– Доброе утро, – сказал он.
– Доброе утро. Как нога?
– Затекла немного. Боюсь, я там устроил черт-те что из ваших чистых полотенец. У вас не найдется завтрака? Мы прошлись по кладовке, как стая саранчи.
– Рой, – поправил Эдвард. – Рой саранчи.
– Туча, – сказала Алиса. Они шутили, чтобы скрыть напряжение, и это раздражало ее. – Пойду-ка и я оденусь, пока не вернулся Джинджер.
Зазвенел звонок. Джулиан пошел открывать. Вошел Джинджер с пухлыми бумажными свертками в руках. Он близоруко заморгал в ее сторону.
– Доброе утро, мисс Прескотт.
– Доброе утро, мистер Джонс. Боже, да вы не теряли время зря! Извините меня – я такая ужасная хозяйка!
– Пустяки. Старые люди спят мало. – Он уронил свертки. – Этот пять фунтов девять, одиннадцать стоунов 1 стоун = 14 фунтам = 6,34 кг

. Этот – пять фунтов одиннадцать и три четверти, десять стоунов семь фунтов. – Он полез в карманы. – Бритва, мыло для бритья, разные щетки – на сегодня вам хватит.
– Сэйвил-роу?
– Нет, с лотка. – Он грузно уселся. Тяжелая ночь все еще сказывалась на нем. – Я позвонил по телефону и нашел вам убежище.
– Джинджер Джонс, – вздохнул Эдвард, – вы величайший из людей! Я так признателен, что чуть не плачу.
– И мы тоже, – кивнул Смедли.
– Да ну вас! – смущенно закашлялся Джонс. Он даже покраснел от смущения.
– Так где она, эта тихая гавань? – спросил Эдвард.
– Дувр-Хаус в Грейфрайерз.
Глаза Эдварда расширились от изумления, и его худое лицо сразу стало похожим на череп.
– Грейндж?
– Миссис Боджли живет теперь в Дувр-Хаус. Вы, возможно, не знаете, что генерал умер.
– Нет, не знал. Очень жаль. Увы, леди изрядно не везло!
– Но она знает, что вы невиновны, и ей не терпится увидеться с вами. И с вашим другом. Я не называл вашего имени, Смедли, на всякий случай. До поезда чуть больше часа. Как вы считаете, успеем?
Джулиан и Эдвард схватились за свертки с одеждой.
– Погодите! – сказала Алиса. – Терпеть не могу спешки. Почему бы нам не поехать порознь? Разве так не безопаснее?
– По одному? – спросил Джонс, хмуро ощупывая переносицу.
– По двое. Вы с Джулианом. Мы с Эдвардом – на следующем поезде.
Все посмотрели на Эдварда.
Он кивнул.
– По крайней мере это не так рискованно, верно? Джинджер, если я напишу письмо, вы опустите его в почтовый ящик Фэллоу?
Учитель поднял брови и снова потянулся поправить отсутствующее пенсне.
– Какая разница, в какой почтовый ящик я опущу письмо?
– Думаю, что разница есть, – возразил Эдвард. – Возможно, играет роль даже почерк, даже то, кто опускает письмо – вы или я. Но сначала попробуйте вы.
Джулиан недоверчиво фыркнул.
– Могу я занять вашу спальню на пару минут, Алиса? Боюсь, я довольно медлителен.
– Давайте. – Алиса размышляла, как лучше избавиться от этих жутких окровавленных тряпок.
Он прохромал в спальню, зажав сверток под мышкой. Когда дверь за ним со щелчком закрылась, Джинджер повернулся к ней, торжествующе улыбаясь: с утра инвалид еще ни разу не плакал.
– Что смешного? – спросил Эдвард, заметив ее ответную улыбку.
– Ничего, – ответила она.
– Следующий поезд только в четыре с чем-то, – сообщил Джинджер.
Алиса расслабилась.
– Тогда вы с Джулианом поезжайте первыми. Мы с Эдвардом подъедем следом.
Так у них будет достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах, и она сможет услышать еще о его приключениях в этом волшебном мире. Она подозревала, что он намеренно заострял внимание на дикости нагианцев, чтобы разочаровать Смедли. Должна же быть и светлая сторона этого Соседства – возможно, тот принц Златорыб, которого он упоминал.

18

Злабориб хлопнул дверью спальни, и ехидный смех Иммы стих. Возмущенно топая, отправился он навстречу испытанию. Впрочем, топать он перестал очень скоро, поскольку шагал босиком.
Его почетный эскорт ждал в прихожей. Он ожидал, что они будут одеты примерно так же, как он, но они все облачились в джоалийские доспехи из блестящей бронзы. Разноцветные символы их преданности Ольфаан и остальным богам были нанесены на доспехи, а не на лица. Старший отдал честь. Пуйш Прислужник поклонился и подал знак двум слугам. Один протянул Злаборибу копье, второй – круглый щит. На нем было столько золотых украшений, что принц чуть не уронил его. Менее полезных в бою предметов еще не изобретали.
Он смерил гвардейцев свирепым взглядом, ища на лицах под шлемами хоть слабый намек на улыбку, но они хранили подобающее случаю непроницаемое выражение. Не произнеся ни слова, он сердито повернулся и зашагал дальше, предоставив им следовать за собой в любом удобном им порядке.
В первый – и, как он страстно надеялся, в последний раз в жизни он облачился в традиционное одеяние нагианского воина. Собственно, одеяния-то было всего ничего – узкая кожаная набедренная повязка. Он чувствовал себя обнаженным. Его лицо было нелепо изукрашено разноцветными иероглифами. Его волосы и бороду коротко подстригли, ибо так полагалось воину, но он понимал, что это лишь подчеркивает, какая маленькая у него голова. Он чувствовал себя уродом. Он знал, что и выглядит уродом. Возможно, в этом и было что-то смешное, и когда-нибудь, на каком-нибудь изысканном званом обеде он посмеется с друзьями, вспоминая, как его заставили нарядиться варваром. Возможно. Но если его джоалийские друзья увидели бы его сейчас, они… они бы смеялись над ним так же, как смеялась эта шлюха в постели.
Его тело было неправильной формы. Его торс сужался не книзу, а кверху, хотя он все равно опасался, что в такой жуткой жаре этот идиотский наряд запросто соскользнет с его потного тела. Поскольку обе руки его заняты оружием, он никак не сможет помешать этому. На его груди нет волос – как нет и ритуальных шрамов. Если мать считает, что такой вид воодушевит воинов его отсталого королевства на боевые подвиги, она будет сильно разочарована.
Даже глупая Имма понимала это. В ушах его все еще звучали ее ехидные слова: «Что они подумают о тебе? Что твои драгоценные друзья подумают о тебе, когда встретят в таком виде? Какие стихи сочинят твои поэты, какие песни сложат твои певцы? И тот скульптор – он что, изваяет тебя вот таким?» – Она снова рассмеялась – жестоким, злобным смехом, хлещущим наотмашь, как хлыстом.
Злабориб вздрогнул. Благодарение богам, его лучшие друзья далеко отсюда, в Джоале, а те, кто остался у него в Наге, будут стоять далеко и не увидят подробностей. Все они были невоенными – талантливые художники, которых он привез с собой из Джоала, чтобы они помогали ему продвинуть культуру отсталого королевства. Гражданских будут держать в самом дальнем конце храма.
«Джоалийцы поймут, – убеждал он себя. – Они знают, что я должен следовать местным традициям, чтобы вести за собой войско. Они доверяют мне так, как никогда не доверяли Тариону. Это джоалийцы настояли, чтобы мать назначила меня военачальником».
Но Тариона поставили во главе кавалерии, и Злабориб не понимал, почему джоалийцы согласились на это. Они полагались на нагианскую кавалерию гораздо больше, чем на нагианскую пехоту, от которой им вообще будет мало толка. В Нагленде имелось много моа, но традиций использования их в военном деле не было совсем. Джоалийские уланы не уступали никому в Вейлах – за исключением таргианских, конечно, – но они не могли провести своих скакунов через Тордпасский перевал. Моа – животное, привыкающее к одному наезднику, и на то, чтобы приучить его к новому, требуется не один месяц. Формально его младший братец Тарион будет находиться под командой воеводы, но у него гораздо больше шансов прославиться в сражениях, чем у самого Злабориба.
Ему не хотелось думать о войне. Он не был воином. Он был человеком искусства. Меньше всего ему хотелось думать о предстоящей церемонии войскового смотра. Он скорее встретился бы с армией вооруженных таргианцев, чем показался бы перед собственными людьми в таком виде, однако у него не было выбора. Джоалия потребовала помощи союзника, и войсковой смотр должен проводиться согласно древним традициям.
То, что Джоалия хотела, она получала. Таков был закон в Нагии.
Дворец представлял собой неряшливую путаницу бесконечных каменных коридоров, неудачно спроектированных и небрежно построенных – безвкусная имитация джоалийской архитектуры. В окрестностях Нага не было добротного строительного камня – не то что разноцветный мрамор Джоала. Все строилось из одного и того же тусклого розоватого песчаника, такого мягкого, что он беспрестанно крошился, отчего полы были: постоянно грязными. В Нагленде вообще не привыкли строить из камня.
Кроме того, в Нагии не привыкли и к наследственной монархии. Джоалийцы внедрили институт монархии силой оружия, посадив на трон его деда. Надо признать, его мать удивила всех, укрепив власть, – она беспощадно подавляла перевороты в зародыше, используя для этого джоалийскую помощь и унаследованную от предков беспредельную жестокость. Правда, своим наследником она видела Тариона и не делала из этого секрета. Она утверждала, что Злабориб недостаточно жесток. Собственно, в этом она была права, но разве жестокость еще необходима? За три поколения, считал он, нагианцы свыклись с ситуацией. Они будут терпеть короля, чтобы не сердить понапрасну джоалийцев, будут терпеть, пока тот добр к Своему народу.
Мать с этим не соглашалась.

Злабориб успел сбить левую ногу, пока шел в Сад Благословений – неудачную копию Сада Благословений в Джоале. Все, кому доводилось видеть оригинал, находили копию жалкой. Привозные джоалийские растения не прививались на местной почве, а нагианские были куда более убогими. Деревья-корзины почти не отбрасывали тени, солнцецветы и звездолисты терялись в буйной кожистой листве. Теперь, в конце лета, фонтаны иссякли, а декоративные бассейны казались грязными и мертвыми, словно в них кверху брюхом плавала рыба. Статуи, высеченные из того же розоватого песчаника, что и дворец, давно уже превратились в безликих мумий.
Почетный эскорт остался у входа. Дальше Злабориб шел один, следуя изгибам дорожки меж кустов. Впереди он услышал голоса, множество голосов, и почувствовал некоторое беспокойство. Он ожидал там только мать и Каммамена, джоалийского командующего. Возможно, еще Тариона. Судя же по голосам, его ждало большое собрание.
Обогнув последнюю группу бамбуков, рубиновых кустов и оранжево-розовых ягод, он вышел к трону. Королева собрала весь двор. Она возвышалась на троне над толпой. Кажется, она была здесь единственной женщиной. Подходя к трону, он тщетно пытался углядеть в толпе кого-нибудь, одетого так же по-дурацки, как он. Одни облачились в бронзовые доспехи, придававшие им мужественный и воинственный вид, другие – в широкие штаны и камзолы по последней джоалийской моде. Он узнавал министров, посыльных, секретарей. Присутствие этих он еще мог понять, но были и другие, которых уж он никак не ожидал здесь увидеть. Похоже, мать пригласила сюда всех офицеров прибывшей джоалийской армии, всех придворных и большинство местной знати – и личных друзей Злабориба тоже! Здесь были десятки лиц, которых он никогда раньше не видел во дворце: Тоалмин Скульптор, Грамвил Поэт, Гилботин Историк и несчетное множество других. Здесь были все те, кого он надеялся увидеть лишь в дальнем углу храма. Почему их пригласили на прием?
И почему его вообще устроили, этот прием? Его об этом не предупреждали. Интересно, подумал он, знала ли об этом Имма?
Он подошел к толпе, окружавшей храм.
– Простите, – сказал он. Стоящий перед ним человек обернулся и поперхнулся от изумления. Потом все расступились, освободив ему дорогу, но брови их взмывали вверх, как флаги.
«Я проткну копьем любого, кто улыбнется», – подумал он, но тут же понял, что ему придется устроить массовую бойню. Лица отворачивались от него, а он не осмеливался оглянуться, чтобы посмотреть, что творится за его спиной. Со всех сторон слышалось деликатное покашливание.
– Простите! – повторил он. И еще раз…
Единственным достоинством этой дурацкой краски было то, что она скрывала румянец. Впрочем, он чувствовал, как пылают его уши.
Он был высок, так что заметил Каммамена Полководца еще до того, как протолкался к трону. Джоалийский вождь стоял у подножия ступеней, обмениваясь шутками с королевой. Несмотря на седую бороду, он оставался одним из лучших джоалийских воинов всех последних поколений. Каммамену хватало воображения и необходимой решительности, чтобы доверить ему командование объединенными армиями. Таргианцы найдут в нем серьезного противника. Помимо этого, он был хитрым политиком – в Джоалии хитрость просто необходима политику для выживания. Злабориб довольно часто встречался с ним и раньше, но их отношения до сих пор оставались скорее церемониальными.
Надо ли говорить, что Злабориб намеревался оставить все военные вопросы на усмотрение Каммамену. В бою он надеялся держаться как можно ближе к нему. Наследник престола не может рисковать наравне с остальными. Еще рядом с царицей стоял, зловеще улыбаясь, Тарной Кавалерист.
Собственно, Тарной приходился ему не родным братом, а только сводным, но даже так трудно было найти двух менее похожих людей. Тарион – типичный нагианец, гибкий, как хлыст, неутомимый, смуглый, с пышной черной шевелюрой, а также вспыльчивый и опасный. Никто не мог обогнать Тариона; казалось, он сливался со своим моа, полностью подчиняя, его своей воле. Если кого-то и стоило выставить облаченным в набедренную повязку и с размалеванным лицом, так именно Тариона, командующего кавалерией. Так нет. Вот он стоит, неотразимо прекрасный в блестящем бронзовом шлеме и джоалийском верховом костюме синего цвета, и излучает угрозу, как обнаженный меч. Он был хорош и знал это.
Злабориб наконец подошел к подножию трона, остановился и склонил голову в подобии поклона. Он не посмел спросить у матери, почему ради такого торжественного случая она тоже не оделась в традиционные одежды. Если ее подданные и ожидали увидеть обнаженный августейший бюст, то их ждало разочарование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56