Около них лежало оружие всевозможных видов и систем, а в стороне паслось штук двенадцать худых, измученных кляч.Шло шумное веселье, как будто это была не война, а какая-нибудь пирушка. Одни жарили над огнем куриц, другие пели, третьи шумно спорили о деньгах, деля их по жребию, бутылки шли по кругу. Многие спали, накрывшись плащами, успев вдоволь попировать с сельскими красавицами.Карлистам жилось отлично, их банды увеличились еще больше с тех пор, как патеры стали всюду убеждать своих духовных детей поддерживать дело дона Карлоса.Огонь ярко пылал посреди долины, в него беспрестанно подбрасывали сучья и ветви, и его прекрасный свет придавал картине живописный вид. Вверху, на возвышенностях, еле заметно для глаза, стояли караулы этого далеко растянувшегося форпоста карлистов. Несколько поодаль от огня спал начальник отряда Изидор Тристани.Ему вполне подходила эта роль, так как он знал военную службу и обладал явным талантом шпиона.Вдруг на высотах послышался оклик, щелкнули курки, и вскоре один из караульных подошел к отряду Изидора, ведя с собой солдата. В нем сразу можно было узнать карлиста по куртке и грибообразной шапке, отороченной по канту бахромой. Желтое лицо его обрамляла всклокоченная черная борода. Караульный, подойдя к Изидору, разбудил его.— Что такое? — спросил Изидор, вскакивая.— Посланный генерала Доррегарая, — отвечал караульный, указав на стоявшего поодаль солдата.— От Доррегарая? Поди сюда, сын мой, — сказал Тристани, — что скажешь?— Неужели вы не узнаете меня, капрал? — спросил карлист.— Черт возьми! Как не узнать? Винцент?— У вас хорошая память, капрал!— Стрелял в короля, не попал, а я из-за этого попал в Адский замок, ха-ха! — посмеивался Изидор. — Как не узнать! Ну, какое известие принес?— Тайное известие от генерала. Славная штука! Вы сразу можете попасть в командиры, капрал, вам ведь вообще везет!— Льстишь, сынок!— Нисколько! Я принес такое известие, которое даст вам возможность попытать счастья.— Говори!— Во втором часу утра в Риво приходит военный поезд… Риво — это маленькая станция по эту сторону Логроньо…— Знаю, сынок, милях в двух отсюда!— В этом поезде генерал Мануэль Павиа де Албукерке и бригадир Жиль-и-Германос с отрядом, за которым завтра последует еще большая партия их солдат. Они хотят выйти в Риво и, без сомнения, готовят атаку.— Во втором часу? Теперь скоро полночь… Хорошо! — сказал Тристани.— Генерал Доррегарай велел напомнить вам, что поезд проходит по мосту через реку Риво, и с ним легко может случиться несчастье.Изидор усмехнулся.— Генерал напрасно беспокоился и напоминал мне об этом. Скажи ему, что у Тристани есть хороший план и он выполнит его.— Дело отличное, завидую вам, капрал… Дон Карлос здесь недалеко, он едет, говорят, на границу с доном Альфонсом и со своим штабом, чтобы там жениться. Если дело с поездом удастся вам, капрал, вы вполне можете рассчитывать на богатое вознаграждение.— Будем надеяться, сыночек, — отвечал Изидор. — Возвращайся же скорее к генералу и скажи ему, что я исполню его приказание, но прошу все-таки быть наготове. Он со своей тысячей теперь почти в шести милях отсюда, а если у нас дойдет до стычки, я со своей сотней окажусь в большом затруднении. С такой лошадью, как у тебя, ты через три часа будешь в своем лагере, а если в четыре вы выступите, так к десяти приедете в Логроньо, что и нужно, чтобы захватить второй поезд! Предусмотрительность часто ведет к неожиданным успехам!— Доложу об этом, капрал.— Торопись же, Винцент, ведь и тебе что-нибудь перепадет… Без награды или повышения какого-нибудь не останешься! — сказал Изидор.Карлист еще раз поприветствовал капрала и быстро ушел.Вслед за его уходом по долине раскатилось эхо барабана, и спавшие карлисты вскочили. Все схватились за оружие, и через несколько минут отряд был готов к выступлению.Отдав приказание трем офицерам немедленно вести солдат к местечку Риво и спрятаться поблизости в роще, Изидор выбрал десять человек самых отчаянных и сильных храбрецов и отправился с ними верхом.Сторожевые огни были потушены, караулы сняты, и три отряда двинулись в ночной темноте к городку Риво, куда направился и Тристани со своими всадниками.Еще не пробило полуночи, когда отряды покинули .лагерь. Им нечего было бояться встречи с неприятелем, он здесь еще не появлялся. Кроме того, офицеры хорошо знали окрестности и могли вывести отряды кратчайшей дорогой к роще, находившейся недалеко от городка. Но никто из них не знал цели экспедиции.Один Тристани посвящен был в тайну Доррегарая, вошедшего в милость у дона Карлоса и произведенного им в генералы. И лучше Тристани для подобного дела Доррегарай не мог бы найти человека.Изидор со своими всадниками мчались вперед, проехали селение, погруженное во мрак и сон, и, наконец, достигли рощи, через которую можно было выехать на станцию Риво.Оставив одного из своих солдат в роще ждать подхода остальных, чтобы потом осторожно вывести их на дорогу, когда получит от него приказание, он поскакал дальше и скоро подъехал к железной дороге, идущей с юга, из Мадрида в Логроньо.К часу они были у моста, соединяющего берега реки Риво, по которому шли поезда. Сторожевого домика поблизости не было, в этом Изидор удостоверился прежде всего. А если б и был, так ничего не стоило лишить сторожа возможности подать голос. Никакая война не несет столько бед, как народная.Карлисты, спрыгнув с лошадей, привязали их к телеграфным столбам и принялись за работу. Забравшись на насыпь железной дороги, они быстро начали разбирать путь прямо перед мостом.Тристани подавал самый деятельный пример в этой ужасной работе. Никто им не мешал. Ночь была темная, безлунная, ни одна звездочка не осветила ее мрака. Вокруг пустота, кое-где торчал кустарник или дерево, как призрак, возносило к небу свою вершину. Поднявшийся ночной ветер тихо пел в телеграфных проводах, шелестел высокой травой, росшей по обеим сторонам железной дороги, пригибал ее к земле, и эти звуки заглушали шум работы карлистов.Вдруг Тристани поднял голову, прислушиваясь. Ему показалось, будто кто-то вскрикнул. Но вокруг опять все смолкло, верно, прокричала какая-то птица. Они продолжали свою работу, и скоро все было готово. Поезд, подойдя на всех парах к мосту, перед которым у самого обрыва, круто уходящего к реке, были сняты рельсы, сорвется и полетит вниз с насыпи!Тристани хорошо выбрал место, тут уж несчастным не было спасения! Выпрямившись, он довольным взглядом окинул дело своих рук. В эту минуту далеко-далеко впереди показался слабый свет… Изидор осклабился…— Два часа, — сказал он, — поезд идет!Отойдя с помощниками в сторону, он наслаждался картиной произведенного разрушения и пристально вглядывался в свет фонарей локомотива, приближавшихся как два огненных глаза.Это огромное чудовище, пыхтевшее и свистевшее среди ночного безмолвия, было еще далеко, но с каждой секундой приближалось к своей гибели, к гибели и смерти всех тех, которые доверились ему…Поезд подходил ближе и ближе… II. Последняя ночь в монастыре Прежде чем продолжать рассказ, вернемся к тому дню, когда Амаранту, в присутствии графа Кортециллы, пытали водой, чтобы заставить отречься от дона Карлоса.Мы видели, что она выдержала пытку и ее, потерявшую сознание, снова отнесли в мрачный каземат.В коридоре за колонной стоял молодой патер не в обыкновенной монашеской рясе, а в широком черном одеянии. Он увидел искаженное страданием лицо Амаранты, когда ее понесли в подземную келью, и сердце его сжалось от сострадания…Это был патер Антонио. Он узнал Амаранту и решил непременно помочь ей. Помимо того, что подруга молодой графини могла подсказать ему, где скрывается Инес, чувство сострадания к несчастной призывало его помочь ей. И он остался на время в монастыре, чтобы обдумать свой план действий.У патера Антонио всегда и прежде была келья в монастыре, и он отправился туда сказать старшему в этот день патеру о своем прибытии.Патер удивился, что Антонио, так давно служивший во дворце графа Кортециллы, снова очутился в монастыре. Он сообщил о его возвращении великому инквизитору, но тот, оказалось, уже знал об этом.Антонио держался в стороне от других монахов и большую часть времени проводил в заглохшем монастырском саду, углубившись в свои книги.Старый привратник Эзебио, которого он знал много лет, рассказал ему, что Амаранта медленно поправляется от мучительной пытки, но так слаба, что едва может подняться с постели.Через несколько дней Антонио ночью позвали в аббатство. Он еще не ложился и при свете маленькой лампы читал в своей келье, размышлял и думал об Инес.Дежурный брат привел его в круглую комнату башни, где происходили заседания трех инквизиторов.— Ты вернулся в монастырь, брат Антонио, — серьезно начал великий инквизитор, — ты ушел из дворца графа Кортециллы после того, как порученная твоему надзору графиня внезапно и бесследно исчезла… Тебя подозревают в том, что ты знал о бегстве и способствовал ему.Антонио серьезно покачал головой.— Нет, достойнейшие отцы, — сказал он, — это подозрение безосновательно, я ничего не знал о намерениях графини.— И не знаешь, куда она ушла?— После того как граф бросился на меня со шпагой и велел мне оставить его дворец, я сделал все, чтобы отыскать молодую графиню, но мне не удалось, достойнейшие отцы! Теперь я решил остаться на некоторое время в монастыре, а затем снова продолжать свои поиски, иначе мне не будет покоя!— Ты получишь наши указания на этот счет! А вот почтенный брат Бонифацио говорит нам, — с угрозой в голосе продолжал великий инквизитор, — что ты позволяешь себе недостаточно почтительно разговаривать! Не забывай, что ты дитя Ордена и не имеешь иной воли, кроме той, которая руководит тобой в этой благочестивой общине! Ты знаешь строгость святых обетов…— И не нарушу их, достойнейшие отцы, но надеюсь, что вы не сделаете их невыносимым бременем для меня! Не мешайте мне уходить, когда меня тянет отсюда!— Ты принадлежишь Ордену и должен быть глубоко благодарен ему, патер, потому что он заменил тебе отца и мать, приняв к себе бессловесным младенцем, воспитав тебя и дав такое положение, которому многие завидуют!— Если уж ты сам затронул этот темный пункт моего прошлого, достойнейший отец, позволь задать тебе несколько вопросов, которые так сильно волнуют меня! Однажды я уже слышал от тебя подобные слова, и они заронили в мою душу горькое чувство. Ты говорил, что мои родители, давшие мне жизнь, оттолкнули меня от себя! Скажи, правда ли это? Неужели меня отдали в монастырь, в чужие руки, когда родители еще были живы? Неужели они не захотели слюбовью взглянуть на свое дитя?— Да, они были живы в то время, — отвечал великий инквизитор, — и отдали тебя в монастырь, зная, что здесь ты получишь лучшее воспитание и достойную цель в жизни. Что может быть выше той цели, которую они определили для тебя?— Но как же сердце позволило им оттолкнуть от себя и отдать чужим родное дитя, не умевшее еще говорить? Так я могу заключить из твоих слов, достойнейший отец, и сознание этого причиняет мне горе. Они при жизни отдали меня! А теперь они живы?— Не наше дело доискиваться этого, молодой патер!— Ты этого не знаешь, а мне хотелось бы знать, достойнейший отец! Хотелось бы взглянуть на них, несмотря на то, что они отказали мне в своей любви. Кто они? Как их зовут?Этот вопрос Антонио, казалось, сильно удивил трех инквизиторов и даже вызвал их негодование.— Ты забываешь, что у тебя одна мать — церковь! — вскричал Бонифацио, строго взглянув на него. — Ты — дитя церкви и отказался от всего остального. К чему спрашивать о тех, кто совершенно тебе чужд, кто должен быть чужд тебе с той минуты, как ты вступил в нашу общину? Или ты изменил первым условиям нашего Ордена?— Я знаю, что должен забыть отца и мать, братьев и сестер, достойнейший отец, знаю, что теперь между мной и ними стоит непреодолимая преграда, но мне хотелось бы знать имя моих родителей и хоть раз увидеть их!— Это безумное, суетное желание! Вообще ты, кажется, очень любишь мир, — сказал великий инквизитор, начиная сердиться, — ты беспрестанно возвращаешься к прошлому и, доставляя себе напрасные страдания, упускаешь из виду обязанности, налагаемые на тебянастоящим!— Прости, достойнейший отец, это не так! Я верен своему долгу и своим обетам, но если иногда в уединении и в тишине у меня является желание узнать свое настоящее имя…— Разве тебя не удовлетворяет прекрасное имя Антонио? — прервал его Доминго.— Да, оно прекрасно, но мне хочется знать имя, которое я получил от своих родителей, хочется услышать что-нибудь о них, увидеть место, где я родился…— И это грешные желания! — вскричал Бонифацио. — Их не допускают твои обеты и отречение от всего мирского!— Жестоки твои слова, достойнейший отец! Я знаю, ты имеешь право высказать мне это, но, тем не менее, это жестоко, в человеческом сердце есть чувства, которые невозможно искоренить. Мы должны отречься от всего, что нам было дорого, считать чужими отца и мать! Когда я произносил это, достойнейшие отцы, я был молод и так предан науке, что не думал о чувствах и не подозревал об их существовании. Да, я был ребенком, невинным ребенком, не спрашивающим о своем прошлом, о том, что было! Но наука породила во мне вопросы… много вопросов… из них возникли чувства… и, наконец, появилось желание узнать, кто мои родители!— Так докажи свою нравственную силу, поборов в себе эти желания и чувства, молодой патер! Задача достойна тебя! Оставайся в своей келье, молись и кайся, чтобы одолеть суетные мысли. Тебе, видимо, предстоит высокое назначение, если ты покажешь себя достойным его! Углубись же в себя, молодой патер, вернись в келью и жди там нашего решения.Антонио молча исполнил приказание. Он не возобновлял больше своих настойчивых расспросов и вернулся в крошечную комнатку, в которой провел юность.Через несколько дней, сойдя в подземелье, патер Антонио вошел в мрачный каземат, где Амаранта лежала на скудной соломенной подстилке, уже немного окрепшая после пыток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60