На следующих страницах была представлена история мельницы "Прогресс". Авторское свидетельство и различные справки подтвердили, что инженер Подрайский изобрел и успешно применил на практике новый тип мельницы с вертикально поставленными жерновами. Упоминалась и новая насечка жерновов по принципу Архимедовой спирали. Далее удостоверялось, что своим изобретением Подрайский принес пользу стране, облегчил положение городского населения, которое в период разрухи остро нуждалось в возможности молоть зерно.
Я молча прочитывал эти возникающие одна за другой бумаги. Ну и подал же себя, свою биографию, Бархатный Кот! Во мне пробудилось любопытство. Куда же он канул, где обретался после краха мельницы? Оказывается, в Управлении артиллерии Красной Армии. Справка гласила, что Подрайский в течение ряда лет работал над своим изобретением военного характера и зарекомендовал себя серьезным организатором и способным химиком. Вот как, еще и химиком?! Не взрывчатое ли вещество он предложил Управлению артиллерии? Не то ли самое, которое придумал и запродал Подрайскому неудачник Мамонтов, фигурировавшее сначала над названием "московит", а потом "лизит"?
Что я мог сказать, что мог противопоставить этому потоку бумаг?
- Величайший проходимец! Ультражулик! - сказал я.
Новицкий прищурился:
- Может быть, когда-нибудь он по отношению лично к вам совершил неблаговидный поступок? Мы слушаем... Сообщите, пожалуйста, об этом.
И вдруг по взгляду Новицкого, взгляду, который только что был острым, настороженным, а теперь стал равнодушным, даже, пожалуй, опять сонным, я понял: он опасается меня спугнуть, напряженно ждет ответа и намерен изобразить мой протест как попытку свести давние личные счеты с Подрайским. Эх, как я сразу не сообразил: сейчас Новицкий защищает не столько Подрайского, сколько самого себя, свой авторитет, репутацию начальника, который не совершает ошибок.
- Пожалуйста, мы слушаем, - вновь обратился он ко мне.
Но я промолчал.
- Август Иванович, - сказал Новицкий, - как вы считаете: есть ли у нас основания требовать устранения Подрайского? Имеем ли мы моральное право бросать на него тень?
Шелест ответил:
- Признаться, Павел Денисович, я такого права за собой не чувствую.
Новицкий поинтересовался мнением и работника отдела кадров. Тот согласился с Шелестом.
Все вышли из кабинета, лишь я в одиночестве продолжал сидеть. Потом встал, постоял у окна. Куда, к кому теперь пойти? Новицкий сумел заткнуть мне рот бумагой.
Вновь хлопнула дверь. Обернувшись, я увидел Любарского. Мы поздоровались. Он с тонкой улыбкой протянул:
- Э, кто-то расстроил нашего Калло.
После ссоры или, вернее, стычки в Заднепровье я не раз уже встречался с Любарским. Отношения были прохладными, но все же иногда мы перекидывались несколькими фразами. На днях он даже поздравил меня с успехом; правда, и тогда в его тоне слышалась ирония.
- Вас огорчили эти сеньоры? - продолжал Любарский. - Они только что мне встретились. Во главе шествовал Новицкий.
Я угрюмо молчал.
- Будьте философом! - посоветовал Любарский. - Смиритесь, это единственное утешение.
Я не проявил деликатности, буркнул:
- Не нуждаюсь в утешении, - и покинул кабинет.
23
- Чувствую, - сказал с улыбкой Бережков, - что надо подхлестнуть нашу затянувшуюся повесть. Разрешите сразу перенести вас на восемь - десять месяцев вперед, изобразить один денек - опять последнее число декабря, канун Нового года, наступающего тысяча девятьсот тридцатого.
Утром в тот день Бережков нервничал, ожидая, когда приедет Шелест. Они договорились встретиться в АДВИ в десять часов утра. Но Шелест опаздывал. Бережков в замасленной рабочей кепке, в черном, тоже кое-где поблескивающем маслом комбинезоне, натянутом поверх костюма, уже несколько раз пробежал по морозу из мастерских, где после очередной поломки был разобран и тщательно просмотрен "Д-24", в главное здание института и спрашивал там о Шелесте, выскакивал на крыльцо, оглядывая улицу, и, наконец, не выдержав, позвонил Шелесту домой. Из дома ответили, что Август Иванович уже час назад поехал на работу.
- Как - на работу? Мы его здесь ждем не дождемся.
- Кажется, он хотел по дороге заехать в редакцию.
- Еще в редакцию? В какую?
Бережков знал, что Шелест был членом редакционного совета в нескольких местах: в отделе техники Большой Советской Энциклопедии, в Научно-техническом издательстве и в журнале "Мотор". Не получив от домашних Шелеста более точных указаний, Бережков стал названивать во все эти редакции. Через несколько минут он напал на след.
- Да, Август Иванович у нас был и только что ушел.
- Куда?
- Одну минутку... Простите, оказывается, он еще здесь. Зашел в нашу парикмахерскую.
- В парикмахерскую? - вскричал Бережков. - Так передайте ему... Передайте ему, что все погибнет, если он не приедет сейчас же в институт.
- Как вы сказали? Что погибнет?
- Все.
Со стуком положив трубку, он мрачно посмотрел на телефон и зашагал в мастерские, к мотору.
Через некоторое время Шелест прибыл.
- Что у вас стряслось? Я думал, что АДВИ горит...
Они, директор и главный конструктор института, разговаривали в маленькой конторке мастерских. Шелест положил на стол большой желтый портфель, снял фетровую серую шляпу, которую носил и зимой, и энергично потер уши.
Бережков потянул носом.
- Вы, кажется, изволили и надушиться, - зло сказал он.
Шелест расхохотался. Видимо, он приехал в чудесном настроении.
- Хорошо, что я догадался, - сказал он, - кто мне позвонил. А то... А то, мой дорогой, остался бы неподстриженным под Новый год.
Он провел рукой по своим блестящим, цвета серебра с чернью, волосам, сейчас очень гладко зачесанным, и чуть их взбил. Бережков метнул на него свирепый взгляд.
- Какой, к черту, Новый год?! Август Иванович, погибаем без подшипника.
- Так я и знал... Если Бережков не раздобыл подшипника, то у него рушится вселенная... Садитесь-ка. Рассказывайте. Вместе что-нибудь придумаем.
- Я уже придумал. Но нужен, Август Иванович, ваш авторитет.
Бережков сообщил, что в разобранном моторе произведена подгонка и смена разных деталей. Поставлен новый кулачковый вал взамен сломавшегося. Но выяснилось, что треснул и шарикоподшипник на этом валу. Запасного подшипника таких размеров в институте нет.
- А рядом, - Бережков ткнул в пространство черным замасленным пальцем, - вы представляете, Август Иванович, рядом, на складе Авиатреста, есть такие шарикоподшипники. Но трест нам их не дает. Импортная вещь! Нужно чертовское оформление через тридцать три инстанции.
- Что же вы предлагаете?
- Конечно, немедленно позвонить Родионову. Вы, как директор...
- Ну знаете... Звонить начальнику Военно-Воздушных Сил из-за какого-то подшипника...
- А как же? Иначе, черт побери, мотор простоит несколько суток.
- Нет, я решительно отказываюсь. Во всем, дорогой мой, надо знать такт и меру.
- Тогда я позвоню сам.
- Попытайтесь, - иронически произнес Шелест.
- Хорошо.
Бережков потянулся к телефону.
- Алексей Николаевич, что вы?! Это... просто неприлично. Поищем-ка других путей. Надо быть совершенно невоспитанным, чтобы...
Бережков перебил:
- Теперь вы еще скажете о чести корпорации. Нет, Август Иванович. Вы же знаете, что Авиатрест вечно нас мытарит. Пора с этим покончить!
Больше не внимая предостережениям, Бережков взял трубку, назвал номер.
- Будьте добры, соедините, пожалуйста, с Дмитрием Ивановичем.
- Кто его просит?
- Передайте, что звонит Бережков, главный конструктор АДВИ.
- По какому вопросу?
- О моторе... Без Дмитрия Ивановича мы...
- О моторе? Сейчас ему доложу. Пожалуйста, подождите у телефона.
Насупившись, мрачно глядя на Шелеста из-под лоснящегося козырька нахлобученной кепки, Бережков ждал.
- Здравствуйте, товарищ Бережков, - раздался в трубке голос Родионова. - Я слушаю.
- Дмитрий Иванович, извините, что я обращаюсь к вашей помощи... Но мы можем потерять несколько суток из-за одного проклятого шарикоподшипника.
- Очень хорошо, что обратились... Нуте-с, в чем у вас затруднение?
- Дмитрий Иванович, Авиатрест не дает подшипника. И это не случайно. Нас там изматывают...
Жестикулируя, не стесняясь в выражениях, слыша порой внимательное "нуте-с, нуте-с", Бережков обрисовал положение.
- Так, - сказал Родионов. - Повторите, пожалуйста, размер подшипника, я запишу... Так... Сейчас же посылайте машину на склад и получайте там подшипник. Очень хорошо, что вы поставили этот вопрос, товарищ Бережков.
Мгновенно преобразившись, лихо сдвинув кепку на затылок, не забыв победоносно посмотреть на Шелеста, Бережков воскликнул:
- Спасибо, Дмитрий Иванович! Значит, к вечеру запустим. И в нынешнюю ночь "Д-24" будет отсюда вас приветствовать с Новым годом.
- А что, как остановится, да еще ровно в полночь?
- Ни в коем случае! Вы прислушайтесь под Новый год. Откройте форточку и слушайте. В полночь я дам такую форсировку, что вы дома нас услышите.
- И мотор выдержит?
- Обязан выдержать!.. Я, Дмитрий Иванович, загадал: если "Д-24" под Новый год будет работать, значит, в тысяча девятьсот тридцатом на нем взлетят наши самолеты.
- Примите, товарищ Бережков, такое же пожелание от меня... Эту ночь вы, следовательно, проводите с мотором?
- Да... Был бы только подшипник.
Родионов помолчал. Затем просто сказал:
- Нуте-с... Посылайте же машину.
- Нам тут и сбегать недалеко! - смеясь, воскликнул Бережков. Спасибо, Дмитрий Иванович. До свидания.
Окончив разговор, Бережков выпрямился во весь рост, сунул руки в карманы своего черного промасленного комбинезона и встал в таком виде перед Шелестом.
- Да, дорогой мой, - задумчиво произнес Шелест. - Кажется, я становлюсь очень старомодным человеком... И помру, наверное, таким.
24
В мастерских несколько слесарей-сборщиков и молодых инженеров, младших конструкторов института, перебирали мотор.
Все детали уже были пересмотрены; наметанный глаз по мельчайшим признакам, по чуть заметным засветлениям на обточенной стальной поверхности, по узору смазки разгадывал или словно прочитывал немую выразительную речь металла. Некоторые узлы уже были после переборки вновь смонтированы; около других, полусобранных на строго горизонтальных стальных плитах, еще лежали снятые части.
К плитам быстро подошел Бережков. За ним не спеша следовал Шелест.
- Недоля! - позвал Бережков.
Опустившись у плиты на корточки, Недоля что-то устанавливал или регулировал в одном агрегате мотора. Кепка была надета козырьком назад; голова прильнула к просвечивающему механизму; одна рука, словно обнимая сочленения металла, нежными, почти незаметными движениями массивных пальцев поворачивала блестящий диск, другая придерживала его снизу. Рядом на плите лежала синька - чертеж этого узла. Недоля не сразу откликнулся, лишь повел спиной; под пиджаком, некогда, видимо, коричневым, а теперь черно-лоснящимся, слегка двинулись лопатки. Наконец он отвел взгляд от мотора, поднялся и, откинув тыльной стороной ладони светлые волосы, выбившиеся из-под кепки, с довольной улыбкой произнес:
- На месте.
- Через два часа все у нас будет на месте, - сказал Бережков. Подшипник есть! Надо, друг, слетать за ним на склад.
- И сегодня пустим?
- Да.
- Сейчас умоюсь...
Ни о чем больше не расспрашивая, Недоля опустил замасленные руки в ведро с керосином и принялся их отмывать. Потом на несколько минут ушел и появился почти неузнаваемый: в новой пушистой кепке, в хорошо проглаженном темном, в полоску, костюме, в теплом свитере верблюжьей шерсти, не закрывавшем белого воротничка, перехваченного галстуком, - молодой инженер, младший конструктор института.
- Ты сегодня что-то приоделся, - сказал Бережков.
Он теперь обращался к Недоле то на "ты", то на "вы", то по имени, то по фамилии. Недоля смущенно улыбнулся.
- Я знал, - ответил он, - что Новый год здесь будем встречать. Помолчав, он продолжал: - Алексей Николаевич, к вам просьба...
- Пожалуйста. Какая?
- Алексей Николаевич, ребята... - Недоля, по студенческой привычке, называл ребятами своих товарищей, молодежь АДВИ, - ребята тоже хотят с нами тут встречать...
- Черт возьми, как я сам об этом не подумал? - воскликнул Бережков. Потрясающая мысль! Это будет абсолютно необыкновенный новогодний вечер. Закатим адскую иллюминацию...
Бережков уже стал фантазировать, но спохватился.
- Добывай подшипник! Потом этим займемся.
- А меня вы не приглашаете? - раздался голос Шелеста. Тон был очень грустный. Недоля обернулся.
- Август Иванович, неужели вы приедете?
- Если не помешаю, то...
- Август Иванович, мы не смели вас просить...
25
"Д-24" ревел под навесом на открытом воздухе. Ночь прорезали огненные языки из шестнадцати выхлопных труб. В любом помещений от этих сгорающих отработанных газов задохнулись бы не только люди, но и сам мотор, тоже требующий кислорода, кислорода... Сильный рефлектор освещал длинную панель со всякими приборами, где дрожащие стрелки показывали количество оборотов в минуту, мощность, развиваемую двигателем, давление масла и т. д. Рядом, в здании института, в зале испытательной станции, действовала точно такая же дублетная панель - за работой мотора можно было следить и оттуда.
Под навесом, ни к чему не прикасаясь, лишь поглядывая на стрелки, прохаживался дежурный механик. "Д-24" ревел, сотрясая бетонный фундамент под собой, сотрясая воздух. Вот так - без перерыва, без единой остановки хотя бы на минуту - мотор должен был проработать пятьдесят часов на государственном испытании, к которому его готовил институт. Авиационный двигатель, как знает читатель, по существу, еще не создан, не доведен, если он не может выдержать столько часов непрерывного хода на разных режимах, не сдаст такой нормы (ныне, скажем в скобках, значительно повышенной).
В воротах испытательной станции, похожих на ворота гаража, открылась дверь-калитка. На покатый настил, на снег хлынул поток электрического света. В зал, некое подобие цеха, вторглась еще гурьба гостей, участников новогодней пирушки, энтузиастов института. В глубине, среди испытательных приборов и машин, виднелся стол, уставленный яствами и питиями, закупленными в складчину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74