Много места.
— Ну, тогда ладно.
— Америка тебе очень понравится. Тебе там будет хорошо. Там, где вы живете, очень много места.
— У меня, может, будет собака. Мама обещала. Как только распакуемся, пойдем покупать собаку.
— У тебя будет свой собственный песик? Вот здорово! Как ты собираешься его назвать?
— Пока не знаю. Это может быть и «она», а не «он». Тогда и имя будет другое.
— И вот еще что, Пэт…
— Что?
— Не забывай меня. Ладно? Не забывай своего старика отца, который тебя так любит.
— Я никогда не забуду тебя.
Потом трубку взяла Джина. Она хотела поговорить, но я не собирался ни о чем расспрашивать ее. Для меня самое главное, чтобы с Пэтом все было в порядке. Остальное меня не волновало. Мне было вес равно. Но ей хотелось мне обо всем рассказать.
— Мы сейчас живем с семьей Ричарда в Коннектикуте. Ему каждый день приходится ездить на поезде до Манхэттена. Он ищет там работу.
— Подожди минуту. Я считал, что у него есть там работа, поэтому вы и уехали.
— Да, у него была работа, но он уволился.
— Уже? Вы ведь только что приехали. Когда же он успел уволиться?
— Это оказалось не совсем то, что он ожидал. Он думал, что эта работа будет лучше, но экономика в развале повсюду. Для таких людей, как Ричард, не так уж много возможностей. И снять жилье тоже непросто. Ты бы согласился тратить на дорогу до работы три часа каждый день? Или жить близко от работы, но в крошечной коробке? Вот и весь выбор.
— Значит, все не так, как вы ожидали?
— Ему говорят, что он слишком квалифицированный работник. Ну, как можно быть слишком хорошим для работы?
— Мне не понять. Но думаю, что это расплата за гениальность. Но с Пэтом все в порядке?
— Мне кажется, что он в восторге, Гарри. Все в семье Ричарда носятся с ним. Относятся к нему — ну, не знаю! — как к собственному ребенку.
«Очень порядочно с их стороны», — подумал я, но ничего не сказал.
— У сестры Ричарда есть сынишка, на год моложе Пэта. Они очень сдружились. Много времени проводят вместе. Они тоже живут в Коннектикуте, как и вся остальная семья.
— Но это не то, что ты ожидала?
— Где найдешь землю обетованную? Сейчас я начинаю понимать, что это не так просто.
— И когда в таком случае вы возвращаетесь домой?
Она вздохнула:
— Наш дом теперь здесь, Гарри. Ричарду предложили еще одну работу, в компании «Брайдл-Уортингтон»
— Что это? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Это брокерская фирма, Гарри. «Брайдл-Уоотингтон» — это брокеры с Уолл-стрит.
— Ты же говорила, что он слишком квалифицированный.
— Это не совсем то, что он искал. Зарплата гораздо меньше. Но они предложили Ричарду работу. Конечно, денег не очень много, не совсем то, что он хотел бы, но на первое время…
— Я понял, что это значит. Либо ехать очень долгона поезде, либо жить в каморке. Ты ведь так мне объяснила?
— Идеальных мест нет. Хотя Коннектикут очень красив. До Нью-Йорка час на поезде, может, немного дольше. Мы подыскиваем школу в районе Харфорда или Нью-Хейвена. Обучение здесь в тысячу лучше, чем в Лондоне. С Лондоном покончено.
— Только не для меня, Джина. У меня с Лондоном не покончено. Послушай, для чего ты мне все это говоришь?
— Для того, чтобы ты знал, что все это сделано не с целью забрать у тебя Пэта, а для того, чтобы начать лучшую жизнь. Для нашей семьи.
— А как же я?
— У тебя есть своя семья,
— Не совсем, потому что ты украла моего сына.
Она на минуту замолчала. Даже на таком огромном расстоянии я мог слышать, как она кипела от негодования.
— Какое же облегчение быть далеко от тебя, Гарри. Как же хорошо, что ты не будешь больше вмешиваться в мою жизнь. Больше всего я мечтаю об этом. Чтобы ты стал мне чужим.
Тут она отсоединилась,
А я остался в комнате. С телефонной трубкой в одной руке и бесценными маленькими зубами-жемчужинами — в другой.
12
Иногда по вечерам мы укладывали Пегги спать и один из нас читал ей на ночь, пока она не засыпала. Потом мы смотрели телевизор, занимались на диване любовыо, и наша маленькая семья, казалось, процветала.
В какие-то дни Пегги оставалась на ночь у своего отца, и тогда все было еще лучше. Джим Мейсон завел себе новую подружку, и та явно старалась показать, какая она замечательная, щедро одаривая Пегги подарками и вниманием. Всем этим она показывала, что так будет всегда. Почему-то именно в те вечера, когда Пегги оставалась у своего отца, Сид всегда задерживалась на работе.
Все почему-то затягивалось, когда Пегги не было рядом. Банкеты, посвященные открытию новых проектов в Вест-Энде, конференции в Сити — может, это являлось простым совпадением, но Сид всегда работала допоздна, когда не надо было спешить домой к Пегги. Да, наверное, это всего лишь совпадение.
Так я думал. Пока не узнал его машину.
Я стоял у окна, когда увидел подъезжающий «Порше-911». Была поздняя ночь, или, скорее, раннее утро, когда знакомый «911» въехал на-нащу улицу с хищной грацией акулы, охотящейся на мелководье.
Машина остановилась. Мне были видны их силуэты. Я наблюдал за профилем моей жены и Люка Мура, которые сидели в «Порше» и разговаривали. Просто разговаривали.
Когда послышался звук отпираемого замка, я уже находился в постели. Лежал на боку с закрытыми глазами и ровно дышал.
Моя жена прошла на цыпочках в спальню и начала как можно тише раздеваться, притворяясь, что поздно вернулась с работы, в то время как ее муж притворялся спящим.
***
В кресле моего отца сидел какой-то старик.
От этого мне показалось, что я ошибся адресом, и пришел не туда. Никто никогда не садился в кресло моего отца — ни моя мама, ни Пэт, ни я. Старое кресло у камина являлось не самым лучшим местом в доме. Оно стояло напротив телевизора под неудобным углом, к тому же его мягкое сиденье продавилось от старости. Но это всегда было кресло моего отца, что-то вроде провинциального трона в современном каменном дворце. И хотя отца не было в живых уже два года, оно всегда оставалосьего креслом. Кто же этот старик?
— Здрассь, паря, — произнес он, обращаясь ко мне.
«Здрассь, паря?» Что это он имеет в виду?
Внешне старик выглядел прямой противоположностью моего отца. У него имелась роскошная серебристая шевелюра, зачесанная назад, тогда как мой отец обладал гладкой блестящей лысиной. Мой отец был плотным и мускулистым, а этот тип имел осиную талию престарелого жиголо.Отец всегда носил дома широкие спортивные брюки, матерчатые тапочки «под гобелен» от Маркса и Спенсера и кардиганы какого попало немаркого цвета. Настоящий провинциальный папаша, хотя я знал, что под скромным свитером прячутся военные ранения.
Этот же самозванец вырядился ковбоем. Рубашка с бахромой. Сапоги с острыми носами и высокими каблуками. Тесные, обтягивающие джинсы «Ливайс» с огромной пряжкой на ремне, под которыми ясно виднелись выпуклые очертания его старческого отростка. Дедушка кантри-певца Глена Кемпбелла.
— Здрассь, паря, — повторил он, медленно поднимаясь из кресла моего отца. Совсем не торопясь. — Зовусь я Тексом. Ты, должно быть, Гарри. Рад познакомиться, приятель. Элизабет много про тебя рассказывала.
Нэнси Гриффинпела «Печаль одинокой звезды». Напевая, в комнату вошла моя мать с подносом, на котором были расставлены чашки, чайник и тарелка с печеньем.
— Я вижу, ты уже познакомился с Грэмом, дорогой, — сказала она.
— Грэм? Я думал…
— Текс — это мое сценическое имя, — сказал он, не моргнув глазом. — Грэм… Не знаю, но как-то не звучит, когда выделываешь все эти кренделя, верно ведь?
— О-о, ты бы видел, как Грэм, я хотела сказать Текс, танцует, — хихикнула моя мать, передавая по кругу имбирное печенье. — Иногда начинает казаться, что еще немного — и он просто взлетит в воздух на своих старых ходулях.
Ну, теперь все встало на свои места. Дружок по танцам. Вот оно как. Совершенно безобидное дело. Ничего предосудительного. Два пенсионера-бодрячка иногда развлекаются танцами на закате своих дней. Очень даже естественно. Но мне трудно было это воспринять. Я все еще не мог оправиться от присутствия Текса.
Моя мать, у которой имелось шестеро братьев и не было ни сестер, ни дочерей, которая провела всю свою жизнь в окружении мужчин, всегда была очень избирательна в выборе знакомых и дружила исключительно с женщинами. Если не считать, конечно, моего отца: он всегда был самым лучшим ее другом.
— Познакомились мы с твоей матерью, когда танцевали «Четырехзвездный буги». — Он будто прочитал мои мысли. — Подсказал ей кое-что. Ей и… Элси?
— Этель, — поправила его моя мама. — «Четырехзвездный буги», — напела она себе под нос. — Такой трудный танец. Все эти повороты.
— Вращения, — мягко поправил ее Текс. — «Четырехзвездный буги» — это танец в четыре ряда, — сообщил он, как будто я собирался проявить интерес к такого рода подробностям. — В отличие от «Дикого-дикого Запада» — танца, который, как вам, наверное, хорошо известно, исполняется в два ряда.
— Вы живете где-то поблизости, Текс?
— В Саут-Энде. Прямо по шоссе А127, потом направо у старого паба «Рок войны».
— Грэм работал страховым агентом, — подсказала мама. — Конечно, сейчас он на пенсии.
Текс налил всем чаю:
— Один кусок сахара или два? Я-то и без того сладкий.
Моя мама буквально покатилась со смеху, как будто услышала что-то очень остроумное.
Она отправилась на кухню за очередной порцией печенья, а я извинился перед Тексом и вышел вслед за ней.
— Я думал, что ты ходишь на танцы с тетушкой Этель, — начал я.
— Этель бросила танцы. Из-за своего артрита, Гарри. Все эти притопы вызвали у нее обострение. Бедняжка.
— Что этот Джон Уэйн делает в нашей гостиной, сидя в кресле отца?
— Старина Грэм. С ним все в порядке. Не волнуйся, он безобиден. Просто отвозит меня до дома на своей машине. Поверь мне, он слишком высокого о себе мнения. Очаровал всех наших старушек.
— А тебя?
— Меня? — Мама искренне рассмеялась. — Не беспокойся, Гарри. Для меня это прошедший этап. Если я приглашаю мужчину домой на чашку чая с печеньем, то можешь быть уверен, что он получит именно чай, ну, может быть, к печенью я еще добавлю заварной крем.
— А Текс знает об этом? — Я вспомнил выпуклые очертания в районе ширинки джинсов «Ливайс». Хотя маме перевалило уже за семьдесят, она была очень миловидной женщиной и вполне еще могла привлечь какого-нибудь похотливого старикашку. — Он не будет хвататься за шестизарядный пистолет? — произнес я с ухмылкой, притворяясь, что уже знаю ответ.
Но мама перестала улыбаться.
— У меня был муж, — сказала она. — И этого для меня вполне достаточно на всю жизнь.
***
— Твоей маме необходимо доказать себе, что она все еще женщина, — сказала моя жена. — Она должна проявить свою сексуальность.
— Она — маленькая старушка! И проявлять себя ей надо как-то по-другому. Пусть вяжет, наконец!
Мы собирались ложиться спать. Как делали это уже сотни раз. Но вид моей раздевающейся жены все еще возбуждал меня. Чего стоят ее длинные обнаженные ноги! Не думаю, что она чувствовала то же самое, глядя, как я натягиваю на себя полосатую пижаму.
— Мне кажется, что это просто замечательно, что у нее есть друг-мужчина, Гарри. Ты ведь знаешь, как ей не хватает твоего отца. Не хочешь же ты, чтобы она всю оставшуюся жизнь спала с зажженным светом?
— Она всегда была с моим отцом. И ей должно его не хватать. Это правильно.
— Значит ли это, что после твоей смерти я обязана хранить тебе верность?
Я фыркнул:
— Мне будет вполне достаточно, если ты будешь мне верна, пока я жив.
В этот момент она надевала через голову футболку и на мгновение застыла. Потом показались ее прищуренные глаза:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего.
— Выкладывай.
— Просто ты, кажется, чересчур подружилась с этим типом.
— С Люком?
— Его так зовут?
— Господи, Гарри! Меня не интересует Люк. По крайней мере, не в этом аспекте.
— Ты говорила, что он хочет…
— Мне наплевать, чего он хочет. Одно дело хотеть, другое — получить. Он достаточно умен, чтобы понять, чем я занимаюсь. И он знает, что я могу быть полезна его бизнесу. Думаю, что он может и мне быть полезен. Я им восхищаюсь, понял?
— Ты восхищаешься торговцем бутербродами?
— Он блестящий бизнесмен. Все, что он имеет, он заработал тяжелым трудом. Я знаю, что тебе не понравились его слова об Эймоне. Мне тоже не понравились. Но это только бизнес. Неужели ты думаешь, что я имею на него виды? Я не трахаю все, что движется, Гарри. Я не мужчина, я — не ты.
— Ну, и как же вы общаетесь— ты и старина Люк? Мне просто любопытно, как строятся ваши отношения.
— Его компания получает больше заказов, чем они могут принять. Если что-то появляется, когда они полностью заняты, он вызывает меня.
— Нет, я имею в виду, как строятся ваши с ним взаимоотношения? В другом плане. Он знает, что ты не заинтересована в нем как в мужчине? Его это устраивает? Или он все еще лелеет надежду наложить руки на твои канапе? Можешь не отвечать, потому что ответ я знаю.
Я понимал, что мне следует заткнуться, но уже не мог остановиться. Я испугался, что теряю ее. Это было смешным, потому что именно я отправился в дом Джины, зная, что ее там нет.
— Хочешь, я скажу тебе, Гарри, что меня огорчает? Ты думаешь, что он хочет от меня только одного. Но может — только может, — его интересует и еще кое-что? Тебе это не приходило в голову? Почему тебе так трудно поверить в то, что кому-то я нравлюсь именно тем, что могу делать. Не тем, как я выгляжу. Неужели это так трудно себе представить?
«Потому что ты все еще сводишь меня с ума, — подумал я. — И я не могу себе представить, что другие мужчины смотрят на тебя и не чувствуют того же, что и я». Но вслух я ничего не сказал.
— Не хочу даже с тобой разговаривать, — сказала она, повернулась на бок и резко выключила свет на своей тумбочке.
Я повернулся на другой бок и тоже выключил свет.
Какое-то время мы молча лежали в темноте. А когда она заговорила, в ее голосе не было ни слез, ни гнева. Только некоторое недоумение:
— Гарри?
— Что?
— Почему тебе так трудно поверить, что тебя любят?
Тут она застала меня врасплох.
***
Казуми говорила, что каждое утро она посещает курсы фотомастерства в Сохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39