Ведь он мог ошибиться! Мог преждевременно привести в исполнение приговор им всем и самому себе! Мог, наконец, принять решение слишком поздно и пасть от пули или оказаться обезоруженным, не успев ничего сделать.
Стефан покосился на канонира и пушкаря, которых прислал ему Мартен. Он хорошо их знал — толковые, испытанные люди, но не с кем ему было разделить ответственность, командовать предстояло самому.
Велев им спуститься на орудийную палубу и с горящими фитилями ждать у орудий, он вздохнул:
— Был бы со мной Тессари!
Стефан подумал, нужно бы предупредить Цирюльника, что может произойти с минуты на минуту, но тут же передумал. Если Тессари суждено погибнуть, как всем прочим, лучше ему об этом не знать. Да к тому же было уже поздно пробираться — точнее, пробиваться — на корму, в каюту, где лежал больной.
Это была каюта, соседняя с занятой когда-то Марией Франческой. Каждый раз, минуя её дверь, он невольно ускорял шаги, а сердце стискивало, как при сеньорите де Визелла.
Мучительные воспоминания. Особенно последние, после ареста Мартена в Ла-Рошели.
Первая любовь часто бывает неудачной или несчастной. Но эта оказалась жестокой, и не только по вине особых обстоятельств. Грабинский был влюблен без всякой надежды. С самого начала он сражался с этим чувством, упрекая только себя и никому его не выдавая. Мария Франческа однако заметила, что с ним что-то происходит. Поначалу её это забавляло, потом, когда она убедилась в несокрушимой верности Стефана Мартену, — прискучило, а потом стало раздражать. Имея для того немало возможностей, она ему мстительно докучала, стараясь выставить на всеобщее посмешище его тайну. Тессари, который обо всем понемногу догадывался, неоднократно был свидетелем этой забавы, и хотя они об этом не заговаривали, Стефан знал, что в нем имеет молчаливого союзника, который ему сочувствует, хотя помочь не в силах.
Да, Тессари многое понимал и часто парой слов, одним многозначительным пожатием руки, усмешкой или просто взглядом умел ему помочь, как делал это с самого начала их дружбы, когда Грабинский ещё не стал кормчим и помощником Мартена.
Усилившийся огонь картечниц и мушкетов с палубы «Вестероса» дал знать о подготовке нового штурма. Грабинский, укрывшись за толстым парапетом из дубовых балок, видел шведских офицеров в кирасах и шлемах, ровнявших строй.
« — Сейчас начнется, — мелькнуло у него в глове. — А может быть, сейчас все кончится?..» Он глянул в сторону приближавшися галеонов. Те были пока слишком далеко, но ближний вскоре мог попасть в зону обстрела с правого борта «Зефира». Стефан надеялся, что так или иначе сумеет послать в него хотя бы несколько ядер. Надежда эта несколько скрашивала ему мучительное ожидание.
Теперь он подумал о матери и о том маленьком домишке с садиком, который присмотрел для неё в Гданьске за Каменной плотиной.
— Куплю его, как только все закончится и можно будет вернуться в Гданьск, — сказал он себе, упрямо пытаясь чем-то заполнить нескончаемые минуты ожидания. — Да, вот вернуться бы, сойти на берег, хотя бы на несколько дней.
Но Стефан знал, что сам себя обманывает. Ведь никогда уже ему не видеть матери, «Зефиру» не вернуться в Гданьск, — все ясно!
« — Ну нет, так невозможно! — сокрушался он в душе. — Это слабость. Держись, парень. Не плачься над собой. Бывало ведь и хуже и сходило с рук! Хуже? По правде говоря, хуже не было. Хуже быть просто не могло.»
« — Но все равно не в этом дело, — подумал он. — Нельзя подаваться сомнениям. Нельзя рассчитывать на возвращение; нельзя вспоминать маму, не стоит размышлять о крыше над её головой. Он должен быть решителен и хладнокровен. Ведь дело только в том, чтобы не струсить в последнее мгновенье.»
Нет, он не трусил. Знал, что пока не трусит, хоть был почти уверен, что не доживет до полудня.
« — Нужно быть начеку,» — подумал он.
Громкие команды и воинственные крики, донесшиеся с палубы шведской каравеллы, прервали его размышления. Густые шеренги солдат двумя волнами ринулись вперед к сцепившимся бортам кораблей, взобрались на них, полезли на надстройку и шкафут «Зефира».
« — Штурм!» — подумал Стефан.
Он услышал голос Мартена, перекрывший общий шум, а потом залп нескольких мушкетов. Заметил пролом, образованный картечью в наступавшем строю, который смешался и заклубился, как стремительный поток, налетевший на препятствие, пока его не зальют и не прикроют спокойные воды.
« — Нет, их ничем не удержать,» — подумал он.
Но в ту же самую минуту за его спиной раздался громкий топот и три десятка корсаров, вооруженных топорами, клином ворвались в этот прорыв, отбрасывая в стороны наступавших шведов, как острый лемех отворачивает ломти вспаханной земли.
Грабинский на мгновение заметил Мартена, который мчался во главе своих людей, и Клопса с Броером Ворстом по его бокам. Почти одновременно с носа началась контратака, возглавляемая Германом Штауфлем, и рассеченные пополам шведские силы дрогнули и подались обратно к борту «Вестероса».
Стефан затаив дыхание следил за кровавым зрелищем. Сердце стучало у него в груди как молот, подступало к горлу, на миг словно останавливалось и вновь безумно билось. Тут он почувствовал, как кто-то дергает его за рукав, и пришел в себя. Канонир его о чем-то спрашивал. Стефан разобрал только одно слово: галеон.
— Галеон! — промелькнуло словно молния.
Он оглянулся. В полумиле от них шведский корабль сбавлял ход, перебрасывая реи — наверняка чтобы развернуться и подойти к левому борту «Зефира».
Нельзя было терять ни минуты. Стефан скатился вниз по поручням узкого трапа, увлекая за собой канонира.
— Наводить низко, под ватерлинию, — велел он обоим артиллеристам. — Я буду целить в гротмачту.
Присев у пушки, стал рихтовать её короткое дуло, прислушиваясь к нараставшему крику на палубе.
« — Увидели корабль! — подумал он. — Теперь пойдут в последний штурм.»
Глядя вдоль дула полукартауна, сквозь орудийный порт в борту «Зефира», он видел маневрировавший галеон. Слабый ветер не способствовал повороту, паруса беспомощно полоскали, темный силуэт, казалось, неподвижно застыл прямо перед орудийными дулами, которые готовились к залпу.
— Огонь! — скомандовал Грабинский.
Сам отодвинулся, приложил дымящийся фитиль к запалу, и отскочил в сторону.
Могучий грохот ударил по ушам, орудие отлетело назад, и сразу прогремели два других.
Едкие клубы дыма поплыли по галерее и улетели сквозь открытый люк.
Стефан метнулся ближе к носу, желая видеть результаты залпа. Действительно, через тамошние порты он уже мог разглядеть шведский корабль. Дым относило к корме, и из-за черного расплывавшегося облака медленно выплывали высокий корпус, бизань, грот, и фокмачта — все неповрежденные!
— Промазали! — в отчаянии воскликнул он.
— Да где там! — раздался за спиной его голос канонира. — По крайней мере два попадания — смотрите!
И в тот же миг средняя пирамида парусов над шкафутом галеона медленно наклонилась, как крона срубленного тополя, и рухнула за борт.
— Ну наконец-то! — выкрикнул Грабинский.
Канонир что-то говорил, хотел о чем-то спросить, но дикий вопль над головами заглушил его слова.
— Штурмуют! — воскликнул Грабинский и бросился к люку, чтобы выглянуть на палубу.
Но это был не штурм. Клубы дыма вздымались над кормовой надстройкой «Вестероса». На каравелле царила паника, абордажный отряд поспешно отступал, растерянные офицеры отдавали противоречивые приказы, а разъяренные, истекающие кровью и потом люди Мартена рубили топорами канаты, крушили кованые багры и абордажные крючья, которые удерживали «Зефир»у борта шведского корабля.
Грабинский едва мог верить собственным глазам. Неизбежное поражение, весь последний час нависавшее над «Зефиром», вдруг совершенно неожиданно сменилось разгромом неприятеля, во всяком случае поражением адмиральской каравеллы, охваченной губительным пожаром. Это казалось почти чудом.
« — Но чудеса случаются лишь раз,» — мелькнула мысль.
Он подумал о двух галеонах — о том, который от его залпа лишился гротмачты, но мог ещё использовать свои орудия, и о другом, который в любой момент мог двинуться на перехват.
Стефан огляделся. И то, что увидел, чудом ему уже не показалось — быть может потому, что было делом рук его и двух его помощников — но все равно превосходило все мыслимые ожидания.
Галеон, видимо, получил ещё одно прицельное двадцатичетырехфунтовое ядро пониже ватерлинии, ибо заметно кренился на левый борт и медленно тонул.
Тонул!!! Его орудия молчали, глядя в воду, словно промеряли глубину, прежде чем в ней скрыться. Команда спускала плоты и шлюпки, а паруса на уцелевших мачтах беспомощно полоскали.
— Стоять к повороту! — раздался крик Мартена и Грабинский вновь очнулся от задумчивости и помчался на свое место, чтобы командовать маневром.
— Неплохо поработал! — крикнул ему Мартен. — Пусть Ворст немедленно займется заряжанием орудий!
Плотник «Зефира» поспешил выполнить это распоряжение, хотя едва держался на ногах. Он был дважды ранен, в голову и в левое плечо, кровь заливала единственный глаз. Но такие же или даже более тяжкие раны получили почти все члены команды, отражавшие последний штурм. Выглядели они как банда смертников, которым удалось вырваться из дьявольской камеры пыток, где их подвергали адским мукам. Но несмотря ни на что орудия срочно должны быть заряжены и подготовлены к бою. Мачты и реи второго галеона все отчетливее проступали сквозь туман. Корабль шел по ветру и приближался все быстрее. Не было времени перевести дух и перевязать раны: битва под Кальмаром ещё не кончилась.
Мартен безжалостно подгонял свою едва живую команду. Когда наконец ему удалось развернуться между пылающей каравеллой и лишившимся хода галеоном, который все более кренясь дрейфовал по течению среди плававших вокруг плотов и переполненных шлюпок, он привел «Зефир»к ветру и с непоколебимой верой в свою счастливую звезду помчался навстречу третьему противнику.
Его вдохновляла гордость от победы над шведским адмиралом. Он победил его сам, без помощи кораблей Бекеша, хотя «Зефир» был втрое меньше флагманской каравеллы Столпе, не говоря уже о галеоне с его тридцатью с лишним орудиями, которые так ни разу и не выстрелили! Теперь со свойственной ему отвагой он бросился навстречу новой схватке, хотя осталось на борту едва с полсотни изувеченных людей, только частично способных к бою.
Об этом он не думал. Ян рвался поразить Бекеша и Хайена. Жаждал одним махом завоевать себе на Балтике такую же славу, какая окружала его до сих пор в чужих морях. Он уже заплатил за неё гибелью Томаша Поцехи, но боль утраты старого боцмана, который верно служил ему больше двадцати лет, только толкала его к действию. Поцеха должен быть отмщен. По мнению Мартена, только разгром всей флотилии Столпе мог удовлетворить его жажду мести. И потому пятьдесят измученных матросов должны были ещё раз померяться силами с командой шведского галеона, насчитывавшей минимум двести человек, а двадцать орудий «Зефира» — заставить замолчать вдвое превосходившую числом артиллерию неприятеля.
Но на этот раз первыми заговорили другие орудия — не шведские, и не те, которые поспешно заряжали пушкари под командой Броера Ворста.
Далекий грохот донесся из южной части пролива и эхом заметался между берегами, а Мартен, подняв к глазам свой люнет, разглядел сквозь волшебные стекла целую стаю парусов, разбросанных у входа в Кальмарский пролив.
Конвой пана Бекеша прибыл наконец с запоздавшей помощью.
ГЛАВА XV
Последняя фаза битвы под Кальмаром была короткой и закончилась победой эскорта польского конвоя. Ротмистр Владислав Бекеш так писал о ней в своем рапорте королю:
«Наскитавшись почти две недели по морю, в ужасных непереносимых штормах изнывая, стояли мы на якорях в Карлскроне, военном порту короля датского. После чего, по совету каперского капитана Яна Куны, которого как французского дворянина Мартеном именуют, я его корабль к стокгольмскому входу в пролив направил. Этот Ян Куна, Мартеном именуемый, корсар весьма славный, весь остров Оланд обогнул, и с севера в Кальмарский пролив вошедши, сам в одиночку вначале с азартом великим каравеллу адмирала Столпе спалил, tandem второй корабль Каролуса затопил, а в конце под Кальмар направился. Tempore opportuno мы также вышли из Карлскроны навстречу, и у самого Кальмарского залива уже только один большой шведский корабль застали, который к тому же не к нам, а как раз к Стокгольму развернулся, на помощь Столпе устремившись. Так что против нас вышли семь пинков и эспингов, об армаде которых я уже был осведомлен. Имея попутный ветер, направились мы прямо к ним, ударив в бубны и трубы, распустив хоругви и зарядив орудия, что узревши, они кто куда по морю разбежались, путь нам освобождая. Tandem тогда огонь из картечниц по оному галеону открыв, причинили ему немалые уроны, и наконец in communi со шкиперами обоих хольков и при помощи орудий» Зефира» затопили мы этот шведский корабль у самого берега Оланда на небольшой глубине.
Eo modo c помощью Господа нашего всемогущего вместе с остальными кораблями и двумя коггами 24 декабря в полдень перед замком на якоре стали. Какую радость у людей Вашего королевского величества, в замке пребывавших, это вызвало, Ваше величество, милостивый государь мой, вообразить может; ведь князь Каролус своего бекарта с пехотой и конницей под городом оставил, и тот наших настолько потеснил, что оставив город они принуждены были в замок отступить, ибо их и сотни не осталось, чтобы защищать то и другое.»
Радость в замке и среди экипажей кораблей в самом деле была огромной. Только на» Зефире» царило траурное настроение. Из семидесяти матросов и боцманов полегло пятнадцать. Их тела, зашитые в парусину и утяжеленные орудийными ядрами, по очереди соскользнули в море, ещё прежде чем «Зефир» вошел в Кальмарский залив.
Недоставало ещё и Тессари. Никто не видел его на палубе во время битвы, а Грабинский, который первым заметил, что Цирюльник исчез, был совершенно уверен, что нашел двери своей каюты запертыми снаружи, как и оставил их выходя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37