А за этими глазами — миллионы, нет — миллиарды глаз, глаза всей планеты. И все они смотрят на него.
Он еще сильнее, до боли в пальцах, сжал край трибуны и заставил себя смотреть в зал. Ничего страшного не будет. Никто его не убьет — при миллиардах-то свидетелей. Это, давшееся с неимоверным трудом, умозаключение позволило Седрику вздохнуть чуть свободнее.
И вдруг — совершенно неожиданная тишина, толпа раздалась, пропуская Хейстингза. Его лицо приобрело пепельно-серый оттенок, за эти минуты Генеральный Секретарь словно усох — и одряхлел. Он остановился рядом с трибуной и поднял на Седрика погасшие, совершенно старческие глаза. Зал затаил дыхание.
— Уйдем отсюда, мальчик. Пошли со мной.
Седрик безуспешно попытался проглотить застрявший в горле комок. Он смотрел в подернутые тусклой пленкой глаза и молчал.
Серые, ну точно как у меня. А он и вправду мой дедушка? Неужели такой человек может не знать, что у него есть внук? А если не дедушка, тогда его клонировали, чтобы получился я, и он должен об этом знать. Опять непонятно. Все непонятно, абсолютно все.
Седрик ожидал, что мир окажется более логичным местом. Подумав еще немного, он покачал головой.
— У нее крыша съехала, — устало сказал Хейстингз.
Теперь все объективы были устремлены на него. Эти слова слышали сотни миллионов, миллиарды услышат их чуть позднее.
— От случившегося сегодня не может быть никакой пользы — ни ей самой, ни кому бы то ни было другому. Ей пора на пенсию. Она сошла с ума.
Седрик продолжал молчать, скованный то ли жалостью к старику, то ли страхом.
— Пошли со мной, — хрипло повторил Хейстингз.
А ведь он ходит на протезах. По спине Седрика побежали мурашки. Груда запасных частей в холодильнике, — так, кажется, говорил Бен. Предостерегал. Седрик не хотел расставаться со своими ногами, отдавать их кому бы то ни было. Пусть чересчур длинные, пусть тонкие, как спички, — все равно он предпочел бы их сохранить. Интересно, куда подевались собственные ноги Хейстингза и когда это было? Девятнадцать или там двадцать лет назад? Он покачал головой.
— Клянусь, я и представления не имел… — Старик неуверенно смолк.
— Понимаешь, дедушка, у меня тут еще дело. — Седрик тоже хрипел, со стороны могло бы показаться, что он передразнивает собеседника. — Спасибо, я пока останусь.
Хейстингз медленно покачал головой и направился к двери.
За ним потянулась и часть журналистов.
— Дело, говоришь? — выкрикнул, пробиваясь к трибуне, Франклин Фрэзер. Свекольно-красное лицо над небесной голубизной костюма, агрессивно выпяченный подбородок. Он остановился прямо напротив Седрика; филины суетились, выискивая наилучший ракурс. — Так ты знал обо всем этом заранее?
Седрик облизнул пересохшие губы. Он должен был понять. Доктор Багшо когда еще говорил, что живые телохранители положены только бабушке и ее заместителям. Система сказала, что у него допуск первого класса. Ведь мог же догадаться — и догадался бы, не будь идея такой бредовой.
— Директор сказала, что я буду работать по связям со средствами массовой информации, но насчет заместителя директора — нет, я не знал.
— Хорошо, сынок. Где ты получил свою докторскую степень?
Седрик ощутил непреодолимое желание заплакать.
— Нигде.
— Ну а магистерскую? — Фрэзер не верил своим ушам.
— Я не окончил даже начальной школы. Понимаете, там, откуда я…
— Ладно, оставим. А вообще есть у тебя хоть какая-нибудь подготовка для этой работы?
— Нет, — покачал головой Седрик, страстно надеясь жалкой своей беспомощностью хоть немного умерить ярость толпы. — А чего вы хотите? — добавил он — и сам удивился собственному голосу. — Чего вы все от меня хотите?
Изумленная тишина взорвалась хохотом.
— Мы хотим, чтобы ты причесался! — крикнул человек со странным акцентом. А почему это он назвал бабушку Шейлой? Она же Агнес. Хохот стал еще громче.
— Мы хотим знать, почему! — проревел Франклин Фрэзер, поддержанный десятками голосов. — Почему она нас кинула?
Трибуна — очень полезная вещь, слушатели задирают головы, а ты смотришь на них сверху вниз. Седрик поднял, подражая дедушке, руку; зал на мгновение стих. Будем считать, что это — какой-то бредовый тест. Выиграть схватку невозможно, но почему бы и не попробовать, что я теряю?
— Кинула? Вы так думаете? А вы не помните случайно, это приглашение — оно было адресовано лично вам, каждому из вас? Имена в приглашениях были?
Новый шквал возмущенных выкриков стих на удивление быстро. Неужели догадка верна? Сердце Седрика отчаянно колотилось в ребра, он заговорил еще увереннее, еще громче:
— Произошла ошибка! Директор Хаббард совсем не хотела такого поворота событий. Она пыталась предложить вам свою дружбу. Она созвала представителей информационных агентств, чтобы сообщить им, что с этого дня будет человек, заместитель директора, ответственный за связи с ними. Вот и все — она совсем не ожидала увидеть здесь вас, влиятельных обозревателей.
Зал гудел, как растревоженный улей.
— А вы, безо всяких к тому оснований, ожидали услышать нечто сенсационное! — в отчаянии выкрикнул Седрик. Он очень хотел поверить своим собственным словам, но не мог — говоря о шампанском, бабушка явно предвкушала какой-то триумф. — Так что попытайтесь смириться со своей ошибкой… — теперь он почти умолял, — ..и скажите, что вам еще от меня надо.
И снова ошарашенная тишина — но ненадолго.
— Недолго же ты просидишь на этом месте, если будешь вешать нам на уши такую лапшу.
Питер Квентин, утративший большую часть своего аристократического достоинства, таинственным образом оказался прямо перед трибуной и теперь нахально оттирал Фрэзера в сторону.
— А зачем оно мне, это место? — пожал плечами Седрик. Нужно было развивать успех. — Так скажите все-таки, что вам надо?
— Доступ к Системе, — прокричали с разных сторон.
— Я спрошу, узнаю. А если нет, что тогда? — Тише вы! — поднял руку Квентин, но разбушевавшаяся толпа не смолкала, и ему пришлось кричать:
— Ты что, серьезно? Ты и вправду считаешь себя заместителем директора?
— Во всяком случае, я не имею никаких оснований в этом сомневаться. — Седрик словно смотрел на себя со стороны и удивлялся — откуда у этого парня берутся силы? — Я хочу сказать… Если мне поручают работу, я стараюсь с ней справиться. — Господи Боже, что за напыщенную чушь я несу! — Если бабушка не успела еще обнародовать нужную вам информацию, возможно, она позволит заняться этим мне. Завтра… Знаете, давайте соберемся снова утром, и вы подробно расскажете мне, что вам нужно. Ну так что, в десять?
Шум стих, слушатели обменивались озадаченными взглядами, недоверчиво пожимая плечами. Этот мальчишка не вызывал у них гнева — только жалость и презрение; новые крики, новые протесты и требования только увеличили бы абсурдность ситуации.
— Прекрасно, — сказал Квентин. — В десять так в десять. Я пришлю кого-нибудь. Хотя и не надеюсь ни на какие результаты.
Он направился к двери. Зал начал быстро пустеть.
Седрик так и не разжал пальцы, намертво вцепившись в трибуну; проходившие мимо журналисты бросали на него косые, враждебные взгляды, но он этого не замечал. Из холла доносились злобные голоса немцев, выяснявших, чей подопечный главнее, чей подопечный должен покинуть Институт раньше, — Седрик этого не слышал. Он свесил голову и глубоко, с шумом, дышал, чувствуя, как холодные капли пота скатываются по лбу, по носу и щекам, забираются под воротник. Не линчевали — ну и слава Богу. Неужели бабушка действительно хотела, чтобы он попробовал свои силы на этой работе? Для нее нужно иметь докторскую степень. Да теперь для любой работы нужна докторская степень. А без магистерской и в поварята не возьмут. Заместитель директора Института — ну разве под силу такой пост тупому деревенскому парню, который читает, шевеля губами, и пишет, прикусив кончик языка?
Да нет, просто выставила меня, чтобы посильнее разозлить этих суперзвезд. Что я ни делай — все провалится и будет еще хуже.
Ему хотелось быть разведчиком, не торчать на этой проклятой трибуне, а исследовать чужие миры.
Дверь зала захлопнулась, теперь можно и расслабиться, отдохнуть. Седрик поднял голову и вытер лоб рукавом. В зале оставались еще люди, но не много, не больше десятка.
И среди них — Пандора Пендор Экклес. Она стояла прямо перед трибуной, этакий розовый ангелочек, даром что без крылышек — и улыбалась Глендиной улыбкой.
— Милый Седрик!
Пушистые ресницы затрепетали, как крылья мотылька.
И тут все прошло — и тошнота, и усталость, и отчаяние, остались только гнев и ненависть.
— Доктор Экклес?
— Наверное, вы будете сегодня смотреть голо. Ведь это тоже часть вашей работы, да? Вы будете во всех новостях, по всем каналам.
— Тоже мне, большое дело.
Даже пятнадцать минут назад Седрик и представить себе не смог бы, что осмелится разговаривать с великой Пандорой Экклес в таком тоне. Руки его дрожали от ярости.
— Обязательно посмотрите WSHB, обязательно. У меня есть нечто особенное. То, чего нет ни у кого другого. — Да уж.
Пандора сделала шаг вперед, чарующе улыбнулась и закинула голову:
— Неужели ты не хочешь поцеловать меня на прощание?
Она что, стерва, издевается?
Пальцы Седрика болезненно напряглись, казалось, еще секунда — и трибуна сломается.
— Что вы сделали с тем, что от нее осталось? Обиженно надутые губы. Глендины губы.
— Сдала на хранение. В следующий раз я, пожалуй, использую ее груди. Отличные груди! Плотные, упругие — ты согласен?
— Уходи.
— Так уж сразу? — Пандора шаловливо погрозила розовым пальчиком. — А тебе известно, что моя собственность была повреждена? Она не была такой.., ну скажем, идеальной, как следовало бы. Какой-то гадкий мальчишка все испортил — не ты ли случайно? А может, тебе еще кто-нибудь помогал?
Седрик поднял кулак. У него были очень большие кулаки.
— Уходи. — Голос его срывался. — Уходи по-хорошему.
— Господи, Седрик! Да разве так обращаются со средствами массовой информации?
Кулак с грохотом обрушился на ни в чем не повинную трибуну.
— Уходи отсюда. Сию-же-секунду!
Пандора торжествующе фыркнула, повернулась и поплыла к выходу, соблазнительно покачивая бедрами. Там стояли двое охранников — Багшо и невысокая плотная женщина. Кто-то из них открыл дверь, закрыл — и Седрик снова позволил себе расслабиться.
Несколько секунд он стоял плотно зажмурившись, с одной-единственной мыслью в голове: если от молитвы и вправду бывает какой-то толк — пусть это будет моей молитвой за Гленду.
Тогда, когда Гленда уезжала, Мадж плакала. И это еще хуже. Мадж и Бен, они же знали” что они выращивают в своем питомнике.
Гленда… Гленда… Гленда…
Так значит, он отличался от остальных… При прощании с ним Мадж не плакала.
Джо.., Брюс… Джейнис… Мег… Шон… Лиз…
Убиты, разрублены, положены на хранение, пока не востребует заказчик.
Потребовалось усилие, чтобы поднять тяжелую, чугунную голову. Теперь, после ухода гостей, зал выглядел уныло и неопрятно — пустые и полупустые стаканы и тарелки, на коврах — какой-то бумажный мусор. Официанты уже взялись за уборку.
Еда!
— Подождите!
Седрик отнес огромный поднос, выхваченный у одного из официантов, к ближайшему креслу, положил его себе на колени и начал горстями запихивать в рот крохотные треугольные бутерброды. На подносе были еще маленькие колбаски и какие-то штуки, завернутые в ломтики бекона. Уйма, целые горы. И сыр. И крекеры. Он умирал от голода.
— Когда вы ели в последний раз?
Седрик поднял глаза. Рядом с ним на хрупком, опасно ненадежном стуле сидела девушка в золотом, как солнце, костюме. По ее спине струился черный, сверкающий водопад роскошных волос.
Он торопливо дожевал, глотнул и обрел наконец способность говорить:
— Прошлым вечером. Пиццу.
— А перед этим? — рассмеялась девушка. Темная, цвета какао, кожа. Умопомрачительно гладкая — такую кожу хочется гладить, нежно и осторожно, кончиками пальцев. Черные, весело поблескивающие глаза, и волосы, тоже черные, длинные и густые.
Красивая девушка. И ямочки на щеках.
— Яблоко, утром, — улыбнулся Седрик. — Я очень торопился уехать.
— Да вы продолжайте, продолжайте. Не обращайте на меня внимания.
Девушка взяла с подноса ломтик персика, отщипнула от него кусочек, улыбнулась.
За ее спиной стоял мужчина. Бежевый костюм, зеленый тюрбан, узкая, аккуратная бородка. Седрик ел, бросая осторожные взгляды на изящные руки и ноги девушки. Очень красивая. Хорошо, что у нее не выпирает спереди, как у тех женщин, которые по телевизору. Груди маленькие, заостренные, даже вот так видно, какие они упругие. Очень красиво. Ну прямо все как надо, ничего не хочется изменить.
— Э-э.., мадам? — напомнил о себе мужчина с бородкой. — Мне сказали, что директор уже готова с нами встретиться.
— Хорошо, хорошо, — отмахнулась, не оборачиваясь, девушка.
Ну чего она меня так разглядывает? — в отчаянии подумал Седрик. Чего? А чего я ее разглядывал?
— Кто вы такая? — пробубнил он с набитым ртом.
У девушки было веселое, круглое, но при этом очень тонко вылепленное лицо. Небольшой, идеальной формы нос, полные, часто улыбающиеся губы — и самые очаровательные ямочки на щеках, какие только можно себе представить.
— Принцесса Элия Банзаракская.
— Вот же, мать твою! — все так же неразборчиво пробубнил Седрик и густо залился краской.
— Неужели вы — противник монархии? — с деланной тревогой осведомилась девушка; узкие брови поползли кверху.
— Нет же, нет! Просто бабушка говорила, что тут будет какая-то принцесса и чтобы я… — Он наконец проглотил, вздохнул и запоздало поправился:
— Вот же как вышло.
Девушка снова рассмеялась, только как-то так получалось, что она вроде и не над ним смеется, а вместе с ним, но Седрик все равно чувствовал себя длинным, тощим и нескладным, этаким ребенком недоразвитым. И что лицо у него совсем красное — тоже чувствовал.
— Ваше Высочество! — снова встрял бородатый.
— Я сейчас, минутку. Можно, я буду называть тебя “Седрик”?
— Ну конечно же, Ваше Королевское Величество!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56