— Что ж, — сказал он, — сексуальная мораль всегда была яблоком раздора между поколениями. Но теперь в этих вопросах мы наблюдаем больше честности и меньше лицемерия, и это, я уверен, к лучшему.
Этого Чарлз Бун вынести уже не мог. Он отключил бабулю и стал закруглять свое шоу. Однако красная лампочка замигала вновь, и он сказал, о'кей, это будет последний звонок. Голос зазвучал издалека, но слышно было хорошо.
— Это ты, Филипп?
— Хилари!
— Ну наконец-то!
— Господи! Откуда ты звонишь?
— Из дома, разумеется. Ты и представить себе не можешь, с каким трудом я дозвонилась!
— Сейчас не надо со мной говорить!
— Или сейчас, или никогда, Филипп!
Чарлз Бун напряженно сидел на своем месте, прижимая наушники здоровой рукой, как будто ему удалось перехватить разговор из открытого космоса. Звукооператор за стеклянным экраном перестал зевать и отчаянно засигналил руками.
— Это частный звонок, который попал сюда по ошибке, — сказал Филипп, — пожалуйста, разъедините нас.
— Ни в коем случае, — сказал Хилари. — Я целый час пыталась к тебе пробиться.
— А где ты раздобыла этот номер?
— Мне его дала миссис Цапп.
— А она, часом, не сказала, что это номер радиопередачи с прямым эфиром?
— Что? Она сказала, что ты изо всех сил пытался связаться со мной. Ты вспомнил о моем дне рождения?
— О Боже, я совсем о нем забыл!
— Что ж, ничего, это все пустяки.
— Послушай, Хилари, тебе лучше положить трубку.
Он потянулся через покрытый зеленым сукном стол к контрольному выключателю, но Бун с сатанинской ухмылкой преградил ему дорогу закованной в гипс рукой и подал знак звукооператору прибавить громкости. Его блудливый глаз так и стрелял по сторонам от возбуждения.
— Так что ты хотела, Хилари? — страдальчески спросил Филипп.
— Ты должен немедленно вернуться домой, Филипп, если хочешь спасти наш брак.
Филипп издал краткий истерический смешок.
— Почему ты смеешься?
— Я писал тебе примерно о том же самом.
— Но я не шучу, Филипп.
— И я тоже. Кстати, ты можешь себе представить, сколько народу слушает наш разговор?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Вот именно! Поэтому не сочти за труд, немедленно повесь на рычаг чертову трубку!
— Ну если это все, что ты можешь сказать мне… А я-то надеялась, ты понял, что я собираюсь завести роман.
— А я уже завел роман! — закричал Филипп. — Но меньше всего мне хотелось бы, чтобы об этом узнал весь мир!
До Хилари наконец дошло. Она охнула, замолчала, и телефон отключился.
— Потрясающе, — сказал Чарлз Бун, когда все красные и зеленые лампочки погасли и замолчал микрофон. — Потрясающе. Высший класс. Фантастика, а не передача!
Прогноз погоды обещал, что будет облачно с прояснениями, и в первый погожий денек Моррис проснулся спозаранок от солнечных лучей, упавших ему на лицо из-за тонкой хлопковой занавески. Облачно с прояснениями. «Кто назначает эти прояснения? — все спрашивал он своих английских знакомых. — Какой такой умник сидит там наверху и что-то проясняет?» Впрочем, больше это никому не казалось забавным, и теперь даже он стал привыкать к причудливой метеорологической идиоматике. «Температура в пределах сезонной нормы». «Немного прохладно». «Местами дожди». «Переменная облачность». Отсутствие точности во всей этой терминологии уже перестало его беспокоить. Он смирился с тем, что, как и весь английский лексикон, это тоже своеобразный язык недомолвки и компромисса, рассчитанный на то, чтобы лишить погоду всякого драматизма. И никаких разговоров о максимумах и минимумах — все вокруг умеренно, заранее определено и сдержанно.
Он немного полежал на спине, прикрыв глаза от солнца и от таких же слепяще цветастых обоев, украшающих стены гостевой спальни в доме Лоу, и прислушиваясь к тому, как дом пробуждается ото сна и весь его остов потягивается и кряхтит, как набитая стариками ночлежка. Потрескивают половицы, гудят и клокочут водопроводные трубы, скрипят дверные петли, а в рамах дребезжат стекла. От этого шума можно просто оглохнуть. К общему хору Моррис добавил свой голос, испустив затяжной непристойный звук, от которого он чуть не подпрыгнул на матрасе. Это был его традиционный салют наступившему дню; что-то было в этом Раммидже, возможно, вода, от чего у него развился ужасный метеоризм.
При звуке шагов за дверью он навострил уши. Хилари? Он выскочил из кровати, бросился к окну, распахнул его настежь и встряхнул, проветривая, постельное белье.
Напрасные усилия. Это была Мэри Мейкпис: он распознал ее тяжелую беременную поступь. А ему-то на какой-то миг показалось, что Хилари смилостивилась и решила заглянуть к нему в комнату, чтобы немного покувыркаться в сене на утренней зорьке. Моррис захлопнул окно и, дрожа от холода, прыгнул обратно в кровать. А как близко он подошел вчера к тому, чтобы затащить Хилари в постель!
Она захандрила, потому что вчера был день ее рождения, а Лоу не прислал ей не то что подарка, но и дешевенькой открытки. «Когда не надо, он шлет мне розы через «Интерфлору», а когда надо, не может вспомнить про мой день рождения, — пожаловалась она с грустной усмешкой. — В таких вещах он совершенно безнадежен. Обычно ему дети напоминают». Чтобы поднять ей настроение, Моррис пригласил ее поужинать. Она стала возражать. Он настаивал. Его поддержала Мэри, а потом и Аманда. Наконец Хилари позволила уговорить себя. Она приняла душ, вымыла голову и нарядилась в очень идущее ей черное длинное платье, которого Моррис прежде не видел, с глубоким вырезом, открывавшим ее гладкие кремовые плечи и бюст. «Да вы потрясающе выглядите!» — со всей откровенностью сказал Моррис, и она залилась румянцем по самое декольте. И все теребила бретельки на платье и натягивала на плечи шаль — пока не осушила второй мартини, после чего раскованно навалилась грудью на стол и ничего не имела против, когда он запускал в вырез ее платья продолжительные оценивающие взгляды.
Он пригласил ее в более или менее сносный итальянский ресторанчик, а потом они зашли в «Петронеллу», небольшой полуподвальный бар недалеко от вокзала, с приличной музыкой и не слишком молодой публикой. В тот вечер на сцене выступала группа под названием «Смерть Артура», играющая в стиле фольклорного блюза, с меланхоличной солисткой, поющей под Джоан Баэз и других певиц подобного типа. Однако все могло быть гораздо хуже — группа тяжелого рока Хилари уж точно не пришлась бы по вкусу. Все вокруг, похоже, ей нравилось, так как она, изумленно оглядываясь на глинобитную лепнину а-ля Тюдор и с энтузиазмом аплодируя после каждой песни, сказала: «Я и не знала, что в Раммидже есть такие местечки, — и как вы только его обнаружили?» Он не стал говорить, не желая ее разочаровывать, что «Петронелла», как и десятки других подобных заведений, каждый вечер рекламирует себя в местной газете, но, скорее всего, Хилари и ее сверстники просто не замечали, что происходит в городе вокруг них. А между тем, пусть в это верилось с трудом, в Раммидже теплилась какая-никакая светская жизнь, хотя отдельные ее проявления, например клубы для «голубых» или вест-индские притоны, обнаружить было очень непросто. Но были и другие, не менее интересные и вполне доступные заведения — например коктейль-бар в «Ритце», одном из лучших отелей Раммиджа, в субботу вечером, когда там собирались водители с женами или подружками, чтобы отвести душу за бутылкой. Как ни старались в отеле удерживать цены на высоте в попытке сохранить марку, водителей было не запугать. Они рассаживались за столом или торчали у стойки, а их женщины, поправляя огромные, как осиные гнезда, парики, громоздились над своими крепкими, широкоплечими кавалерами, которые сидели как истуканы в новых с иголочки костюмах с торчащими из рукавов жесткими мозолистыми кулаками и заказывали по кругу дайкири, коктейли с виски, «Белую леди», «Апельсиновый цвет» и собственные изобретения Гарольда, владельца бара и обладателя ресторанных призов, — «Ядерный гриб», «Усиленный заряд», «Шаровую молнию» и «Росу Раммиджа»…
— Мы как-нибудь туда сходим, — пообещал он Хилари.
— Господи, да вы уже все тут знаете, Моррис. Можно подумать, что вы прожили в Раммидже долгие годы.
— Мне самому иногда так кажется, — мягко пошутил он.
— Вам, наверное, уже не терпится вернуться домой, в Эйфорию.
— Да как вам сказать… Жаль было бы пропустить розыгрыш первого гран-при Раммиджа.
— Ну, а наш климат… И ваша семья?..
— Я буду рад повидать близнецов. Возможно, в последний раз. Вы же знаете, что Дезире хочет со мной развестись.
У Хилари на глаза навернулась пьяненькая слеза.
— Мне очень жаль, — сказала она.
Моррис передернул плечами, и лицо его приняло мужественное, но усталое выражение, как у обаятельного кино-гангстера. Позади Хилари на стене висело дымчатое зеркало, сверяясь с которым он вносил в свое отражение легкие и малозаметные поправки, ненадолго отвлекаясь для этого от созерцания ее декольте.
— А есть какие-нибудь шансы на примирение? — спросила она.
— Я надеялся, что эта моя поездка что-то изменит. Но судя по письмам Дезире, она не передумает.
— Мне очень жаль, — снова сказала Хилари.
Солистка «Смерти Артура» пела «Кто знает, куда уходит время», вполне сносно имитируя Джуди Коллинз.
— А у вас с Филиппом были какие-нибудь проблемы? — отважился спросить Моррис.
— Нет, никогда. Ну, то есть до сих пор… — Она в смущении запнулась.
Он протянул руку и накрыл ее ладонь своей.
— Вы знаете, что мне известно насчет Мелани.
— Да, знаю… — Она уставилась на его большую темную руку с пальцами, заросшими густыми волосами. «Похоже на медвежью лапу», — обычно говорила Дезире. Но Хилари своей руки не отняла.
— Это случилось впервые, — сказала она.
— Откуда вы знаете?
— Уж я-то знаю… — Она подняла на него глаза. — Мне очень жаль, что это оказалась ваша дочь.
Придумать подходящий ответ на подобное сочувствие Моррису не удалось. Он снова пожал плечами.
— Но вы ему это уже простили? — спросил он.
— Да, конечно. Думаю, что да.
— Хотел бы я, чтобы у Дезире было столько же понимания, — вздохнул он.
— Возможно, ей приходится понимать куда больше? — робко спросила она.
Он бесшабашно ухмыльнулся:
— Возможно.
К певице присоединились соло– и бас-гитары, и все вместе они запели популярную песенку про волшебного дракона, подражая группе «Питер, Пол и Мэри». Моррис пришел к выводу, что соло-гитара совсем никуда не годится. Возможно, это и был Артур. В таком случае, название группы символизировало конечную цель, достижение которой было весьма желательно.
— Ну что, заглянем куда-нибудь еще? — спросил Моррис.
Пабы к этому времени закрылись, и «Петронелла» стала заполняться менее утонченной публикой — забубёнными выпивохами и уличными девицами не первой свежести. В любую минуту «Смерть Артура» могла закончить свою программу, за чем последовало бы шумное диско. Моррис знал еще одну придорожную закусочную, в которой музыкальный автомат был заряжен исключительно свингом сороковых годов.
— Я думаю, нам пора домой, — сказала Хилари. Моррис взглянул на часы.
— Куда спешить? С детьми сидит Мэри.
— Нет, все равно пора. Меня что-то совсем разморило. Не привыкла я столько пить по вечерам.
Сев в машину, она откинулась на сиденье и закрыла глаза.
— Спасибо за чудесный вечер, Моррис.
— Спасибо вам. — Он наклонился и в порядке эксперимента поцеловал ее к губы. Она обняла его за шею и приняла поцелуй раскованно и с удовольствием. И Моррис решил все-таки отвезти ее домой.
Когда они вернулись, дом уже спал. Они молча поднялись на цыпочках по лестнице. Пока Хилари накрывала стол к завтраку, чтобы не возиться утром, Моррис пошел в ванную, быстренько подмылся, почистил зубы, надел чистую пижаму и шелковое кимоно и засел в ожидании в своей комнате. Наконец Хилари поднялась к себе. Он выждал еще несколько минут, затем тихонько пересек коридор и вошел к ней в спальню. Хилари в комбинации сидела у зеркала и расчесывала волосы. Обернувшись, она вздрогнула от неожиданности.
— Вы что, Моррис?
— Я просто подумал, что, может быть, сегодня я буду спать здесь. Разве вам этого не хотелось?
Она в ужасе затрясла головой:
— Нет-нет, что вы!
— А почему нет?
— Только не здесь! Дети рядом. И Мэри.
— Но где же еще? Завтра я возвращаюсь к О'Шею. Крышу уже починили.
— Я знаю. Извините меня, Моррис.
— Да будет вам, Хилари! Расслабьтесь! Вы чем-то встревожены. Давайте-ка я сделаю вам массажик.
Он встал позади Хилари, положил ей руки на шею и стал разминать плечевые мышцы. Но она ничуть не расслабилась и напряженно склонила вбок голову, так что в зеркале они отразились вдвоем как живая картинка, демонстрирующая истязателя и его жертву.
— Извините меня, Моррис, но лучше не надо, — пробормотала она.
— О'кей, — холодно сказал он и оставил ее, неподвижно застывшую перед зеркалом.
Через несколько минут они снова встретились в коридоре между ванной и спальнями. У Хилари под халатом была надета ночная рубашка, лицо блестело от крема. У Морриса вид был откровенно мрачный и обиженный. Проходя мимо, она дотронулась до него рукой.
— Моррис, извините меня, — прошептала она.
— Забудьте об этом.
— Если бы это было возможно… Если бы… Вы были так добры ко мне! — она слегка покачнулась в его сторону. Он поймал ее, поцеловал, скользнул рукой под халат, и все пошло просто замечательно, но вдруг где-то рядом громко скрипнула половица, Хилари вырвалась и метнулась в свою комнату. Разумеется, поблизости никого не было. Это просто треклятый старый дом снова завел сам с собой беседу. Хилари говорила, что от центрального отопления старое дерево стало одновременно усыхать и расширяться. Возможно, что и так. В комнате Морриса между половицами зияли такие широкие щели, что сейчас из кухни этажом ниже сюда стал просачиваться аппетитный аромат бекона и кофе. Моррис решил, что пора вставать.
В кухне Мэри Мейкпис, одетая в один из халатов Хилари, который с трудом сходился на ее выпяченном животе, готовила для детей завтрак.
— Что вы такое сотворили вчера с Хилари?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33