Время потекло еще медленнее, ожидать стало еще томительнее. В ушах вдруг прозвучали слова Михаила Михайловича: "На самолете... На "Лад-3". Самолет из металла, из кольчугалюмина... Неужели эта вещь уже совсем готова? Быстро Ладошников сумел ее выпустить...
Впрочем, почему же быстро? Последний раз мы виделись два года назад. Тогда я ему бросил вызов: "Повстречаемся через два-три года! Поглядишь, чего добьется вольный конструктор Бережков!" Вот и повстречались!
Не знаю, сколько времени я так просидел, ожидая вызова. Мои друзья прошли обратно. Ни тот, ни другой не пытались перекинуться со мной словечком. Не дурной ли это знак? Однако вид у обоих не был удрученным.
Все выяснилось, когда меня ввели к следователю.
- Ну-с, Алексей Николаевич (впервые он назвал меня так), объявляю вам мое заключение. Среди тех, кого я допрашивал, вы оказались единственным подрядчиком, который лично участвовал в работах, доброкачественно исполнял подряды и не пользовался для спекуляции материалами с государственных складов. Правда, вы заработали непомерные деньги, но фактически деньги не были получены, и поэтому следствие не предъявляет вам обвинений.
Я ожидал такого решения, и все-таки к груди, к лицу прихлынула горячая волна, я вспыхнул от радости. Следователь продолжал:
- Была у меня и долгая беседа с вашими друзьями... - Неожиданно в его глазах, которые всего час или полтора назад я видел беспощадными, мелькнула усмешка. - Пожелаю вам не забывать нашего разговора. Идите, вы свободны.
Я наивно спросил:
- А как же мои деньги? Мой чек?
Следователь холодно ответил:
- На чек я накладываю арест. Он останется в деле.
- Па... па... - Я почему-то стал заикаться. - Позвольте, но ведь эти деньги принадлежат мне по договору, по закону. Ведь мне даже нечем расплатиться с моими рабочими, с артелью.
- Не думаю, чтобы закон был в данном случае на вашей стороне. Это преступная бесхозяйственность дирекции.
- Как так? Ведь вы сами сказали, что у меня редкий талант.
- Но разве талант - привилегия частного предпринимателя? Разве у нас, в системе государственной промышленности, нет талантливых людей, нет места таланту? Извините, такой концепции я принять не могу. Впрочем, подавайте иск. Со своей стороны я дам заключение: оплатить из расчета фактически затраченного времени по государственной ставке.
Я хотел сказать, что этих денег мне опять-таки не хватит даже на расплату с артелью, которая работала у меня вовсе не по государственным ставкам, но следователь сухо закончил:
- Еще раз до свидания. Я вас не задерживаю.
Я вышел на улицу. Моросил дождь. Из окон фабрики падали косые потоки света, доносилось туканье газомотора. Там шли последние работы перед пуском. Я остановился. Помню свое ощущение. Почудилось, что я стою один где-то на безвестном полустанке и смотрю на сверкающий поезд, который через минуту умчится. А я? Я снова останусь один. Потянуло повидать своих - Ладошникова, Ганьшина, - поблагодарить их. Нет, именно перед ними я не хочу сейчас предстать! Не хочу явиться жалким, вновь потерпевшим неудачу. Подождите! Дайте еще срок! Вскоре мы свидимся, но при иных обстоятельствах. Я буду не я, если не создам что-то изумительное, невиданное, потрясающее! Все же настанет денек, когда я приду к Ладошникову с настоящей Вещью - Вещью с большой буквы. Настанет день, когда я предъявлю ему свою новую конструкцию - некий замечательный мотор, столь мощный, столь необычайный, что Ладошников сможет наконец построить большой быстроходный самолет, о котором он так давно мечтает. А пока что не пойду к своим друзьям.
Все сильнее сказывалась усталость. Я брел под затянутым тучей вечерним небом Москвы. Оно, это небо, теперь было не темным, как в годы разрухи, а подсвеченным снизу тысячами городских фонарей, светящихся вывесок, светящихся окон и, казалось, мерцало или чуть пульсировало от непрестанных, далеких и близких вспышек трамвайных дуг. Скоро ли я найду себе место в этом звенящем, пульсирующем мире? Скоро ли удивлю свет?
32
Далее рассказ Бережкова продолжался так.
Однажды вечером, примерно через месяц с того дня, как он побывал у следователя, Бережков вошел в аптеку и направился к будке телефона-автомата. Достаточно было бросить беглый взгляд на его все ту же истрепанную куртку, на стоптанные ботинки с двумя-тремя так называемыми "незаметными" заплатками, чтобы уяснить: баночка эмалевой краски, конечно, еще не использована по назначению. Перед тем как позвонить, Бережков несколько раз прошелся около будки, хотя она не была занята. Потом все-таки открыл застекленную дверцу, шагнул и плотно притворил ее за собой. Вынул гривенник и опять поколебался. Слегка подкинул монету. Орел или решка? Выпал орел. Это было счастливое предзнаменование. Бережков решительно сунул монету в автомат, снял трубку и назвал номер - номер телефона профессора Августа Ивановича Шелеста.
- Слушаю, - раздалось в мембране.
Искусственно бодрым тоном Бережков воскликнул:
- Август Иванович?
- Да. Кто говорит?
- Август Иванович, это я - Бережков.
Он ждал в ответ какого-нибудь возгласа, слова, но Шелест молчал. Наконец в трубке раздалось:
- Бережков? Какой это Бережков?
- Август Иванович, вы не могли забыть... Помните, мы вместе строили аэросани. А потом... Ну, это я, Бережков, ваш ученик.
- А... Очень рад... (Это прозвучало крайне сухо.) Что вам угодно?
- Август Иванович, у меня есть одно изобретение. Я хотел бы, если позволите, показать его вам.
- Прошу извинить, но, к сожалению, не могу уделить времени на это.
Бережков наивно спросил:
- Почему?
- В свое время мы, кажется, раз навсегда установили, что ваши изобретения не по моей части.
- Нет, Август Иванович, теперь у меня совсем не то... Я сконструировал потрясающую...
Бережков потом вспомнил, что тут он самым жалким образом запнулся. От любимого словечка шибануло на версту хвастовством, а он намеревался быть смиренным и скромным. Но словечко сорвалось, натура взяла свое, и Бережков понесся, позабыв о благих намерениях:
- ...потрясающую вещь. Еще никто на земном шаре не придумал такой вещи... Это... Вы слушаете, Август Иванович?
- Да...
Покосившись на стекло будки, Бережков продолжал, понизив голос:
- Это двигатель совершенно нового типа. По телефону, как вы понимаете, я не могу распространяться об этом. Разрешите, Август Иванович, показать вам чертежи.
Опять наступило молчание. Потом Бережков услышал:
- Хорошо... Завтра в шесть часов вечера можете прийти ко мне домой.
И вот следующим вечером, очень волнуясь, он подходил к квартире профессора Шелеста. С собой он нес несколько свернутых в трубку чертежей свою конструкцию, пока существующую лишь на бумаге. Он терзался и верил. Терзался своим неприглядным видом и верил, не переставал верить ни на миг, что свернутые в трубку листы ватмана, которые он бережно держал, перевернут моторное дело во всем мире.
33
Повествуя о своей жизни, в которую, как становая жила, были вплетены всякие технические выдумки, всякие замыслы прирожденного конструктора-изобретателя, Бережков стремился изложить их так, чтобы они были совершенно понятными, кристаллически ясными, как он любил говорить.
По моей просьбе он без затруднения, буквально в минуту представил на бумаге проект необыкновенного двигателя, с которым шел когда-то к Шелесту.
- Представьте себе примус, - объяснял мне Бережков. - Самый обыкновенный примус. Вообразите далее, что мы заключили его пламя в горизонтальную трубу. Начнем затем продувать сквозь эту трубу воздух, создадим воздушный ток. Для этого установим на одном конце трубы нагнетающий вентилятор с небольшим моторчиком для запуска. Нагреваясь в пламени и увеличиваясь, следовательно, во много раз в объеме, воздух будет вылетать из противоположного отверстия вихрем колоссальной силы. Вас интересует: как же не допустить распространения нагретого воздуха и в обратном направлении? А мы изогнем горелку. Видите как? Теперь струя пламени под огромным давлением рвется к устью трубы. Вот мы и создали вихрь. Подставим под этот вихрь лопатки паровой турбины (разумеется, несколько видоизмененные). Затем мы с вами можем спокойно сесть и созерцать. Наша вещь сама будет крутиться, пока есть в бачке горючее.
Таков был этот простой и, как мыслилось Бережкову, гениальный двигатель, с которым он шел к Шелесту.
- Прошу вас, - сказал Август Иванович.
Отлично натертый паркет блестел в его большом кабинете. В этот день, как назло, стояла оттепель, а у Бережкова не было калош. В передней он долго шаркал о половик промокшими башмаками. Теперь, стоя в дверях кабинета, он отчетливо представил, как появятся на этом паркете сыроватые следы его ног, и густо покраснел.
Шелест сидел у письменного стола в кожаном кресле. Отвлекшись от работы, он не привстал навстречу своему гостю и холодно взирал на него. Однако когда он увидел внезапно вспыхнувшие щеки Бережкова, выражение серых строгих глаз переменилось. Там промелькнули юмористические искорки.
- Прошу вас, - мягче повторил Шелест.
Подойдя, Бережков сел и положил на письменный стол около себя трубку чертежей. От волнения он не мог начать разговора.
- Это и есть ваша потрясающая вещь?
- Да.
- Что же, посмотрим...
Бережков лихорадочно развязал веревочку и снял обертку из газеты. Шелест поднялся, взял чертежи и присел на край стола, закинув ногу за ногу, лицом к электрической люстре. Смугловатый профиль склонился над развернутым листом. Волосы, изрядно поседевшие, цвета серебра с чернью, еще ничуть не утратили живого, молодого блеска.
- Вы понимаете, Август Иванович, струя пламени... - стал объяснять Бережков.
- Понимаю. Все понимаю. Действительно необыкновенное открытие.
- Да? - воскликнул Бережков. Ему почудилась ирония в тоне Шелеста.
- Да. Доныне считалось, что газовые турбины неосуществимы из-за низкого коэффициента полезного действия. Но вы, очевидно, опровергли это заблуждение. Не вижу только ваших расчетов.
- Я... Я еще не сделал расчетов. Это только первая компоновка. Только идея. Вы видите, струя пламени под огромным давлением...
- Гм... Под огромным? А во что превратится тогда ваше горючее?
- Как то есть "во что"?
- Вы этого не знаете? В так называемую "жидкость Зеленского", лишенную способности гореть.
- Но... Но давление можно в таком случае...
- В таком случае, - жестко перебил Шелест, - разрешите мне познакомить вас с одним трудом.
У стен кабинета на массивных полках тесно стояли тысячи книг. Храня комплекты многих русских и иностранных технических журналов, Шелест сам на домашнем станке любовно их переплетал. Он быстро нашел и протянул Бережкову толстый том. Это было новое издание его, Шелеста, капитального курса "Двигатели внутреннего сгорания".
- Вы это читали?
Бережков неуверенно кивнул. В студенческие годы он слушал лекции Шелеста и легко схватывал предмет, легко сдавал экзамены, почти не заглядывая в учебники. А нового издания книги Шелеста он никогда не раскрывал.
- Вы найдете здесь, - безжалостно продолжал Шелест, - описание вашей поразительной идеи. И у нас, и в других странах она уже, к вашему сведению, исследована практически и теоретически. Так потрудитесь же, по крайней мере, сначала узнать все, что было сделано в этой области до вас. А пока... Пока вот вам мой совет: завяжите это опять вашей веревочкой и никогда никому больше не показывайте. Чем еще я могу быть вам полезен?
Бережков не ответил. Шелест вновь посмотрел на чертежи, потом на их незадачливого автора, уныло опустившего голову, и произнес:
- Сейчас у меня в институте свободно место младшего чертежника. Если хотите, я вас возьму на эту должность.
- Младшим чертежником?
- Да. Если угодно, я вам напишу записку, и можете завтра выходить на службу.
- На службу? - опять переспросил Бережков. - Нет, Август Иванович, никогда!
- Ничего иного я не могу вам, к сожалению, предложить.
- Благодарю вас.
Бережков свернул в трубку чертежи, мрачно поклонился и пошел к двери. На паркете он увидел уже подсохшие следы своих много раз заплатанных ботинок. У порога он остановился. Обернулся. Тихо выговорил:
- Ну, напишите.
34
Наконец он приплелся домой. Бросил в передней на сундук смятый сверток чертежей. Выбежавшая к нему сестра ни о чем не спрашивала: все и так было понятно.
- Алеша, иди к себе. Ложись. Я сейчас принесу тебе покушать.
- Не надо. Ничего не надо.
- Обязательно ложись. Согрейся. Я у тебя печку затопила.
- Не надо. Оставь меня. Я погиб.
- Алеша, тебе надо только отоспаться. А утром ты опять встанешь таким же, как всегда.
- Нет. Утром я пойду на службу.
- На службу?
- Ну, не терзай меня. Дай побыть одному.
Сестра приготовила ему поесть, вскипятила чай, заставила разуться, надеть сухие, согретые у огня носки. А он, ее кумир и баловень, постанывал и повторял:
- Оставь меня. Иди. Мне ничего не надо.
- Но ведь ты упустишь печку.
- Печку? Я упустил... все!
Оставшись в одиночестве, он долго лежал не раздеваясь. На этажерке, на верхней полочке, красовалась нетронутая банка эмалевой краски. Сегодня, перед тем как идти к Шелесту, Бережков победоносно возгласил, потрясая скатанными чертежами и глядя на заветную банку: "Теперь или никогда!"
Да, никогда... Он поднялся с кровати, снял банку и, поддев плотно прилегавшую крышку перочинным ножиком, открыл ее. Краска уже ссохлась, загустела, по матовой коричневой поверхности протянулись трещинки. Бережков тронул ее пальцем. Неужели он никогда не увидит, как эта приятная краска, которой столько раз в мечтах он покрывал собственный автомобиль и вкусно называл пеночкой, поджаристой пенкой молока, - неужели никогда он не увидит, как она ложится под упругой кистью на металл? Для этого случая, который так и не настал, у него хранились специальная кисть и бутыль прозрачного орехового масла. Он бесшумно все это достал, принес из кухни чистую кастрюлю, отколупнул ножом несколько кусков густой, тягучей краски и тщательно растер ее в масле.
На цыпочках, в носках, осторожно отворяя двери, стараясь не скрипнуть половицей, он с кистью и кастрюлей прошел опять в кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74