Теперь восхищение мастерством капитана, маневренностью «Зефира»и умением его команды сменился овацией, которая приобрела все признаки массового сумасшествия. Люди, наблюдавшие за этой невероятной швартовкой корабля, идущего под всеми парусами, были по большей части мореходами — рыбаками и моряками. Никто из них не отважился бы подойти к берегу таким манером, даже на маленьком кутере. И теперь они орали что было сил, желая дать выход своему восторгу, пока не охрипли вовсе.
Король, довольный и взволнованный этим зрелищем, от которого захватывало дух, аплодировал стоя, а вместе с ним аплодировали все окружавшие его вельможи, не исключая даже адмирала де Клиссона.
Под звуки оваций и приветственные крики по трапу, переброшенному с палубы «Зефира», на помост сходил Ян Куна, прозванный Мартеном, ведя пред очи Генриха IV сеньорину Марию Франческу де Визелла. Шел медленно, с гордо поднятой головой, и каждый его шаг, и каждое движение атлетической фигуры знаменовало уверенность физической силы, уверенность в себе, свойственную неустрашимым людям, как определил д'Обиньи, который тут же воспылал горячей симпатией к этому сорвиголове.
Остановившись в десяти шагах перед креслом короля, оба склонились во вполне приличном придворном поклоне, что в свою очередь вызвало искреннее удивление мсье д'Арманьяка и доставило большое удовольствие Росни, который был главным автором и режиссером этого небывалого зрелища.
Король почувствовал себя растроганным, и причем до такой степени, что слезы засверкали на его глазах. Поскольку женщина, видимая сквозь слезы, всегда кажется ещё красивее, вид разрумянившейся сеньориты взволновал его ещё больше. Генрих привстал и подал ей руку, а когда она склонилась, чтобы её поцеловать, взял её за плечи и сам запечатлел почти отцовский поцелуй на её щечке.
Потом повернулся к Мартену, который стоял на шаг позади.
— Вы оказали нам и Франции немалые услуги, капитан Мартен, — торжественно произнес король. — Выказали большую расторопность, отвагу и талант командира, захватив испанский конвой в Бискайском заливе, а затем — солдатскую верность и рвение, спеша на помощь нашему флоту под Олероном. И наконец, невзирая на перевес врага, отбили наш флагманский корабль «Виктуар», уже захваченный испанцами. И сией героической атакой помогли победе, склонив весы фортуны в нашу сторону едва ли не в последнюю минуту, когда нам уже грозило поражение. Такой поступок, особенно совершенный в столь трудных и опасных обстоятельствах — тут он мельком покосился на Марию Франческу и едва заметно усмехнулся — в обстоятельствах, которые нам известны, не может остаться без подобающей награды.
— На колени, — шепнул Мартену мсье де Бетюн.
Ян покосился на него, немного удивленный, но выполнил совет, король же обнажил шпагу и, отступив на шаг, коснулся сверкающим клинком его плеча.
— С этой минуты, — сказал он, — мы принимаем тебя в число французского дворянства как Яна де Мартена, даруя это достоинство и титул тебе и твоим потомкам по наследству на все времена.
— Встань, — вновь шепнул де Бетюн.
Мартен встал и к своему безмерному удивлению оказался в объятиях короля, который расцеловал его в обе щеки.
— Благодари, — услышал он спасительный шепот де Бетюна, который приводил его в себя и управлял его движениями.
— Ваше величество! — выпалил он от всего сердца. — Чтоб первая пуля меня не миновала, если рассчитывал я на какую-то награду, а тем более на что-то подобное! Не знаю, как и благодарить Ваше королевское величество за этот почет, но если пожелаете, чтобы я в одиночку бросился на всю испанскую Армаду, можете быть уверены, что я это сделаю и — Господь мне свидетель — сделаю с истинным наслаждением!
Король ещё раз сжал его в объятиях, смеясь до слез.
— Пока я не желаю ничего подобного, — сказал он, несколько успокоившись. — Но если на палубе твоего корабля найдется пара бутылок сносного вина, пригласи нас туда, чтобы мы с приятелями могли выпить за здоровье твоей дамы сердца и за твое тоже.
На «Зефире» нашлись не только пара бутылок, но и пара бочонков вина, и притом наилучшего сорта, а предусмотрительный де Бетюн велел доставить на корабль закуски, печенье и десерт, приготовленные в кухне адмиральской галеры.
— Ваш помощник сумеет без риска провести корабль вверх по реке до самого Бордо? — спросил он затем Мартена.
— Сумеет ли! — рассмеялся Ян. — Если ваша милость прикажет, поплывет куда угодно, лишь бы под килем был хоть фут воды и дуновение ветра хоть чуть колыхало паутинку.
— Хорошо. Тогда пусть отчаливает — и в путь. Галера поплывет за нами.
Мартен поклонился.
— Им придется изрядно приналечь на весла, чтобы не потерять из виду кормы «Зефира».
Отдав команды, он вернулся к своим высоким гостям как раз вовремя, чтобы выпить за здоровье короля — тост, провозглашенный адмиралом де Клиссоном. Потом последовал длинный ряд других тостов, а мсье д'Обиньи в импровизированных строфах присвоил свежеиспеченному дворянину капитану «Зефира» почетное гражданство острова Олерон — как его губернатор.
Мария Франческа сверкала красотой и обаянием. Она была невыразимо счастлива, и если и желала чего-то еще, то разве только, чтобы её могли увидеть в этом окружении Сюзаннна де Фронту и её воспитанницы, да ещё баронесса де Трие, глуховатая мадам де Шико и графиня де Бланкфор, которые наверняка окончательно пожелтели бы от зависти. Король, рядом с которым она сидела, склонялся, чтобы шептать ей на ухо комплименты, придворные из его свиты расточали ей любезности, Росни восхищался её драгоценностями, а д'Обиньи возражал, что хотя те и великолепны, но все же уступают красотой и блеском её глазам и ослепительным зубкам. Выпив несколько бокалов вина, она чувствовала легкое приятное головокружение, однако была достаточно рассудительна, чтобы знать меру. Ее забавный французский, которым она пользовалась отважно и без малейшего смущения, развлекал и вместе с тем ещё больше умилял короля. Они оба покатывались от хохота, и Генрих чувствовал себя помолодевшим лет на двадцать.
После десерта король подал ей руку, прося провести его по кораблю, который она наверняка знает не хуже самого капитана. Мартену это желание показалось несколько подозрительным; у него мелькнула мысль, что если Их королевское величество захочет остаться с глазу на глаз с Марией, то уж не для того, чтобы укрепить её любовь к нему. Не пытаясь вникнуть в побуждения, вызвавшие королевское пожелание, он уже намеревался помешать его возможному продолжению, когда король — заметив нахмуренные брови и бдительный взгляд Мартена, устремленный на сеньориту — вдруг передумал и призвал его к себе, а д'Обиньи и мсье де Бетюн поспешили вслед за ними троими.
Теперь уже Мартен стыдился своей подозрительности. Может быть и в самом деле он выставил себя простаком перед владыкой, который желал выказать ему свою симпатию? Чтобы поправить дело, представив королю при случае Стефана Грабинского и старших боцманов, Ян старался держаться позади, между своими покровителями, которые с полным пониманием облегчили ему эту тактику.
Перед спуском в люк, ведущий на орудийную палубу, мсье Росни остановился, чтобы бросить взгляд на пристань в Марго-Медоке, которую «Зефир» миновал, идя круто в бейдевинд.
— Это, мне кажется, ваше поместье, капитан, — заметил он с известным интересом. — Как вижу, у вас тут собственный военный порт!
Мартен с гордостью это подтвердил, однако добавил, что пристань была построена предыдущим владельцем, мсье Людовиком де Марго, тоже моряком, знаменитым путешественником, а теперь капитаном «Виктуара».
Де Бетюн прекрасно знал, кто такой Людовик де Марго, но не собирался удерживать Мартена от дальнейших пояснений и похвал командиру флагманского корабля. Напротив, он пожелал услышать из уст непосредственного свидетеля, как проходил испанский штурм «Виктуара»и победная контратака команды «Зефира», а Мартен попался на удочку и принялся обстоятельно рассказывать о кровавой схватке, совсем забыв о нынешних делах и своих неясных подозрениях насчет намерений Их королевского величества.
Таким вот образом, с ловкой помощью своего министра финансов, король получил достаточно времени, чтобы начать атаку и подыскать немало комплиментов для завоевания симпатий прекрасной сеньориты, прелести которой заставляли быстрее биться его сорокалетнее сердце, словно оно помолодело лет на двадцать.
ГЛАВА V
Благородный Полишинель, рыцарственный поэт и возлюбленный прекрасной Коломбины, одетый в голубой атлас, и доктор Панталоне в маске с длинным носом, в фиолетовом колпаке и черном плаще, покидали сцену, сопровождаемые овациями. Более всего дамы старались выказать аплодисментами горячую симпатию милому поэту, который так их тронул и растрогал, рассказывая о своей любви и поучая расчетливого сотоварища, как нужно поступать, чтобы предупредить возможные измены жены.
Тем временем из противоположных кулис показались две красотки, о которых шла речь, а следом — блестящий забияка, соблазнитель и лжец из всех лжецов — капитан Коккодрильо.
Красавец был в испанском — в желтых штанах, облегающем красном камзоле, при шпаге и в огромной шляпе с целым помелом вылинявших перьев. Вид у него при этом был грозный и смешной одновременно, и стоило ему открыть бесстыжий рот, он вызывал то взрывы смеха, то возмущенные возгласы женщин и даже враждебные реплики из зала.
Сначала капитан принялся похваляться, что предыдущей ночью ему удалось ввести в состояние, влекущее за собой серьезные последствия, не менее двухсот девиц. И несмотря на титанические усилия, которых потребовал столь небывалый подвиг, он отнюдь не чувствовал себя истощенным.
— Если какая-то из дам, присутствующих в театре, желала бы испробовать меня по этой части, готов ей услужить — заявил он, тараща глаза и кланяясь, вздымая при этом с пола тучи пыли перьями своей гигантской шляпы.
Капитан оглядел зал, словно в ожидании откликов на свое бесстыдное предложение, но поскольку ответом ему стали только смех и свист мужчин, разочарованно тряхнул головой.
— Не знаете, что теряете, прелестные дамы, отказываясь добровольно от такой единственной оказии, — заметил он. — Завтра я уезжаю…
— Куда тебя черти несут? — раздался голос из дальних рядов.
— Куда? — подхватил капитан. — В Эфиопию! Вы должны знать, что меня там ждет инфанта Пафлагонии, дочь короля Нижней Ингантины. Прелестная девушка! Только черная как смола…И все равно в сто тридцать раз прелестней самой наибелейшей германки. И вдобавок глухая!
— Да-да, глухая, — повторил он, переждав взрыв смеха. — И нечего смеяться. Река Нил на водопадах так шумит, что оглушает всех эфиопов на сто миль вокруг, так что они теперь даже рождаются глухими. Моя инфанта в результате и немая — это ещё большее достоинство! Спросите сами тех, у кого болтливые жены…И вот это очаровательное существо любило меня в полной тишине, но очень горячо. Так горячо, что должна была родить мне сына. Но тут её родственники заметили, как далеко зашли между нами дела…
Воздев очи горе он вздохнул так глубоко, что пуговицы от камзола брызнули в разные стороны.
— Они хотели склонить меня к женитьбе, — продолжал он свою болтовню, — и для приманки королевский казначей сразу предлагал в приданое два мешка золота, ровно шестьдесят шесть тысяч цехинов. Но страшный гнев охватил меня при мысли, что у меня будет черная жена. Кровь забурлила в жилах и едва не закипела, лицо мое потемнело, как грозовая туча, брови и волосы на голове встопорщились как иглы, глаза вертелись, как мельничные жернова, нос распух, как огурец, шея вытянулась, как ливерная колбаса, и всеми телесными отверстиями стал я извергать грозные звуки, подобные грому и молниям…
Взрывы смеха заглушили его безумную тираду, но не помешали и далее мимически изображать столь необычное состояние души и тела, что едва не довело зрителей до конвульсий от смеха сверх меры.
— Ничего странного, что мои несостоявшиеся тесть и теща перепугались до смерти и взяли ноги в руки, — закончил он наконец, возвысив голос почти до крика, чтобы перекрыть шум. — Казначей тоже сбежал, рассыпав по дороге приданое. А инфанта…Ах, дорогие мои! Этого я не мог предвидеть… Инфанта от страха преждевременно разродилась наследником трона — готовеньким, со скипетром и в короне!
Пока весь зал содрогался от смеха, ловкий Коккодрильо уже заметил, что не один на сцене, и явно очарованный прелестями Коломбины и её приятельницы, приступил к соблазнительным маневрам, которые тут же нашли отклик у темпераментной жены Панталоне. Коломбина, к которой он тоже подкатывался, поначалу принимала его холодно, зато он, напротив, выделял лишь её. В результате всего этого Арлетта Панталоне, охваченная ревностью, попросту бросилась ему на шею, кстати в весьма неподходящий момент, когда фиолетовый колпак и черный плащ доктора уже показались из-за кулис.
Пойманный с поличным, капитан проявил достаточно здравого смысла, чтобы дать стрекача, увлекая за собой Коломбину и оставив Арлетту во власти разъяренного мужа. Но отнюдь не Панталоне перешел в атаку: его опередила шустрая бабенка, превратившись в яростную фурию, засыпавшую его обвинениями. Град попреков обрушился на голову мужа, а драматические детали, касающиеся его неудач в науке любви, были выявлены публично, к величайшему удовольствию аудитории.
— Тебя стоило отравить, старый бездельник! — восклицала Арлетта. — Да, повторяю: чтоб ты отравился или чтобы тебя черти взяли, и поскорее! Обещаю, ты меня не устережешь. Раньше или позже капитан пристроит тебе рога выше башен собора Нотр-Дам! И клянусь своей честью, что помогу ему в этом изо всех сил!
Но угрозы эти казались в тот момент не слишком реальными: капитан упорно рвался к иной цели; ничего не дала надушенная записочка, которую переслала ему Арлетта с хорошенькой горничной; он решил совратить Коломбину…
Тут перед ним возникли преграды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37