На какое-то мгновение ей показалось, что он готов бросить Бостон и уехать вместе с ней.
— Ты ведь давно не видела ее, — сказал он.
— Ни разу после медового месяца.
Чипс совсем забыл, что Нэнси и Джек провели медовый месяц в «Санфорде». Он чувствовал себя так, будто шел по топкому болоту.
— Тогда почему бы тебе не поехать в другое место?..
— Зия всегда была очень добра ко мне, — сказала Нэнси вставая. — Еще с тех пор, когда я была маленькой девочкой. И сейчас мне нужна ее доброта.
Она надела пальто.
— Я не могу оставаться здесь. Глория может вернуться в любой момент, хотя ты и говорил, что она на Ямайке. Я едва ли выдержу ее присутствие. Мне также не хотелось бы видеть Джека и вступать с ним в бесконечные пререкания. У меня просто нет сил. Мои вещи сложены. «Мавритания» отплывает в полночь. Твой секретарь ухитрился забронировать мне каюту. С собой я забираю Марию. Моррис и Коллинз вернутся на Кейп.
Она обвила руками шею отца, и он крепко обнял ее.
— Я думаю, это ненадолго, — сказал он хрипло.
— Конечно, — согласилась Нэнси, хотя знала, что это навсегда. — До свидания, папочка. — Она с трудом удержалась от слез, поцеловала его в шею и вышла из комнаты.
Через пять минут она уже ехала на юг. Ее «роллс» сверкал в лучах заходящего солнца на фоне оставшегося позади города.
Глава 7
— Еще один день плавания, и мы будем на месте.
Нэнси оторвалась от письма, которое она писала, и улыбнулась своему кузену Виру Уинтертону.
— И что ты собираешься делать дальше? Продолжишь путешествие на Канары?
Он усмехнулся:
— Канары, дорогая Нэнси, всего лишь предлог, чтобы затащить тебя на борт корабля.
— Ты хочешь сказать, что вовсе не собирался плыть туда?
Он снова улыбнулся. Легкий океанский ветерок взъерошил его светлые короткие волосы.
— Нет, конечно.
— Ты вообще не собирался плыть куда-либо?
— Нет.
Нэнси попыталась придать своему лицу негодующее выражение, но у нее ничего не получилось. Вир рассмеялся и подошел к ней.
— Дорогая Нэнси, разве ты отправилась бы со мной в плавание, скажи я, что взошел на борт «Рослин» только ради тебя?
— Конечно, нет. Ничего более нелепого мне не приходилось слышать.
Он взял ее руку и поцеловал. Его лицо осветилось нежной улыбкой.
— Вот именно. Поэтому мне необходимо было придумать какой-то предлог, чтобы подольше побыть с тобой.
— Было время, когда ты не мог выносить моего общества, — сказала Нэнси с ответной улыбкой. — Прошлый раз, когда я была в Молсворсе, ты всячески избегал меня как чумы.
— Тогда с тобой был твой невыносимый муж, — сухо ответил Вир.
— Моей бабушке он понравился. Она сказала, что мы можем оставаться в Молсворсе сколько захотим.
— Просто твоя бабушка была очень довольна тем, что муж ее внучки несколько лучше мужа ее дочери.
— Мои родственники по материнской линии ужасные снобы, — сказала Нэнси, пряча незаконченное письмо в несессер.
— Да, мы такие, — учтиво согласился Вир. — Мы истинные англичане.
Нэнси засмеялась:
— Жаль, что бабушка умерла так скоро после моего замужества. Молсворс произвел на Джека приятное впечатление. Он с удовольствием снова поехал бы туда.
— Даже при новом хозяине?
— Новый хозяин никогда не приглашал его, — Я вообще никого не приглашаю. Мне больше нравится затворнический образ жизни.
— Решил поиздеваться надо мной, — смеясь заметила Нэнси. — Хотелось бы получше узнать, что ты собой представляешь.
— Дорогая Нэнси! Я — открытая книга.
— Вот уж нет. И ты прекрасно знаешь это. Зачем ты пытался отречься от титула пэра?
Он откинулся назад в плетеном кресле. Закинув ногу на ногу, он повернул лицо к солнцу и закрыл глаза.
— Потому что я хотел заседать в палате общин, а не лордов. Я хотел быть избранным в парламент и представлять собой силу, с которой надо считаться.
— А разве Вир Уинтертон, герцог Мелдон в седьмом поколении, ничего собой не представляет?
— Нет, просто нуль.
Нэнси взглянула на него, слегка нахмурив брови. Она не слишком хорошо знала своего кузена. Несколько последних дней были, пожалуй, самым длительным периодом ее общения с ним. Когда она и Джек путешествовали во время медового месяца по Европе и посетили родовое гнездо ее матери, Вир был настроен очень враждебно. После смерти бабушки не стало повода посещать Молсворс, и в последующие приезды в Англию она всегда останавливалась в «Ритце». Вир всегда оставался для нее загадкой, что вызывало сожаление, поскольку он был весьма привлекательным.
После прибытия лайнера в Саутгемптон и после того, как она устроилась в своем обычном номере в «Ритце», ею овладело сентиментальное чувство, будто она совершала паломничество в Молсворс. Вир просил ее остаться, но Нэнси отказалась, поясняя, что прибыла в Англию всего на несколько дней проездом на Мадейру. Вир был в восторге и поделился своими планами. В конце недели он вместе с друзьями собирался отправиться на Канары на своей яхте «Рослин», предназначенной для дальних морских путешествий. Мадейра лежала на пути их следования. В течение короткого промежутка времени до отплытия, после того как Нэнси согласилась, большая компания приглашенных Виром друзей, включающая Фолкнеров, Каселсов, лорда и леди Данледин и лорда Класмара, стала редеть буквально с каждым днем. Каселсы приболели, Фолкнеров задержала предстоящая судебная тяжба, члена палаты лордов из числа газетных магнатов оторвали дела где-то в другом месте, а лорд и леди Данледин просто не явились. Вир ничуть не беспокоился по этому поводу. Команда «Рослин» была на месте, и яхта отплыла в назначенное время.
Глядя на то, как он сидел, подставив лицо солнцу, с легкой улыбкой на губах, Нэнси уже не сомневалась, что намеченная компания на борту «Рослин» была попросту выдумкой Вира. Не собирайся она на Мадейру, Вир никуда бы не поплыл, и если верны ее предположения, то он подготовился к путешествию довольно быстро. По-видимому, запасов продовольствия на яхте было вполне достаточно, поскольку нельзя было сказать, чтобы судно куда-то спешило.
После заснеженного Нью-Йорка, холодного и сырого Лондона ласково пригревало солнышко. Нэнси оправила свой жакет и подумала, закончит ли она когда-нибудь письмо Верити. Это была не очень-то приятная задача, и она с радостью отвлеклась от этих мыслей, когда Вир продолжил беседу.
— От чего ты бежишь, Нэнси? — лениво спросил он.
Это был его первый вопрос, касающийся ее личной жизни.
— Ни от чего, — ответила она без колебаний. — Я хочу провести последние несколько недель, глядя в лицо своей судьбе, а не убегая от нее.
Его серые глаза тепло смотрели на нее.
— В самом деле?
— Да, именно так.
— Жаль. Я надеялся, что ты больше мне доверяешь.
Нэнси не могла понять, шутит он или нет.
— О каком доверии ты говоришь? — спросила она осторожно.
Он пожал плечами:
— Почему ты путешествуешь одна? Почему глаза твои становятся такими грустными, когда ты думаешь, что никто не смотрит на тебя? И почему, по-твоему, я ни разу не упомянул имя Клариссы?
— Почему же?
— Потому что уже не помню, когда в последний раз видел ее.
— Извини.
— Не стоит извиняться. Сейчас она в Индии. А до этого была в Марокко.
И хотя говорил он об этом с легкостью, его губы сурово сжались. Вир был на год старше Нэнси и на три года старше Рамона. Он был высокого роста и очень элегантен. Его гладкие светлые волосы и безупречные усы напоминали аристократичного Дугласа Фэрбенкса, а манера держаться говорила о принадлежности к определенному социальному классу. Его самоуверенность явно контрастировала с чувственностью Рамона. При воспоминании о Рамоне Нэнси ощутила острую боль в сердце. Она не заглядывала в газеты с тех пор, как уехала из Бостона, опасаясь, что наткнется на его фотографию. Представлять, что он делал, с кем проводил время, было для нее невыносимой пыткой. Сотни раз Нэнси думала, правильно ли поступила, уехав на Мадейру, и приходила к одному и тому же ответу. Ни в Бостоне, ни в Вашингтоне она не смогла бы жить. Молсворс никогда не был ее домом, и даже гостеприимное приглашение Вира ничего не меняло. Перспектива поездки на Ривьеру вызывала у нее озноб. Ее коробила напускная веселость небольшого замкнутого общества на Кэп-Феррате и Кэп-Антибе. Нью-Йорк и Вашингтон гудят от сплетен. Все это не устраивало ее. Ей хотелось побыть в одиночестве..
Вир увидел, как в ее глазах отразилось страдание, а прекрасные полные губы сжались. Она явно не желала открыться ему. Он подумал, не связано ли ее угнетенное состояние с замужеством Верити, и небрежно заметил:
— Приятель из министерства иностранных дел просил меня поехать с ним в мае в Германию. Он хочет посетить Саар. В этом году референдум должен определить будущее этой области, и нам надо присмотреться и решить, что выгодно Великобритании. Почему бы тебе не поехать с нами?
— Нет, нет. — Нэнси невольно вздрогнула и плотнее запахнула жакет. Поездка в Германию — это конец ее надеждам сохранить спокойствие Верити в ее новом доме.
Вир внимательно наблюдал за ней и понял, что, несмотря на тревогу по поводу замужества дочери, не это истинная причина переживаний Нэнси, так явственно отразившихся в ее глазах всего несколько мгновений назад. Скорее всего здесь замешан мужчина, и ему надо было сразу догадаться об этом.
Он сжал ручки кресла, затем усилием воли заставил себя расслабиться и придать легкость и веселость голосу, рассказывая старые истории о своем пребывании в Германии.
Нэнси была первой женщиной, по которой он страдал в юности. Ему было тогда восемнадцать, и чувствовал он себя ужасно неловко. Ей же было семнадцать, и ее веселости хватало на весь Молсворс. Даже сейчас он помнил, как ненавидел самодовольного американца, ставшего ее мужем. При ней же у него отнимался язык. Только в своем воображении он мог сказать ей все, что хотел, и только в его воображении она отвечала ему. Он начал, заикаясь, рассказывать ей анекдот об отеле «Адлон» в Берлине. Память о его юношеских переживаниях была еще достаточно жива, и пламя желания вновь охватило его. Тогда он был. слишком глуп, неловок и не мог сказать ей что-либо внятное. Теперь он стал другим.
Вир продолжал рассказывать о Берлине двадцатых годов и удивлялся тому, как мало изменилась Нэнси. Ее мягкий, бархатный голос все так же действовал на него. Он не мог оторвать взгляд от ее полных подвижных губ. Ее некогда длинные волосы теперь были по моде коротко подстрижены, подчеркивая красоту глаз и овала лица.
Небо стремительно затягивалось тучами, и Вир встал.
— Становится прохладно. Пойдем вниз и выпьем бренди.
Когда они спускались по трапу, он взял ее за руку.
— Нэнси… — Слова застряли у него в горле.
Ничего не понимая, она обернулась, скользнув по нему быстрым, слегка насмешливым взглядом. Вир ощутил легкий, едва уловимый аромат ее духов.
Он осторожно взял Нэнси за талию и придвинулся ближе, заключая в свои объятия. Улыбка исчезла с ее лица, а в глазах появилось сначала изумление, а затем панический страх.
— Нет, — прошептала она, но он уже прижался к ее губам, целуя с такой нежностью, что ее первоначальный протест угас. Губы его были мягкими и теплыми. Тело — твердым и уверенным. От него исходило невероятное спокойствие.
Когда он оторвался от нее, она, превозмогая себя, сказала:
— Извини, Вир. Не надо делать этого.
Его руки продолжали обнимать ее.
— Почему? — спросил он осторожно. — Из-за Джека?
Она отрицательно покачала головой.
— Из-за другого мужчины?
Нэнси кивнула.
Он помолчал с минуту, скользя пальцем по контурам ее лица и чувственному изгибу губ.
— А он любит тебя?
Она криво улыбнулась:
— Нет. По-моему, он не знает, что означает это слово.
Яхта слегка качнулась под ними.
— Тогда забудь его и отдайся любви с тем, кто знает, что это такое.
Она робко улыбнулась:
— Я хотела, Вир. Но не смогла.
— Ну что же, поглядим, — сказал он и, взяв ее за руку, повел в бар, сверкающий золотом и зеркалами.
Позже, за ужином, когда они ели омаров в столовой, размеры которой не уступали обеденному салону пассажирского лайнера, Вир задумчиво спросил:
— А почему ты выбрала Мадейру?
— Потому что этот остров достаточно удален и от Америки, и от Англии. Я уже была там, и там живет Зия Санфорд.
Это было близко к истине.
Вир налил себе еще вина и сказал:
— Я был здесь около года назад. В апреле прошлого года. Это любимое место моего приятеля — газетного магната.
Нэнси улыбнулась:
— Ты не жалеешь, что его нет на борту «Рослин» и что он не плывет с тобой на Канары?
— Не было никакой возможности прихватить его. Он слишком занят запугиванием правительства.
Нэнси не испытывала никакого желания говорить о политике. Эти разговоры всегда сводились к Верити.
— Как долго ты пробудешь на Мадейре? — спросила она.
При свете лампы его волосы отливали серебром. Серые глаза казались искренними, прекрасной формы губы и подбородок говорили о том, что этому человеку можно доверять. У них были общие предки, общая бабушка. У него была удивительно приятная внешность, звание пэра, и хотя ее мать лишилась всего состояния и вынуждена была выйти замуж за американца, Вир Уинтертон не испытывал подобных затруднений. В мире было не так уж много людей, владевших такой большой и роскошной яхтой, как «Рослин». Он прекрасно подходил на роль любовника, и Нэнси почувствовала медленно растущую злость от того, что не могла ответить ему взаимностью. Рамон, вероломный и ветреный, привязал ее к себе стальными канатами.
— Пока ты не уедешь оттуда, — сказал он тихо.
Она почувствовала безысходное отчаяние. Неужели Виру придется везти ее тело назад в Англию? Она не указала в завещании, где ее должны похоронить. Ей было все равно. Когда она составляла завещание, ей казалось, что это никого не касается. Но теперь Вир грозился остаться с ней до конца, и ей представилась ужасная картина, как ее гроб стоит на столе, где они только что обедали.
— Что случилось? — спросил он так, что Нэнси вздрогнула. — Уж не увидела ли ты привидение?
— Ничего, — сказала она резко, но тут же заставила себя улыбнуться, когда он встал, чтобы принести ее вечерний палантин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57