Гарри, ты несправедлив. — Она опустила руку. — Если я не люблю твоего сына точно так же, как и ты, то это не значит, что я тебя предаю.
Этим она меня проняла.
***
Эймон сорвался.
Возможно, это стало результатом грубой работы Эвелина Бланта. Журналист применил старый прием наемных писак: перед Эймоном он разыграл лучшего друга, а потом публично распял его в печати, написав статью «Не смешно» на десять машинописных страниц, в которой объяснил своим читателям, почему Эймон им совершенно не интересен и что он совсем ничего собой не представляет. Фотографии, однако, были хорошими. Темноволосьй Эймон стоял на ветру с развевающимися волосами. Его привлекательная внешность казалась частью окружающего ирландского пейзажа. Фотографии хорошо передавали его угрюмость и печаль.
А может, его довел известный шеф-повар. Первым заданием Эймона в передаче «Грешный мир» было взять интервью у Вилли Хискока, симпатичного повара из Северной Англии. Тот на протяжении всего эпизода с английским завтраком беспардонно рекламировал свою новую книгу «Еще раз прямо в глотку, красавчик», которая являлась продолжением его бестселлера «Прямо в глотку, красавчик». Эймону всегда претила такая наглая самореклама, но если в «Фиш по пятницам» ему удавалось счастливо опускать подобные веши, то теперь он ничего не мог поделать.
А может, это была группа ребят, которые довели его до срыва. Гермиона Гейтс никогда не скрывала факта, что она является фанаткой группы «Лэдз Анлимитед», состоящей из пяти красивых молодых бритоголовых парней, которые, конечно, могли взять несколько нот, но пропеть мелодию им уже было не под силу. Они же выполняли серию танцевальных па, которые походили на упражнения со сниженной нагрузкой для больных артритом.
На студийном мониторе отчетливо промелькнули трусики Гермионы, которая в восторге порхала под исполнение песни «Наша клевая любовь всегда жива» в трактовке «Лэдз Анлимитед». Тот же монитор показал Эймона (любимые альбомы «Неве Майнз» «Нирваны», «Физикал Граффити» «Лед Зеппелин»), который поглядывал на часы.
И тем не менее, возможно, Эймон все еще вел бы «Грешный мир» и по сей день, если бы его не попросили взять интервью у победителя шоу «Шесть пьяных студентов в одной квартире».
Победителем являлся некий Уоррен, загорелый, накачанный слесарь с пирсингом и обритой по моде головой, который надеялся, что успех в шоу позволит ему оставить свое ремесло и заняться чем-нибудь более полезным, например, стать ведущим игрового шоу или ди-джеем на Ибице.
Уоррен сидел между Гермионой и Эймоном, у которого был совершенно отрешенный вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39