25
Наступило наконец утро получки. Изумительно приятное утро. Машенька дожидалась его почти с таким же нетерпением, как и я, - надо было уплатить один неотложный долг, который она сделала, конечно, ради братца. Помню, выдался первый заморозок, кое-где лег иней.
Как вам известно, я еще не являлся владельцем полноценного пальто (все было впереди!), пришлось надеть единственную изношенную, навек измаранную ржавчиной и маслом куртку. Кепка была тоже не из новеньких. Маша критически оглядела меня, покачала головой и взяла под руку. Мы отправились.
Я шел, легкомысленно насвистывая. Напевала и Маша. Однако, встретившись у ворот фабрики с мастеровыми из моей ватаги, я узнал сногсшибательную новость: этой ночью несколько человек из управления фабрики, в том числе главный бухгалтер, были арестованы. Встревоженный за судьбу моего чека, я прибавил шагу. Пришлось прикрикнуть на Машу, которая начала бормотать, что она всегда была против этих дурацких подрядов. Я заверил ее, что совершенно спокоен. Какое мне дело до каких-то арестов? Свои деньги я заработал честно, законно. У меня на руках договоры и акты сдачи-приемки, за мной все права, мой чек не пропадет.
Войдя в бухгалтерский зал, я быстро посмотрел по сторонам. Да, бухгалтерия работала, сотрудники были на местах. Приблизившись к деревянному барьерчику, за которым были расположены столы, я спросил:
- Скажите, пожалуйста, к кому мне обратиться? Главный бухгалтер назначил мне сегодня прийти за моим чеком.
Сотрудник, перед которым я стоял, хотел что-то ответить. Однако откуда-то со стороны отчетливо прозвучал вопрос:
- Кто вы такой?
Я обернулся. На меня смотрел незнакомый мне человек. По каким-то признакам я всегда мгновенно отличаю людей, кому свойственна быстрота мысли, быстрота ориентировки. Этот был таким. Невысокий, смуглый, в обыкновенном пиджаке, в обыкновенной рубашке, он стоял невдалеке, ожидая ответа. Кто же он? Новый директор?
- А вы кто? - выговорил я.
Подойдя, он сухо сказал:
- Следователь отдела по борьбе с экономической контрреволюцией.
Наступила неприятная, настороженная тишина. Я искоса заметил, что все перестали работать и с любопытством взирали на меня. Я неловко буркнул:
- Бережков.
- Подрядчик Алексей Николаевич Бережков?
- Да...
- Хорошо. - Он помедлил, холодно глядя на меня. - Очень хорошо, что вы явились сами. Ваше дело у меня.
Маша молча смотрела на него. Я тоже оцепенел. Как это надо понимать: "явились сами"? Что это значит: "ваше дело"? У следователей такое слово имеет определенный смысл. Нет, нет, какое за мной дело? Не найдясь, я глупо молчал.
Но дальнейшее оказалось еще ужаснее, еще невероятнее. Он продолжал:
- Вам придется некоторое время подождать. Сейчас я допрашиваю других. Вас буду допрашивать позже. А пока я вас задержу.
На один момент я поймал новое выражение в его взгляде - взгляд стал очень внимательным, острым. Несмотря на свое смятение, я сообразил, что сейчас по первому впечатлению, которое не зря называют самым сильным, он составляет мнение обо мне. Быть может, это был решающий миг. Но что я мог предпринять? Я уставился прямо на него. Вот, смотри в мои глаза, смотри на мою симпатичную, открытую физиономию; перед тобой человек, который ни в чем не виноват, который честно заработал свои деньги. Однако он вынес как будто другое впечатление.
Открыв дверь в коридор, он кого-то кликнул. Вошел военный с пистолетом на поясном ремне. Следователь сказал:
- Задержите гражданина Бережкова.
Маша воскликнула:
- Это ошибка! Он ни в чем не виноват.
Следователь оглядел сестру.
- Не волнуйтесь, гражданка. Обвинение пока не предъявлено. Помолчав, он распорядился: - Проводите гражданина Бережкова.
- Куда его, товарищ начальник?
- Ко мне. К тем, кто проходит у меня.
Военный козырнул.
- Идемте, гражданин.
Маша стояла, ухватившись за барьерчик. В бухгалтерии зашушукались. Донеслось: "Взяли". Да, меня повели.
26
Местом моего временного заключения оказалась приемная заместителя директора. Там уже находились несколько подрядчиков этой же фабрики очевидно, тоже в ожидании допроса. Раньше я с ними почти не общался. В большинстве это были люди грубоватого склада, каким-то образом сколотившие деньгу, для меня малоинтересные. Но теперь я кинулся к ним.
- Что случилось? За что арестовали главного бухгалтера? Почему нас привели сюда?
На меня посматривали сумрачно, буркали что-то неопределенное. Но я взволнованно продолжал, обращаясь ко всем:
- Мне сейчас следователь сказал, что он из отдела по борьбе с экономической контрреволюцией. Что такое? Какая тут была контрреволюция? И при чем мы? В чем нас могут обвинить?
У кого-то в ответ вырвалось:
- Пошел ты...
И последовала ругань по моему адресу. Другой раздраженно спросил:
- Ты дурак или притворяешься?
- Нет, я не дурак.
- А чего же пристаешь? Подсадили тебя сюда, что ли?
- То есть как "подсадили"? Я не понимаю...
- Ну и не понимай, черт с тобой. Отвяжись, не прилипай к людям!
За меня никто не вступился. Я оглядел мрачные лица и молча сел в угол. Конечно, чего я пристаю? Тут каждый встревожен; тут каждый, наверное, что-либо обделывал на своем веку в глубочайшей тайне; это вообще таинственное дело - наживать деньги. Вспомнилось, как мне намекнули, что со мной могут расплатиться материалами, которых не хватает на рынке. Эге, вот, видимо, где преступление. Хорошо, что я не стал даже слушать такие предложения, послал к черту все эти комбинации.
Через комнату, ни на кого не взглянув, быстро прошел с бумагами наш следователь. За ним - двое военных. Минуту спустя к следователю вызвали одного из подрядчиков. Поднялся рослый, тяжеловесный мужчина с большими руками, с большими ногами в сапогах. Он побледнел. Двух- или трехдневная щетина на лице сразу обозначилась резче. На ходу он хрипло откашлялся. За ним затворилась дверь.
Все напряженно ждали.
В полном молчании истек час. Потом, приблизительно еще через полчаса, дюжий подрядчик наконец вышел. Он появился не один: сзади, на расстоянии двух шагов, шел военный.
Кто-то быстро спросил:
- Ну, что там? Ну, как?
Об этом же взглядами спрашивали все. Тут произошел краткий эпизод, который доныне стоит в памяти. Подрядчик вдруг побагровел, остановился среди комнаты и исступленно выкрикнул, потрясая большими кулаками:
- Нет жизни! Не дают жить!
Конвойный резко скомандовал:
- Прекратить! Шагом арш! Не вступать в разговоры!
У подрядчика бессильно упали кулаки. Махнув рукой, он проговорил:
- Забрали! Не дают жить!
И тяжело зашагал.
На допрос был вызван следующий подрядчик. Он провел тоже больше часа за дверью кабинета и тоже вышел оттуда под конвоем. Следователь и его отправил в тюрьму, под суд. Проходили часы, нас становилось все меньше.
Вызывали к следователю одного за другим, и каждый, кто от него выходил, выходил только под стражей. Из столовой принесли обед, но я не притронулся к еде. Я повторял себе, что, слава богу, абсолютно безупречен, совершенно чист, но, вопреки доводам рассудка, мрачные предчувствия завладели душой. Наступил вечер, зажгли электричество, а следователь все продолжал допросы. Наконец я остался один. Протекло еще несколько томительных минут. Потом отворилась дверь, позвали меня.
27
Следователь сидел за массивным письменным столом заместителя директора. Я опять увидел его взгляд - все такой же холодный, как и тогда, в бухгалтерии. Лицо не было затенено, как, судя по многим описаниям, полагалось бы следователю. После целого дня допросов он был, несомненно, утомлен. В ярком свете электричества теперь были заметнее желтоватые тона на его смуглом лице. Слегка откинувшись в кресле, он безучастно, без видимого интереса, смотрел, как я подхожу к столу, но я в какой-то момент, еще шагая по ковру кабинета, будто прочел в его взгляде что-то для меня очень страшное - взгляд был, как я ощутил, не только холодным, а безжалостным. Невероятно обостренным чутьем я угадал, что вопрос обо мне он в душе уже решил.
- Садитесь, - сказал он.
Я сел. Стопка зеленых папок, сложенная очень аккуратно, была придвинута к краю стола. Это были, вероятно, дела тех, кого следователь сегодня отправил в тюрьму. Одна такая же папка находилась перед ним. Он еще минуту помедлил. Потом, чуть вздохнув, расстался с удобной позой и, подавшись корпусом к столу, откинул обложку. Я покосился и поверх разных бумаг увидел свой чек. Следователь достал из портфеля, который лежал тут же на столе, чистый бланк с крупным заголовком "Протокол допроса", вложил в папку и лаконично объявил предупреждение; ложные показания караются законом. Я ожидал, по рассказам, что он сперва предложит мне папиросу, или угостит чаем, или вступит в некий предварительный, якобы приватный разговор, как это бывает, чтобы несколько рассеять настороженность, собранность преступника, а затем вернее его поймать, но в данном случае человек, что сидел напротив меня, без дальних слов, без околичностей, без угощений начал допрос:
- Фамилия?
- Бережков.
Он записал. Быстро следовали один за другими формальные первые вопросы:
- Имя, отчество? Место рождения? Возраст?
Я отвечал, он записывал.
- Профессия?
Нередко я с удалью отвечал на такой вопрос: "Моя профессия фантазер". Нет, здесь так не ответишь.
Замявшись, я сказал:
- Видите ли, я немного не окончил Высшее техническое училище, и по специальности я, собственно говоря...
Следователь не дал досказать.
- Не окончили?
- Нет. Не сдал нескольких зачетов.
- Но тем не менее выдавали себя за инженера?
Я невольно воскликнул:
- Как "выдавал"? Когда?
Из лакированного высокого стаканчика для карандашей следователь достал один карандаш и положил на стол. Смысл этого движения не дошел до меня, однако я понял в тот миг, что он ведет допрос по обдуманному, совершенно ясному для него плану.
- Значит, инженером себя не называли? - спокойно спросил он.
- Возможно, когда-нибудь и называл, но не всерьез. В серьезных делах этого не было.
- А мельницу вы открыли не всерьез?
- Мельницу?
В ту же минуту я вспомнил: да, действительно, когда-то на вывеске мельницы я с сестрой легкомысленно вывел: "Инженер Бережков". Неужели следователь знает про это?
- Видите ли, - торопливо заговорил я, - такой случай был. Однажды я назвал себя на вывеске инженером Бережковым. Но это я совершил не злостно, а... Ну, как вам объяснить? Мельницу я открыл по вдохновению... Меня словно несли необъяснимые силы...
Он чуть прищурился.
- Необъяснимые силы?
- Да, да... Можете не верить, но я этим увлекался, как игрой. И вот ради того, чтобы все было еще веселей, еще забавней...
Он опять прервал:
- За сколько же вы продали вашу мельницу?
- Я ее не продавал. У меня ее украли.
- Украли? И вам ничего не уплатили?
- Ничего! Один проходимец, некто Подрайский, все оформил на себя...
- Вы жаловались?
- Нет. Решил не связываться.
- Так, - произнес следователь.
И, вынув из стаканчика второй карандаш, опять положил на стол. Я смотрел, недоумевая. Для чего ему эти карандаши? Зачем он их кладет перед собой?
28
Он еще подождал, словно давая мне время что-либо добавить. Затем отчеканил:
- Значит, подарили свою мельницу. Так надобно вас понимать?
Впервые беспощадность, которую я уловил в глазах, прорвалась в голосе. Меня охватило отчаяние. Ведь за несколько минут я дважды в его глазах предстал лжецом. Как же мне быть? Как, какими словами разубедить его, переломить страшное решение, которое я вновь прочитал в его взгляде? И, с жутью понимая, что таких слов уже нет, что любые слова тут бессильны, я заговорил:
- Нет, нет, вы неправильно обо мне думаете. Я ничего не хочу скрывать. Даю вам слово: я мельницу не продавал.
Следователь лишь пожал плечами. Я видел: он не верит ни одному моему слову.
- Обозначим все же вашу профессию.
Обмакнув перо, он опять стал писать, произнося вслух:
- Частный предприниматель, торговец...
Я вскричал:
- Нет, я не торговец!
- Пожалуйста, запишем иначе: частный предприниматель, подрядчик.
Я подавленно молчал. Отложив ручку, он сказал:
- Мне известно о вас все. У вас есть единственный путь для облегчения своей участи: расскажите сами совершенно откровенно обо всем.
- О чем?
- О преступлениях, в которых вы тут соучаствовали.
Я вскочил.
- Что? Я не знаю за собой никаких преступлений. Каждая копейка, которую я тут заработал, досталась мне честно. На каждую копейку у меня есть документы. Я не понимаю, о каких преступлениях вы мне говорите.
Следователь положил в ряд третий карандаш. И вдруг я понял его жест. Он был совершенно уверен, что я и на этот раз лгу. Карандаши, как памятные знаки, знаменовали для него мою ложь. Три неправды - три карандаша. Проклятие! Неужели нет способа его разуверить?!
Из бокового кармана я выхватил бумажник.
- Вот! - закричал я. - Со мной все акты, все договоры.
Он остановил меня движением руки.
- Не трудитесь. Эти бумаги я имею. Успокойтесь, сядьте. Подумайте, я подожду. Выпейте воды.
- Не желаю я пить воды!
Я мрачно сел. Он полистал папку, задержался взглядом на каком-то листке, поднял глаза и вновь заговорил:
- Ну-с... Не желаете все рассказать сами?
Со всей искренностью я ответил:
- Клянусь, я не представляю, о чем вы меня спрашиваете.
Это не произвело никакого впечатления. Следователь жестко сказал:
- В таком случае я вам расскажу.
Сжато и ясно, абсолютно логично, он изложил мое преступление. Я пришибленно слушал. Следователь не ошибся ни в одной цифре, ни в одной дате: каждая подробность, которую он привлекал для обоснования ужаснейшего обвинения, была верной. Под конец, когда мне предстало его построение, я моментами прислушивался к нему как бы со стороны и тогда с трепетом чувствовал, что сам начинаю верить, будто я, ваш покорный слуга Бережков, несомненно, преступник.
Вот какова приблизительно была цепь его доводов. Вначале он рассказал о том, как я получил первый подряд.
- Это был период, - говорил он, - когда арестованная ныне группа лиц из состава дирекции еще не вступила на преступный путь. С вами заключили договор, но не входили в сговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74