К тому же она никогда не любила Монтеньи, поэтому развод вовсе не будет ударом для нее. Мой брак устраивали опекуны отцовского наследства, а не мать. — Он проговорил это с какимто ленивым самоуничижением; насытившийся и удовлетворенный, он стал на время равнодушен даже к своим старым врагам.— И ты даже не участвовал в обсуждении? — в ее голосе явно слышалось сомнение, хотя Дейзи понимала, что, согласно французскому законодательству, вдова получала минимальную часть наследства своего покойного супруга.— Поскольку мне еще не было двадцати одного года юридически я не мог распоряжаться наследством. На горизонте маячила война с Пруссией, угрожавшая многим из наших восточных владений, и я планировал поступить в кавалерию, несмотря на яростное сопротивление опекунов. Если бы меня убили на войне, все досталось бы какомунибудь троюродному брату, которому еще не удалось допиться до белой горячки гдето в Индии. Естественно, что опекуны были напуганы. Ну, и я, конечно, осознавал свою ответственность, ведь во мне с детства воспитывали наследника титула герцога де Век. — Он потянулся, словно большой дикий кот, и продолжил невозмутимым тоном: — Ты ведь не хуже меня знаешь, что как женщина моя мать не могла повлиять на распоряжение наследством де Век. Мы оба понимали, что предложенный нам союз с Монтеньи будет, полезен.— Полезен? — ей почемуто была неприятна мысль, что Этьен мог быть так циничен.Он пожал плечами, смерив ее мгновенным взглядом изпод темных бровей.— Они угрожали доходам моей матери, если до отъезда в армию я не женюсь и не обзаведусь наследником. Не возражай, — он поднял руку, останавливая ее, — для затяжной битвы в суде просто не было времени, даже если бы я и не согласился с их требованиями. Род де Век восходит к Шарлю Мартелю, — сказал он, понимая, что значит состоять в родстве с первыми французскими королями. — Я чувствовал себя обязанным сделать чтото. Да и все мои друзья заключали подобные бракиконтракты, а до этого — их родители. Мы ведь живем не на северных равнинах, где для вас свобода — естественное состояние, — его последние слова прозвучали както болезненно для состоятельного человека, наделенного и влиянием, и властью.Дейзи осознала, как велика была личная свобода в культуре племени абсароки: брак заключался по обоюдному согласию, равно как и развод; женщины владели собственностью на равных началах с мужчинами; ухаживание было временем любви и веселья. Богатство при этом не относилось к предметам ни первостепенной, ни десятистепенной важности, а сама мысль о том, что ктото другой единолично может выбрать для вас пару, казалась совершенно нелепой.— Прости, — она расслабленно потянулась и дотронулась до темной шелковой арки его бровей. — Я хотела бы оказаться там двадцать лет назад и увести тебя в свой вигвам.Он ответил ей благодарной улыбкой.— Теперь меня вполне можно… увести отсюда.— Почти…— Не сомневайся, — ухмыльнулся он.
Луи был послан к Аделаиде со списком необходимой одежды, и часом позже Дейзи и герцог сидели в заполненной цветами оранжерее, где воздух был насыщен ароматом гибискуса. Мать Этьена говорила, что ей очень приятно наконец встретиться с Дейзи. Герцог обнимал Дейзи за талию. Ее вначале поразило, насколько разными были мать и сын.Герцогиня Доважерская была настолько же светлой, насколько ее сын темным — золотистомедовые волосы, глаза какогото удивительного оттенка цвета морской волны, а рост герцог, решила Дейзи, явно унаследовал не от нее. Изящно тонка — полный контраст сыну. Вероятно, она была достаточно юной, когда родился Этьен, потому что и сейчас выглядела очень молодо.— Вы сделали Этьена очень счастливым, моя дорогая, — сказала приветливо Элоиза. — И я благодарна вам за это.— Спасибо, — от всей души ответила Дейзи, думая о том, как легко любить ее сына. — Я надеюсь только, что… все будет хорошо, все утрясется.— Вы имеете в виду с Монтеньи? Спасибо Господу за новый закон о разводе. Разве я не сказала тебе, что с этим браком пора кончать, как только закон вступил в силу? — повернулась она к сыну. — Но ты оказался слишком хорошо воспитан для этого.— Да, мама более импульсивна, чем я, — снисходительно улыбнулся герцог.— Ты просто не знал, что такое любовь, — проницательно отметила герцогиня.— А ты знала? — парировал он. Насколько ему было известно, герцогиня годами развлекалась таким же образом, как и он сам.— Я не рассказывала тебе всего для твоего же блага, — тихо сказала она. — Нелегко открыться комуто, когда любишь.— Тайны матери… — Этьен одновременно поддразнивал и сочувствовал.— Я научилась молчать задолго до твоего появления, мой дорогой, — отшутилась она. — Теперь скажи мне, что там архиепископ и эта твоя безликая теща наговорили сегодня утром.Герцог едва заметным движением предостерег мать от дальнейших расспросов.— Пустяки… визит вежливости, — небрежно ответил он. — Я надеюсь, что ты когданибудь съездишь с нами на скачки. Мой вороной отлично бегает последнее время, — сказал он, обращаясь к герцогине, чтобы уйти от скользкой темы.— Архиепископ и твоя теща? — вмешалась Дейзи. — Почему ты ничего не сказал мне?— Не о чем было говорить. — Это был чисто мужской ответ, предотвращающий дальнейшие расспросы.Мать сразу ощутила напряжение в его голосе и, прекрасно зная «благородство» семейства Монтеньи, мгновенно уловила предупреждение в словах сына.— Мне бы очень хотелось увидеть твоего вороного на бегах, дорогой, — сказала она, заполняя возникшую паузу. Герцог быстро улыбнулся ей.— Хорошо. Тогда в пятницу. Не желаешь ли поужинать с нами сегодня?— Я обещала принцу этот вечер. Мне очень жаль. А ты не хочешь составить мне компанию? Хотя предупреждаю, что на самом деле это почти дипломатический прием, там будет несколько послов.— А ты будешь выполнять функцию хозяйки приема и станешь очаровывать всех колониальных атташе? — Этьен нежно улыбнулся матери. — Мама лучший посол Филиппа, — пояснил он Дейзи. — Она способна успокоить самую горячую голову министра иностранных дел, негодующего по поводу прохладного отношения к его колониальным проблемам. Она убеждает их в том, что по крайней мере парижские женщины понимают проблемы, стоящие перед их странами.— Они все прекрасные люди, с вполне законными обидами. Мое искреннее сочувствие приятно им, дорогой. И ты это знаешь.— Мама отвергла такое количество предложений выйти замуж за колониальных министров, что невозможно сосчитать.— Как я смогу проследить за тобой, если уеду из ПаЭтьен — ответила она, поддразнивая сына.очень нуждается в заботе, — добавила она.— Ты впервые заметила, что я существую, когда мне исполнилось шестнадцать, — шутливо парировал герцог. Но по его тону не чувствовалось, что отсутствие внимания матери в детстве както задевало его.— У тебя была Ренни, дорогой, которая была лучшей нянькой в мире. И ты любил ее больше, чем меня.— Да, она была необыкновенной.— Конечно. Прежде она была моей няней Ренни. Как видишь, я была достаточно щедра, отдав ее тебе.— Да, — просто ответил он, интуитивно зная, что великодушие матери было искренним. Ренни любила его безоговорочно, безмерно, как и он ее. Не было ни одного дня в его жизни, чтобы он не думал о своей няне, несмотря на то, что прошло двадцать лет со дня ее смерти.— Скажите, а у абсароки тоже бывают няни? — спросила Элоиза.И конец их визита сосредоточился на любопытной беседе относительно детей и их воспитания — предмете, в котором, говоря откровенно, Этьен мало что понимал, но живо интересовался разговором. Его мать заметила его необычайный интерес, также отметила, что герцог никогда не приводил своих любовниц к ней на чай. Она всем сердцем желала ему счастья. Изабель отняла у ее сына слишком много времени. Он заслуживал большего.
— Не сердись на меня изза утренней истории, — сказал герцог, когда они уселись на мягкие сиденья кареты. — Мне не хочется спорить с тобой.— А ты не должен ограждать меня от всей этой суматохи.— Нет смысла говорить об этом. Их нет. Они ушли и не должны вернуться.— Я просто хочу знать то, что мне положено знать. Я не ребенок и, надеюсь, не твое очередное мимолетное приключение, — спокойно сказала Дейзи.— Тебе незачем об этом думать, поверь мне. Монтеньи глупы, — резко добавил он.— О чем это ты?Он колебался некоторое время.— О моих детях, — мягко сказал он, — и о других вещах.— Могу ли я чемнибудь помочь? — Несмотря на нежный, заботливый тон, он был явно расстроен.— В жизни мне приходилось справляться с очень неприятными вещами. Школа адвокатов — это хорошая закалка. — Она усмехнулась. — Я умею быть очень жесткой.Улыбка тут же смягчила черты его лица, изменив штормовую зелень глаз на более спокойный оттенок.— Я люблю тебя, дорогая, за твою чуткость и ум, — он вскинул брови, — ну и еще за некоторые достоинства — шутливо добавил он. — Но и ум, и чуткость, и здравый смысл совершенно бесполезны, когда имеешь дело с Монтеньи. Они слишком толстокожи. Ну а теперь можем ли мы с тобой обсудить чтонибудь более приятное, к примеру, невообразимый цвет твоих губ, или маршрут нашего медового месяца, или имя нашего первенца?Поддразнивая ее, он явно не желал обсуждать Монтеньи, и поэтому, любя его, она сказала:— Вы выиграли, монсеньор де Век… на этот раз, — она улыбнулась, — но только потому, что слушаться вас очень приятно.Он громко рассмеялся над ее шутливой капитуляцией. Откинувшись назад на обитое материей сидение, он задумчиво разглядывал ее, улыбаясь зелеными глазами.— Ты ожидаешь какогото одолжения взамен на то, что слушаешь меня? — протяжно спросил он.— Не знаю, что и придумать. Нет ничего, с чем ты не смог бы справиться, в этом я уверена, — глаза ее соблазнительно блестели.Бросив взгляд на часы в карете, герцог понял, что сейчас перед ним возникла проблема, с которой он не знал, как справиться. С любой другой женщиной остановка возле ювелирного магазина эту проблему решила бы. Но не с Дейзи. Подумав, он решил действовать прямо.— Ты не будешь возражать, если сегодня днем я поеду играть в поло?Дейзи была одета в шелковое платье оливкового оттенка, ее волосы были свободно связаны сзади вышитой жемчугом золотой тесьмой. В интерьере кареты она выглядела, как одалиска. Приняв такую же ленивую свободную позу, как и он, она спросила:— Ты имеешь в виду ту же игру, что и я? Не так ли? — Ее улыбка почти заставила его передумать.Если она будет возражать, думал он, он изменит свои планы, в конце концов будут и другие матчи. Но его товарищи по команде расстроятся, они пока удерживают первое место в клубном чемпионате.— Хорошо, я думаю, Валентин найдет мне замену.— У тебя вторая позиция в игре, не так ли?— Обычно да.— И тебя трудно заменить третьим или последующим игроком?— Теоретически да… Но день, проведенный с тобой в постели, привлекает меня больше, — подытожил он.Она подумала о его просьбе, о том, что сама она последнее время проводит время в праздности, и поняла его обязательства перед командой, так как ее отец и братья тоже очень серьезно относились к игре в поло.— Иди, — сказала она. — Я собираюсь подремать у Аделаиды.Он был откровенно рад, словно маленький мальчик, которому позволили поиграть на улице, подумала она, довольная тем, что смогла сделать ему приятное.— Ты уверена?Его нерешительность была очаровательна, и она почти сказала: «Нет, я передумала», потому что ей отчаянно хотелось его. И ей потребовалось время, для того чтобы обуздать свои эгоистические чувственные желания. В конце концов она может заняться с ним любовью и ночью.Она сказала:— Уверена, я очень устала.На самом деле его идея принять участие в матче была вне ее понимания. Они ночи напролет занимались любовью. Как у него хватает сил?— Ты ангел, — он наклонился и легко поцеловал ее в щеку.— Откуда ты черпаешь энергию? — мысль о полуденном сне все больше овладевала ею.Герцог не стал ей говорить, что бессонные ночи были ему не в новинку, это могло вызвать недовольство, вместо этого он сказал:— Тот кофе, который подает мой камердинер утром, может кого угодно удержать на ногах в течение нескольких дней. Кстати, ты его так и не попробовала. — Он мягко улыбнулся.Дейзи однажды сделала глоток этого кофе. Он вполне мог оживить и мертвеца. Она предпочла чай. Ему же она ответила:— Если хочешь, можно отменить встречу вечером. Ты будешь совершенно без сил.— Нет, все будет в порядке. Я заеду за тобой в девять.
Аделаида выглядывала из окна во внутреннем дворе с самого утра, как только поднялась в этот день. Она готова была оказать Дейзи поддержку и окружить вниманием после омерзительного поведения Изабель в опере.Она уже была в курсе раннего утреннего визита Монтеньи к герцогу, эта новость уже облетела парижских аристократов за утренним кофе, и это только усилило ее беспокойство.Когда карета герцога вкатилась во внутренний двор, Аделаида помчалась с неподобающей поспешностью ко входу в зал и, запыхавшись, приветствовала Дейзи, когда та вошла.— Хочешь чаю? — спросила Аделаида. — Может, поздний завтрак? — добавила она, взглянув на часы в холле. — У тебя все в порядке? Извини, но ты спала? Может, ты устала?— Я утомлена, — ответила Дейзи со слабой улыбкой. — Но не слишком, — быстро проговорила она, заметив огорчение на лице своей гостеприимной хозяйки. — А чай — это замечательно, — вежливо добавила она, отложив на время свой сон.— Я сожалею о сцене в опере, — сразу начала Аделаида, после того как они уселись за чайным столом в маленькой гостиной.Интересно, как Аделаиде удалось иметь горячий чай наготове, не зная, когда она приедет, удивлялась про себя Дейзи.— Ты, наверное, раздражена, рассержена и готова послать каждого Монтеньи к дьяволу?Дейзи сидела на стуле возле окна с видом на сад, солнечные лучи позади нее бросали тень на ее лицо и скрывали гримасу, вызванную откровенной оценкой Аделаиды.— Я предпочла бы поменьше публичных баталий, — ответила она, небрежно пожав плечами; сталкиваться с ханжеством ей было не впервой. — Поскольку сердиться бесполезно, я давно научилась игнорировать такие сцены, как в опере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51