Если вы, глядя на ее наряд, подумаете, что она только что из постели, то вы будете недалеки от истины.
— Не обращайте на него внимания, — сказала Белла. — Как вам Эйфория?
Из двух вопросов, задаваемых ему гостями, этот был для него наиболее предпочтителен. Вторым же вопросом было: «Над чем вы работаете?»
— Над чем вы работаете, мистер Лоу? — спросил, снова налетев на Филиппа, Люк Хоуган.
— Люк! — крикнула миссис Хоуган, избавляя Филиппа от необходимости искать ответ. — Кажется, наконец, пришел Чарлз Бун!
По холлу пронеслось волнение, и все головы дружно повернулись к выходу. Бун действительно прибыл, с демонстративным пренебрежением одетый в майку и джинсы и в сопровождении надменной и импозантной девушки из банды «Черные пантеры», которой ночью предстояло выступить в его программе. Они уселись в углу с коктейлями «Кровавая Мэри» и соблаговолили дать аудиенцию профессорско-преподавательскому составу с женами: все гости, вытянув шеи, окружили их плотным восторженным кольцом. Девушка-пантера, правда, принимала в этом мало участия и лишь обводила холодным взглядом роскошную меблировку хоугановского дома, словно прикидывая, хорошо ли она будет гореть. Однако Бун с лихвой компенсировал ее неразговорчивость. Филипп, который вообще-то рассчитывал оказаться на этом вечере в центре внимания, стоял всеми забытый на задах этого маленького королевского двора. Огорченный, он вышел из гостиной на террасу. Там, опершись о перила и скучающе глядя на бухту, в одиночестве стояла женщина. Над бухтой развернулось грандиозное зрелище: садилось солнце, и его багровый шар словно повис на гибких тросах подвесного Серебряного моста. Филипп остановился метрах в четырех от женщины.
— Чудесный вечер, — сказал он.
Она бросила на него быстрый взгляд и вновь продолжила созерцание заката.
— Да, — ответила она немного погодя.
Филипп нервно отхлебнул из бокала. В присутствии этой молчаливой, задумчивой женщины он чувствовал себя неловко и не мог вполне насладиться видом на бухту. И он решил вернуться в дом.
— Если вы идете в гостиную… — вдруг произнесла женщина.
— Да?
— Плеснете мне еще?
— Конечно, — ответил Филипп, беря у нее бокал. — Побольше льда?
— Побольше льда, побольше водки. Тоника не надо. И поищите под прилавком бара бутылку «Смирнофф». А стоящую на виду бутыль, купленную по дешевке, проигнорируйте.
Филипп послушно отыскал скрываемую от посторонних глаз бутылку и наполнил бокал, явно не рассчитав место, необходимое для льда, который он (имея мало опыта в обращении с крепкими напитками) положил в последнюю очередь. Вдалеке по-прежнему безостановочно лилась речь Чарлза Буна, повествующего о своих планах телевизионных программ по искусству. «Все будет иначе… искусство в действии… установить камеру перед скульптором на месяц-другой, затем прогнать пленку со скоростью пятьдесят тысяч кадров в секунду, и можно будет видеть, как скульптура приобретает очертания… Поставить модель перед двумя художниками… взять две камеры, показывать процесс на разделенном пополам экране… увидеть контраст… продать картины с аукциона в конце программы…» Филипп добавил и себе в бокал джину с тоником и понес напитки на террасу.
— Спасибо, — сказала женщина. — Что, этот говнюк там все еще треплется и никак не может кончить?
— Да, это уж точно.
— Вы, я надеюсь, не из его поклонников?
— Решительно нет.
— Давайте за это выпьем.
И они за это выпили.
— Ого, — сказала женщина, — а вы мне неслабо налили.
— Я следовал вашим указаниям.
— От души, — сказала женщина. — Мы, кажется, не знакомы. Вы — приглашенный профессор?
— Да, я — Филипп Лоу, по обмену с профессором Цаппом.
— Вы сказали, Цаппом?
— А вы его знаете?
— Еще как. Это мой муж.
Филипп поперхнулся джином:
— А вы его жена?
— Вас это удивляет? Я что, слишком старая? Или слишком молодая?
— Нет-нет, — ответил Филипп.
— Что — нет?
В ее небольших зеленых глазах сверкнула насмешка. У нее были рыжие волосы, яркая, но не слишком привлекательная внешность и в целом не очень ухоженный вид. Ей можно было дать лет тридцать пять.
— Я просто удивился, — ответил Филипп. — Я полагал, что вы поехали в Раммидж вместе с мужем.
— А вы с женой сюда приехали?
— Нет.
Ее ответный жест подразумевал, что все его предположения не имеют под собой ни малейшего основания.
— Я бы хотел взять ее с собой, — сказал Филипп, — но мой визит был организован в очень короткий срок. К тому же у нас дети, так что были бы проблемы со школой и так далее. Да и дом не на кого оставить…
И он продолжал в том же духе и говорил, как ему показалось, несколько часов, будто отвечая на обвинение перед судом. И уже почувствовал, что несет явный вздор и никак не может остановиться, потому что миссис Цапп своим молчанием и насмешливым взглядом будто усугубляла его вину.
— А у вас есть дети? — спросил он наконец с отчаяньем.
— Двое. Близнецы. Мальчик и девочка. Девять лет.
— Ну, тогда вам понятны мои проблемы.
— Мне кажется, у нас с вами разные проблемы, мистер Лоу.
Она отвернулась лицом к заходящему солнцу, которое уже опускалось в море позади Серебряного моста, и сделала медленный глоток.
— А кстати, как отнеслась ко всему этому ваша жена, мистер Лоу? Ее тоже заботят дети с их школой, дом и все такое прочее? Она не была против вашей поездки?
— Ну, мы, конечно, это тщательно обсудили… Принять решение было непросто… Последнее слово оставалось за ней… — (Он снова почувствовал, что его втягивает в воронку навязчивого самооправдания.) — Да что там говорить, для нее эта сделка очень невыгодна.
— Какая еще сделка? — резко спросила женщина.
— Ну, это просто оборот речи. Я хочу сказать, что я получил массу прекрасных возможностей, оплаченный отпуск, если хотите. А у нее жизнь почти не изменилась, разве что стала более одинокой. Да вы, наверное, и сами это почувствовали.
— Что я почувствовала, отправив Морриса в Англию? Блаженство, просто блаженство.
Филипп вежливо пропустил эту ремарку мимо ушей.
— Как хорошо растянуться в собственной постели. — сказала она, раскинув руки и обнаружив под мышками рыжую поросль, — когда никто не дышит тебе в лицо перегаром и не лапает между ног…
— Я, пожалуй, вернусь в гостиную, — сказал Филипп.
— Я вас сконфузила, мистер Лоу? Извините. Давайте поговорим о чем-нибудь еще. О виде на бухту. Не правда ли, он великолепен? У нас тоже есть вид из окна. Тот же самый. У всех в Плотине один и тот же вид, кроме нефов и белых голодранцев, у которых квартиры внизу. Если вы живете в Плотине, у вас должен быть вид из окна. Это первое, о чем спрашивают, когда покупают дом. Есть ли вид из окна. Один и тот же, разумеется. И нет никакого другого вида. Куда бы вы ни шли — на обед ли, на вечеринку, — дома будут разные, шторы на окнах разные, и все один и тот же долбаный вид. Мне иногда хочется взвыть.
— Ну, здесь я с вами не согласен, — сухо сказал Филипп. — Мне, наверное, он никогда не надоест.
— Но вы здесь не жили десять лет. Еще погодите. Как известно, тошнота подступает медленно.
— Я думаю, что после Раммиджа…
— А что это такое?
— Это город, откуда я приехал. И куда уехал ваш муж.
— Да-да, припоминаю… как вы сказали — Сраммидж?
— Раммидж.
— А мне что-то другое послышалось. — Она чересчур громко рассмеялась и пролила себе на платье водку. — Черт. Ну и что такое Раммидж? Моррис все его расхваливал, а другие говорят, что это гнусная дыра.
— И то и другое — преувеличение, — сказал Филипп. — Это большой промышленный город со всеми его преимуществами и недостатками.
— И в чем же преимущества?
Филипп напряг память, но ничего не смог назвать.
— Мне пора вернуться в дом, — сказал он. — Я еще мало с кем познакомился.
— Расслабьтесь, мистер Лоу. Вы еще не раз их увидите. Одни и те же люди ходят на одни и те же вечеринки в одни и те же дома. Расскажите что-нибудь о Сраммидже. Или нет, лучше о своей семье.
Филипп предпочел откликнуться на первую просьбу.
— Ну, не все у нас так плохо, как думают некоторые, — сказал он.
— У вас в семье?
— Нет, в Раммидже. Там есть приличная картинная галерея, и симфонический оркестр, и драмтеатр, и кое-что еще. И за город выехать легко.
Миссис Цапп снова погрузилась в молчание, опять вынудив его слушать свой голос, которому явно недоставало искренности. Он терпеть не мог концертов, редко ходил в картинную галерею и лишь раз в году осчастливливал своим присутствием драмтеатр. А эти унылые вылазки за город по воскресеньям после обеда? И в чем же преимущество города, из которого можно легко сбежать?
— Школы у нас очень неплохие, — сказал он. — Ну, то есть найдется одна-другая…
— Школы? Похоже, они вам покоя не дают.
— А разве вы не считаете, что образование чрезвычайно важно?
— Нет. Я думаю, что, помешавшись на образовании, мы сами роем себе могилу.
— То есть как?
— Каждое поколение получает образование, позволяющее ему заработать деньги на образование следующего поколения, и никто ничего не делает с самим образованием. Вы выбиваетесь из сил ради образования ваших детей, чтобы они выбивались из сил ради образования своих детей. И в чем тут смысл?
— Ну, вы то же самое можете сказать о браке и семье.
— Вот именно! — воскликнула миссис Цапп. — Вот именно! — И тут она внезапно посмотрела на часы и сказала: — О Господи! Мне давно пора, — из чего стало ясно, что это Филипп ее задерживает.
Не желая произвести впечатление театральным выходом в гостиную в компании миссис Цапп, Филипп попрощался с ней и задержался на террасе. Выждав, когда она, по его расчету, покинет сцену, он собрался присоединиться к гостям и найти дружественно настроенных людей, которые подбросят его домой, а может быть, и пригласят к себе на ужин. Но в этот момент до него дошло, что в доме воцарилась странная тишина. Встревоженный, он поспешил войти в гостиную и обнаружил, что там нет никого, кроме темнокожей женщины, которая собирала пепельницы. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— Э… а где все? — пробормотал Филипп.
— Ушли домой.
— Как? И хозяева? — возразил Филипп. — А я хотел попрощаться.
— Они, наверное, поехали куда-нибудь перекусить, — сказала женщина, пожав плечами, и возобновила свой медленный обход гостиной.
— Черт, — сказал Филипп. Он услышал, что на улице кто-то заводит машину, и выбежал из входной двери как раз в тот момент, когда миссис Цапп отъехала от дома в большом белом фургоне.
Моррис Цапп стоял у окна своего кабинета в Раммидже с сигарой в зубах (предпоследней из того запаса, что он привез с собой) и прислушивался к шагам людей, снующих мимо его двери. Наступило время чаепития, и Моррис раздумывал, вернуться ли ему с чашкой к себе в комнату или же выпить ее в профессорской, где остальные преподаватели непременно соберутся в противоположном углу посплетничать и будут бросать на него косые взгляды поверх газет. Он с тоской смотрел на главный двор кампуса — поросший травой четырехугольник, теперь слегка припорошенный снегом. Уже несколько дней подряд погода колебалась между заморозками и оттепелью, так что было непонятно, какого рода осадки заполняют атмосферу — дождь, снег или туман. Тусклый красноватый глаз солнца, с трудом забиравшегося чуть-чуть повыше крыш, безрадостно маячил над городом, едва просвечивая сквозь мглу и покрывая ржавыми пятнами присыпанные снегом поверхности. «Не погода, а трагическое недоразумение», — подумал Моррис. И в этот момент раздался стук в дверь.
Он вздрогнул и оглянулся. Стук в дверь! Наверное, по ошибке. Или его уже подводит слух? В темной комнате — а он еще не успел включить свет — это впечатление еще более усугублялось. Но нет — стук в дверь повторился.
— Войдите! — сказал он хриплым голосом и прокашлялся. — Войдите! — Устремившись к двери поприветствовать гостя и включить свет, он налетел на стул и выронил сигару, которая колбаской закатилась под стол. Он нырнул за ней вслед, и в этот момент дверь отворилась. Из коридора в комнату проник косой луч света, но сигары не высветил. Женский голос неуверенно спросил:
— Профессор Цапп?
— Да-да, входите. Вы не можете включить свет? Свет зажегся, и женщина охнула:
— Где вы?!
— Под столом. — Перед Моррисом остановилась пара громоздких сапог с меховой опушкой, а над ними — обветшалый подол шубы. Ко всему этому через мгновение добавилось перевернутое женское лицо с красным носом и тревожным взглядом. — Я сейчас, — сказал он. — Я здесь где-то сигару потерял.
— Ах ты, Боже мой, — не моргая, сказала женщина.
— Мне не столько сигары жалко, — объяснил Моррис, ворочаясь на корточках под столом, — сколько ковра… Дьявол!!!
Резко отдернув от жгучей боли руку, Моррис торопливо стал выбираться из-под стола и с ходу налетел головой на перекладину. С беззвучными проклятьями он заковылял по комнате, засунув правую руку под левую подмышку и обхватив правый висок левой рукой. Краем глаза он успел заметить, что женщина в шубе отпрянула от него и спрашивает, что случилось. Он рухнул в кресло и слабо застонал.
— Я зайду в другой раз, — сказала женщина.
— Нет-нет, не покидайте меня! — вскричал Моррис. — Возможно, мне понадобится медицинская помощь.
Над ним снова нависла шуба, и ее обладательница уверенным движением отняла его руку от виска.
— У вас здесь будет шишка, — сказала женщина, — но кожа не повреждена. Лучше всего приложить ведьмин орех.
— Можете порекомендовать хорошую ведьму?
Женщина хихикнула.
— По-моему, с вами все не так плохо, — сказала она. — А что с рукой?
— Сигарой обжег. — Моррис вытащил пострадавшую руку из-под мышки и бережно развернул ладонь.
— Ничего не вижу, — прищурившись, сказала женщина.
— Да вот же! — Он указал на едва заметную припухлость у основания большого пальца.
— Ну, это маленькое пятнышко лучше всего вообще не трогать.
Взглянув на нее с упреком, Моррис поднялся из кресла и подошел к письменному столу за новой сигарой. Зажигая ее дрожащими пальцами, он приготовился сострить о том, как с помощью сигары прийти в себя после происшествия с сигарой, но, повернувшись, увидел, что женщина исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33