Старик крякнул, махнул рукой, но так и не ушел. Он, конечно, не понял, что сжавшееся вещество звезды представляет собой лишь ядра атомов, утративших оболочку, слипшихся в одно исполинское ядро какого-то немыслимого космического элемента.
— И когда Солнце сожмется в белый карлик, — продолжал я, — то так ярко вспыхнет, что сожжет все живое в околосолнечном пространстве.
— Постой, постой! — забеспокоился старый фермер. — А Земля как же? Что же у нас, засуха, что ли, будет?
— Если б засуха! — усмехнулся я. — Я пишу сейчас очерк, посвященный завещанию Минуэлла, и назвал его «Тысяча один градус по Фаренгейту».
Старик свистнул.
— Я понимаю: тысяча один градус, тысяча одна ночь… Сказки для больного… А читатели вашей газеты тоже больные? — строго спросил он.
— Это же не сказка, отец! Это открытие ученых.
— Веселенькое открытие. Будь моя воля, я ввел бы средневековый костер как высшую премию за такие открытия ученых.
Я покосился на старика. Поистине устами простаков глаголет истина! Вчера — ядерный взрыв, сегодня — антиядерный, завтра — «сковородка белого карлика»…
— После нас — хоть потоп, после нас — хоть космическое пекло. Не так ли сказал бы теперь веселый французский король?
— Вся беда, отец, в том, что Минуэлл предупреждает: это будет не после нас, а при нас…
— Как так — при нас? — изумился старый Бредли.
— По Минуэллу, катастрофа будет в двадцать первом столетии.
Глаза у Тома блестели. Недаром мальчишка с таким восторгом привык смотреть гангстерские фильмы.
— Ух, как здорово! — сказал он. — Вот бы посмотреть, что получится тогда в Нью-Йорке… при тысяче одном градусе!
— Будет как в горне у кузнеца. Могу тебе это показать, — пообещал я.
— Не знаю, у кого из вас температура сто один градус: у мальчика или у журналиста? — проворчал старик.
На самом деле у мальчика была температура сто два градуса, а у меня, у отца, у мистера Джорджа Никсона — девяносто восемь, так же как у всех европейцев — 36,6 по Цельсию. Возможно, мистер Джордж Никсон рассчитывал несколько повысить температуру у живущих на Земле и решил сопроводить мой очерк о завещании Минуэлла «документом из будущего». Чтобы его изготовить, он предоставил в мое распоряжение лучших фотографов, фотомонтажеров и мастеров комбинированной съемки… нашел бы и фальшивомонетчиков, если бы понадобилось.
Фотомонтаж получился на славу. Я показал отцу и Тому. Вошла Джен и, ахая, тоже рассматривала фото.
Так будет выглядеть Нью-Йорк с птичьего полета, когда на Земле не останется птиц…
Нью-Йорк можно было узнать. Многие небоскребы остались стоять, образуя знакомые улицы. Но город был расположен не на берегу океана, а словно на горе. Остров Манхеттен выглядел как скала начинающегося горного плато, разрезанного ущельем высохшего Хедсон-ривера.
Бруклинский мост провалился, его мягкие остатки валялись на дне каньона. Так же выглядел и мост Вашингтона на бывшем дне Хедсон-ривера. Он словно был сделан из воска, который нагрели до ста двух градусов, до температуры Тома.
Да, все железное после вспышки Солнца, по Минуэллу, размякнет, осядет, потеряв всякую прочность. Железные башни сникнут, завернутся, искривятся…
— Спаси нас, всевышний! — сказала Джен. — Что же будет с людьми?
— Видишь ли, сестрица, — сказал я, — в нас свыше восьмидесяти процентов воды. Вода испарится. На Земле останется много сухих корочек…
Джен ахнула и убежала на кухню, боясь, как бы бифштексы не превратились в сухие корочки.
Отец презрительно морщился. Том жадно разглядывал фотографию. Нельзя было предположить, что она не снята с натуры.
Что ж, немало людей, узнав о завещании Минуэлла, будут презрительно фыркать, как мой старик. Пожалуй, большинство, подобно сестрице Джен, искренне ужаснутся грядущему и тотчас забудут об этом в повседневных заботах. Ну а двойники моего Тома всех возрастов захлебнутся от смеси восторга и страха…
Газеты раскупались как никогда…
Из них можно было узнать, что мистер Ральф Рипплайн скупил у правительства все межконтинентальные ракеты, как не имеющие в современных условиях практического военного значения. (Обычная в нашем мире дешевая распродажа!) Правительственные заказы на ракеты в связи с новым спросом были восстановлены. Вновь заработали заводы, а вместе с ними словно проснулось от спячки и множество фирм-банкротов или почти банкротов. Рабочие вернулись к станкам. Убавилось людей на панелях, сократились очереди за бобовой похлебкой. Акции на бирже начали даже подниматься. Биржевики перестали кидаться на рельсы подземки.
Газеты славили Рипплайна, который после великосветского скандала снова стал сенсацией номер один. В это время и состоялся помпезный запуск к Солнцу ракетной армады.
Я исписал целую газетную полосу, во всех подробностях сообщая, как происходил этот запуск, как автоматические приборы опровергнут теперь европейских и американских ученых, всех, кто усомнился в завещании Минуэлла, как одиннадцать ракет из двенадцати — одна упала-таки в Тихий океан! — вышли на свои орбиты и помчались к Солнцу… Они, получив информацию в непосредственной близости от светила и передав ее на Землю, должны доказать близкий конец света согласно завещанию Минуэлла, которого теперь именовали «пророком Самуэлем».
Отправка ракетной армады к Солнцу была обставлена загадочной формальностью. Международной коллегии нотариусов были предъявлены несгораемые вымпелы с надписью «SOS», а впоследствии и официальные показания обсерваторий в подтверждение того, что все одиннадцать ракет с вымпелами упали на Солнце, которому предстояло вскоре стать белым карликом, как это случается со множеством звезд в галактиках.
Босс постарался, чтобы одновременно с моей статьей газеты поместили портрет пьяной Лиз Морган; ее выводили из только что открывшегося ночного заведения «Белый карлик», где люди спешили повеселее дожить свой век.
— Ну, сынок, — сказал мне отец, откладывая газету в сторону, — кажется, дело идет на лад. Теперь можно и домой. А то мы и так задержались у тебя.
Я помог отцу деньгами, и он уезжал довольный. К тому же возвращался он на ферму не в своем стареньком «форде», а в моем прежнем открытом каре. Когда-то мы совершали в нем с Эллен идиллическое путешествие на ферму.
Я провожал родичей в своем «кадиллаке». Том сидел рядом со мной и жадно рассматривал здания, которые мы проезжали, воображая, что с ними случится при тысяче одном градусе по Фаренгейту. Фонарные столбы, как он утверждал, должны непременно согнуться, как гвозди после неумелых ударов, и напоминать ландыши…
Мы с Томом на моем «кадиллаке» и отец с Джен на моем бывшем каре подъехали к Хедсон-риверу, чтобы переправиться на ту сторону на пароме — древнейшем из всех суденышек, когда-либо плававших по мореподобному Хедсон-риверу, которому, по предсказанию новоявленного пророка Самуэля, предстояло превратиться в высохшее ущелье.
В предвкушении этого мы плыли на ноевом ковчеге, модернизированном, как я шутил когда-то с Эллен, двумя тоненькими трубами «раннего геологического периода».
В воде по-прежнему отражались небо, облака и след реактивного самолета. Кудрявясь, он расплывался в синеве.
Радио, прервав джаз «Белый карлик», вдруг замолкло. Диктор объявил, что сейчас будет передано экстренное и очень важное сообщение.
Отец почему-то с упреком посмотрел на меня. Том вцепился в мой рукав. Я стоял, опершись о фару «кадиллака». Джен красила губы, смотрясь в карманное зеркальце. Какой-то коммивояжер делал вид, что любуется ею, наверное, хотел всучить новую помаду. Пожилые супруги из соседнего автомобиля, который при въезде на паром едва не ободрал краску с моего «кадиллака», полезли в свою машину, чтобы слушать непременно собственное радио.
Все на пароме терлись около своей собственности. И нечего было удивляться, когда по радио сообщили о новой собственности Общества спасения, созданного Ральфом Рипплайном.
И все же мы удивились. Даже я, вполне уверенный, что это очередная затея моего босса.
Вначале по радио передали сожаление главы Общества спасения мистера Ральфа Рипплайна, что его обращение к правительствам всех стран о грядущей опасности для человечества, угаданной покойным мистером Минуэллом (святым пророком Самуэлем), не возымело желанного действия. Большинство правительств даже не ответило, некоторые сослались на мнения своих ученых, будто никакой опасности нет. Даже правительство США ограничилось лишь заверением, что оно настоит на включении вопроса о завещании Минуэлла в повестку дня очередной сессии Ассамблеи Организации Объединенных Наций сто тридцать седьмым вопросом. Мистер Ральф Рипплайн склонялся к немедленным действиям. Первым его шагом, оказывается, и был запуск ракетной армады к Солнцу. И назначение этих ракет вовсе не в подтверждении пророчества мистера Минуэлла, в чем Ральф Рипплайн не сомневается, а в доставке на Солнце заявочных вымпелов Общества спасения, которое отныне будет называться: «Servis of Sun» («Система обслуживания Солнцем»), или «SOS». Все было как на Клондайке во время золотой лихорадки — старатель ставил заявочный столб и объявлял прииск своим. Или как в эпоху конкистадоров, когда достаточно им поднять испанский флаг, чтобы объявить «открытую» страну собственностью испанской короны. При современных же космических масштабах развевающийся флаг заменялся несгораемым вымпелом, а право собственности, священное и неприкосновенное, оставалось прежним, покоящимся на силе (силе денег!).
Эта организация объявляет, что согласно протоколу международной коллегии нотариусов после фиксирования впервые в истории человечества падения вымпелов «SOS» на Солнце «на основе существующих международных соглашений о географических открытиях и преимущественных правах заявителей на обнаруженные ими месторождения, по аналогии с существовавшей до сих пор практикой, Солнце провозглашается собственностью Организации „SOS“, которая отныне берет на себя обслуживание Солнцем населения Земли».
Кто-то громко расхохотался. Многие недоуменно переглядывались.
— Что же, они теперь солнечные счетчики поставят, что ли? — предположил седовласый джентльмен из соседней машины.
— Общество «Сервис оф Сан», создающее систему обслуживания Солнцем, — продолжал диктор, — сообщает, что это обслуживание будет безвозмездным, чисто христианским, проводимым с благословения святой церкви, во имя любви к ближним…
— Тут что-то не то… — пробормотал мой старик.
— Общество «SOS», являясь не только коммерческой, но и благотворительной организацией, возлагая на себя тяжелое бремя заботы о бесперебойном обслуживании Земли солнечными лучами, готово принять для этого необходимые меры.
— Они будут управлять Солнцем, вот что это зна-чит, — решил коммивояжер, пододвигаясь к Джен.
Отец вопросительно посмотрел на меня.
По радио снова загремел залихватский джаз «Белый карлик».
Кстати, в джазовой песенке были слова:
Солнце светит с высоты,
Хищник ищет темноты.
На пароме оживленно обсуждали радиосообщение, хотя никто к нему серьезно не отнесся.
Я провожал своих милых родичей по бетонному шоссе миль тридцать. Мы прощались около рельсового пересечения, по местному обычаю не огражденного шлагбаумом. Перед рельсами полагалось останавливаться, все равно — есть поезд или нет.
Том перебрался из моего «кадиллака» к деду в открытый кар. Не знаю, жаль ему было покидать великолепную машину или расставаться со мной, но он плакал.
Отец выбрался на шоссе и отвел меня в сторону.
— Спасибо за все, мой мальчик… Когда она вернется…
Я вздрогнул.
— …Непременно приезжайте вдвоем снова к нам на ферму. Я все-таки поговорю с соседом Картером… О'кэй? Если начнутся вдруг засухи… из-за этого «карлика»… вдвоем нам легче будет.
Мы трясли друг другу руки, потом обнялись.
Я долго смотрел вслед уменьшающемуся автомобилю. Потом развернулся на шоссе перед железнодорожным полотном и поехал обратно в Нью-Йорк».
Глава третья. ДИКОЕ МНЕНИЕ
Газеты высились стопкой перед киоском. Прохожие брали пахнущие типографской краской листы, тут же разворачивали их, усмехались и шли дальше.
Шаховская, к концу беременности обязательно гуляя каждое утро, тоже взяла свежий номер газеты.
Едва пробежав глазами первую страницу, она побледнела.
— Вам нехорошо? Позвольте помочь вам, мэм? — услышала она рядом английскую речь.
Елена Кирилловна отрицательно покачала головой, посмотрела исподлобья. Где она видела это лицо? Умные глаза… высокий лоб…
Она пошла, тяжело ступая по тротуару. Сердце готово остановиться. Почему заговорил по-английски? Елена Кирилловна провела рукой по влажному лбу. Она знала: идет сзади. Обернулась. Нет, стоит на углу. И тут она узнала его. От сердца отлегло. Тот самый шофер, который возил ее вместе с Лиз Морган, болтал с ними по-английски. Кажется, почвовед, водил такси, как здесь говорят, «в общественном порядке». Как много у них здесь делается на общественных началах! Даже нет полиции. Порядок охраняют общественники с красными повязками на рукавах. Они же регулируют движение на улицах…
Шаховская оглянулась. Шофер-общественник стоял на углу, а за Еленой Кирилловной, видимо, желая нагнать ее, быстро шел человек с красной повязкой на рукаве…
Суды у них тоже общественные. Наказание — общественное мнение. Самое страшное — всеобщий бойкот. Но зачем он идет следом? Наверное, все-таки здесь существуют не только общественные суды!.. Ах, он хочет перевести через улицу стайку малышей.
Елена Кирилловна свернула за угол, сделала крюк в несколько кварталов. Никто не преследовал ее.
Шаховская вошла в переднюю своей небольшой трехкомнатной квартиры. Калерия Константиновна настороженно встретила ее:
— Что с вами, Эллен? На вас лица нет.
— Прочитайте, — протянула ей газету Елена Кирилловна.
Калерия Константиновна надела очки и, подсев к окну, прочитала нечто поразительное. Возглавляемая американским миллиардером Рипплайном так называемая Организация «SOS», якобы из христианских побуждений стремясь предотвратить предсказанную «пророком Самуэлем» вспышку Солнца, решила послать к светилу группу ракет с Б-субстанцией, которая после публикации СССР стала всеобщим достоянием, исключив тем возможность ядерных войн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60