— Они объяснили ей, что зимой они надевают под юбки вязаные чулки, держатся эти чулки при помощи невиданного сооружения из резинок и пуговиц. Обувь они не носят. Хотя в частных домах в сырую или снежную погоду женщинам разрешалось надевать башмаки без задников на твердой подошве, но только чтобы сходить на рынок.Тут же Брюн познакомили с верованиями ее захватчиков. Они считали, что чужаки из других миров не имеют никаких нравственных и моральных ценностей, вера их, если она и существует, не заслуживает никакого почтения. Поэтому они начали учить ее с самого простого, так, как, наверное, объясняли детям. Бог — это сверхъестественное существо, создавшее Вселенную. Мужчина — венец его творения. Женщина создана для того, чтобы служить мужчине, помогать ему и утешать. Силы зла восстают против Бога и искушают женщину заняться делами мужчины.Тут ей даже пригодилось то, что она нема. Ее не заставляли пересказывать наизусть правила и ритуалы, как делали другие женщины. А так как женщинам нельзя было «рассуждать» (это понятие обозначало разговор на божественные темы), ее не просили даже письменно отвечать на вопросы, которые обычно задавали другим. В любом случае, женщинам не следовало увлекаться чтением и письмом, разве что можно было записывать рецепты и все, что относилось к ведению хозяйства. Но все очень боялись заразиться нечистью мерзости Божьей, а зарегистрированные эмбрионы считались здесь именно мерзостью, поэтому ей старались даже книг в руки не давать. Ей вообще запрещалось читать и писать. И они никак не могли поэтому проверить, насколько хорошо она запоминала их священные тексты.Но память-то у нее была прекрасная. Если она много раз слышала что-то, то не могла не запомнить. Слова пророков… слово Господа Всемогущего. Правила и следствия из них… Все вполне разумно, если, конечно, принять изначальные предпосылки, а их Брюн принимать не собиралась. Если считать, что женщины созданы для утешения мужчин и служения им, тогда, что бы они ни делали, если это не устраивает мужчин, то может быть расценено как грех. А это определяли никак не женщины. Только Бог устанавливал правила, и только мужчины могли их интерпретировать.Все вроде бы логично, но на деле — смех да и только, логика больного паранойей. Как можно думать, что она не такая же личность, как, например, ее братья, или что Эсмей Суиза не такая же личность, как Барин Серрано… Это же абсурд. Она в этом несомневалась. Она легко бы им это доказала, если бы только могла, все женщины здесь прекрасно бы ее поняли, если бы только…Но говорить она не может, все ее знания и ум заперты от всех. В ее мире, мире, который она знала, к голосу человека относились с уважением. Родители, учителя, врачи, как те, что работали с леди Сесилией, учили каждого человека умению общаться. Она вспомнила, как мучилась Сесилия, сколько людей пытались ей помочь. Здесь никому бы даже в голову не пришло, что мерзость Божья может вообще что-то сказать, а тем более что-нибудь осмысленное и полезное. Хватит и того, чтобы она понимала приказы и подчинялась им.Ей так хотелось освободить женщин этого мира от страшного гнета, показать им, что они ничуть не хуже мужчин. Лежа в постели, она мысленно обращалась к ним с целыми речами, писала им лекции, доказывала снова и снова то, что сказать не могла.
Днем Брюн заставляла себя ходить по дорожкам, посыпанным гравием. Надо укреплять ноги, надо пользоваться каждой возможностью. Она гуляла в любую погоду, даже когда мороз и снег обжигали ноги до самых колен. Малыши сильно затрудняли ходьбу, но она смотрела на них как на дополнительный тренировочный груз. Они помогут ей укрепить мышцы, скоро она снова станет сильной, тогда легче будет думать о побеге. Дважды в день она проходила до конца сада и возвращалась назад, скоро она сможет ходить еще больше, потому что дни удлиняются, опять станет тепло. Она с радостью мыла полы и убиралась, потому что это тоже помогало укреплять мышцы. Вечерами, у себя в комнате, она выполняла свои обычные упражнения, когда-то они так легко ей давались. Сначала она боялась, что кто-нибудь заметит и тогда ей запретят тренироваться, но никто ничего не говорил. Она обнаружила, что другие женщины тоже занимались гимнастикой, чтобы укрепить обвисшие мышцы живота, восстановить упругость. По ночам она вспоминала движения боевых искусств — два-три удара за раз, чтобы никто не заметил, но каждый день понемногу. Она складывала ладонь к ладони и стискивала их изо всех сил, то же самое проделывала со ступнями ног. Ничего лучше для укрепления мышц она придумать не могла, а ей нужно было снова быть в форме.Показные дни, когда воспроизводительниц потомства демонстрировали мужчинам, чтобы те могли выбрать на будущее, оказались не такими унизительными, как можно было предположить. Брюн изо всех сил старалась выглядеть усталой, слабой, беспомощной, разбитой. Это давалось ей легко: она и на самом деле каждый день сильно уставала. Но уже чувствовала, как крепнут мышцы на ногах, на руках, на животе. Поверят ли они, что это от того, что она все время носит младенцев? И гуляет по саду? И занимается гимнастикой?Но им не догадаться, для чего она с таким трудом наращивает мышцы. Она закрывала глаза и вспоминала, какие движения дают силу и скорость удара, смертельного удара.Другие женщины не избегали ее, они ее просто игнорировали. Когда малышей выпускали на одеяла, расстеленные на полу, и они весело извивались, все восхищались тем, какие ее мальчики сильные и ловкие. Точно так же они восхищались и другими детьми. Работники яслей давали ей указания таким же точно голосом, как и другим женщинам. Женщины, которые могли говорить, естественно, большей частью общались друг с другом; у немых был свой язык жестов. Говорящие женщины включали в свой разговор немых, если те пытались поддерживать беседу. Кое-кто даже сдружился, чтобы лучше присматривать за малышами. Но Брюн не хотела общаться с другими немыми на их языке. Иногда, если она оказывалась один на один с другой женщиной и нужно было выяснить что-нибудь конкретное, она могла жестами и губами задать вопрос типа «Где корзинка с шитьем?» или «Что это такое?». Женщины с удовольствием показывали ей все, что нужно. Но общих тем для разговора у нее с ними не было, разве что малыши, да и они ее мало волновали. Все эти дети были подтверждением того, что она ненавидела всей душой. Кроме того, она знала, что ее считают опасной… ее усмирили тем, что лишили возможности говорить, но потенциально она осталась для них источником погибели. И то, что она не проявляла ни-какого интереса к детям, было еще одним подтверждением ее дьявольской сути.Малыши уже начали пружинить на руках, вставать на четвереньки, когда в яслях появилась новая женщина с младенцем. Женщина была очень молода, и выражение лица у нее было все время какое-то странное. Другие женщины разговаривали с ней немного громче обычного, короткими, простыми фразами. Брюн подумала, что женщина может быть под действием каких-либо препаратов, хотя раньше никогда не замечала, чтобы женщинам здесь вообще давали лекарства. На третий день своего пребывания в яслях новенькая подошла к Брюн.— Ты желтоволосая с другой звезды? — Голос у нее был обыкновенный, но говорила она словно запинаясь.Брюн кивнула в ответ. Теперь она поняла, что дело не в лекарствах, что-то такое было с этой женщиной не в порядке. Странное выражение лица, замедленная речь и простота, с какой она подошла к той, к которой не подходил никто.— Ты прилетела к нам с девушкой примерно моего возраста и еще с двумя детьми, да?Брюн снова кивнула.— Та девушка говорила мне, что ты хорошая. Ты ей нравилась. Так она сказала.Брюн внимательно посмотрела на молодую женщину. Она говорит о Хэйзел. Где же она могла ее видеть?— С ней все в порядке. Я подумала, ты захочешь узнать. — Женщина улыбнулась, не глядя Брюн в глаза, и отошла, оставив Брюн с малышами.Хэйзел в порядке. Брюн почувствовала облегчение. Когда эта женщина рассталась с Хэйзел, чтобы отправиться в родильный дом? А может, Хэйзел тоже в родильном доме? Брюн замотала головой, она потеряла счет времени. Она знала только, темно сейчас или светло, холодно или тепло. Но Хэйзел в порядке, была в порядке совсем недавно. Хорошо бы знать, где она.Прошло еще несколько дней, и вот молодая женщина снова подсела к Брюн.— Теперь ее зовут Пэйшенс — Терпение, — сказала она. — Имя ей подходит, она все время такая спокойная и много работает, никому не доставляет никаких хлопот. Прима говорит, что ее легко выдадут замуж в качестве третьей жены, может быть, даже второй, хотя она не умеет хорошо шить. Ее научили ходить на рынок, и она теперь ходит туда одна.В голосе молодой женщины прозвучала тоска, может, она сама хотела ходить на рынок? Брюн уже точно знала, что женщина умственно отсталая, никто бы никогда не выпустил ее в одиночку из дома.— Но волосы у нее не такие желтые, как у тебя, — продолжала женщина, с восхищением рассматривая волосы Брюн. — И она не рассказывает о звездах, Прима запретила ей.Брюн готова была задушить эту женщину. Болтает всякую чепуху, а то, что надо, не говорит. Она подняла одного из мальчиков и вытащила у него изо рта камушек. Нет, она не изменилась в своем отношении к детям, но это же не значит, что она позволит ребенку, любому ребенку, задохнуться у нее на глазах.— Она еще недостаточно взрослая, чтобы рожать, — продолжала женщина, лаская своего младенца, — и месячные у нее нерегулярные. Хозяин говорит…— Замолчи! — К ним подошла одна из работниц яслей и похлопала женщину по голове. — Ты здесь не для того, чтобы сплетничать о своем хозяине. Хочешь, чтобы тебе вырвали язык?Женщина закрыла рот и встала, прижав к груди ребенка.Работница укоризненно покачала головой в сторону Брюн.— Она недалекая. Никак не запомнит всех правил поведения, бедняжка. Приходится присматривать за ней, чтобы она не попала в беду. Если она станет говорить здесь о своем хозяине с тобой, то может потом сделать то же самое дома, и тогда он вынужден будет наказать ее. Лучше пресечь такие разговоры в самом начале. — И она похлопала Брюн по голове чуть ли не с симпатией. — Какие у тебя красивые волосы. Может, даже кто-то захочет взять тебя в жены, когда родишь троих. Дай мне знать, если девчонка опять заведет разговоры о мужчинах. Просто кивни и все, хорошо?Брюн согласно кивнула. Какая ей разница, лишь бы можно было поговорить с этой женщиной.Несколько дней женщина не подходила к Брюн. Но потом как-то вечером проскользнула в ее комнату.— Я не боюсь ее, — сказала она, хотя было видно, что это не так. — Я из дома рейнджера Боуи, и только он может лишить меня голоса. Они не могут. А он не станет, если я не буду спорить и болтать. А о Пейшенс я тебе не болтаю и не спорю, а объясняю. А объяснять можно, ты ведь не мужчина.Брюн улыбнулась. Как непривычно! Сколько времени она уже не улыбалась?— Жаль, что тебя лишили голоса, — продолжала женщина. — Я бы так хотела узнать, как там, среди звезд… Пейшенс не рассказывает мне. — Она остановилась, прислушалась, потом подошла ближе к Брюн:— Были бы у меня такие волосы, как у тебя, — и она погладила Брюн по голове. Потом повернулась и исчезла в темноте коридора.Брюн вывела услышанные имена на стене, так она их лучше запомнит. Раньше она всегда повторяла все вслух. Рейнджер Боуи. Какое странное имя. Она не помнила, чтобы на корабле пираты так называли друг друга, кажется, они вообще не называли никаких имен.
Невзрачного вида мужчина в клетчатой рубашке подошел к стойке бара и позвал бармена. Рядом с ним двое других обсуждали политику капитана.— Конечно, мы свободные мужчины, но зачем тревожить муравейник? Я не настолько глуп…— Ты считаешь капитана глупым?— Я считаю, что одно дело захватывать женщин с других планет для наших нужд, и совсем другое — эта, именно эта… А потом еще хвастаться напропалую, так беды не оберешься.— Еще одно доказательство нашей мощи. — Говоривший повернулся к мужчине в клетчатой рубашке: — А ты что скажешь, брат?— Я слышал, у нее желтые волосы. Первый спорщик фыркнул.— Это всем прекрасно известно. Все надеются, что она передаст цвет волос детям.Раздался голос из глубины бара:— Вы там говорите о бабе из космоса? О желтоволосой потаскухе? Она родила двойню, слышали? Одного рыжего, другого черноволосого. Может, от разных отцов.— Не может быть! — Мужчина в клетчатой рубашке широко раскрыл глаза — типичный деревенский простофиля, приехавший в город на праздник.— Могу поспорить. Ее еще два месяца будут держать взаперти. Говорят, что так как у нее двойня, то и кормить их надо дольше, родились они меньше обычного.— А-а-а, а я-то надеялся. — Мужчины переглянулись с лукавым видом. У этого парня наверняка только одна жена, да и та простушка.— Ну кто же против? Не так уж много у нас блондинок. Ты можешь записаться в очередь. Сегодня как раз смотрины, если хочешь, можешь пойти взглянуть, стоит ли за такую платить налог.— Пока я не записался раньше тебя.— Детские ясли на Крокетт-стрит.Он был не единственным, кто хотел посмотреть на немую блондинку из чужого мира, принесшую двойню. Было доказано, что у двойняшек разные отцы, а значит, женщина снова могла родить двоих. Женщина, способная на такое, пробуждала в мужчинах еще больший интерес. Он взял номерок и, когда выкрикнули его номер, вошел в комнату вместе с несколькими другими мужчинами.Сначала он ничего не понял. Ему показывали ее фотографии, детские, юношеские, взрослые, показывали видеокадры. Снимки вблизи, издали. Он думал, что наверняка узнает ее. Но желтоволосая женщина, сейчас стоявшая перед ним, была другой Брюн, если это вообще была она. Ее изящное тело изменилось, пополнело, расширилось после рождения детей, груди наполнились молоком. Стояла она как-то тяжело, свесив руки по бокам. Безвольно свисали желтые длинные волосы, совсем не то, что на фотографиях, там они были живыми. Голубые глаза поблекли, стали чуть ли не серыми… Но наметанным глазом он заметил-таки то, что скрыть было невозможно… форму лица, плеч, пальцев на руках и ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59