Волна радости прошла через нее: наконец-то она сможет подарить ему долгожданного сына! Обняв его руками за шею, она притянула его к себе.— Нет, — шепнула она ему на ухо. — Нет, Эльвир. Я рада тому, что у меня будет от тебя ребенок. И ты больше не услышишь от меня жалоб!
Сигрид очень хотелось поехать в день середины зимы в Мэрин, на жертвоприношение, но она чувствовала себя недостаточно здоровой. Она осталась дома, а Эльвир, Тора и многие другие отправились туда. Тору перенесли на корабль, намереваясь потом переправить в повозке с пристани в храм.Только Эльвир и Гюда знали, что происходит с Сигрид. Она сказала, что не хочет ехать с ними потому, что еще не знает местных жителей.Они отсутствовали несколько дней, и даже если ей и не хватало Эльвира, то отсутствие свекрови позволяло ей чувствовать себя птицей, отпущенной на волю.Тора хотела было передать ключи Рагнхильд, жене Гутторма, но на этот раз Эльвир стукнул кулаком по столу перед самым носом матери. И Тора уступила, видя ярость сына.С работниками все оказалось легче, чем думала Сигрид: они безропотно подчинялись ей. И жизнь в усадьбе шла своим чередом. Она быстро поняла, что девушки из Бьяркея зря времени не теряли, распространяя о ней среди прислуги добрые слухи. Дома с ней осталась Ингебьёрг, а Гюда получила разрешение поехать на жертвоприношение вместе со своим мужем и ребенком.
В последнюю ночь перед возвращением всех из Мэрина Сигрид разбудил растерянный голос Ингебьёрг:— Сигрид! У Рагнхильд начались роды!Еще окончательно не проснувшись, Сигрид услышала вопли.Рагнхильд ожидала ребенка лишь в следующее новолуние, так что никаких приготовлений к родам не велось. Одеваясь, Сигрид почувствовала, что у нее дрожат руки, ее снова затошнило.Рагнхильд была в поварне — и Сигрид увидела перед собой удручающую картину.Рагнхильд полусидела — полулежала в постели, вцепившись в сидящего рядом Гутторма. Она так глубоко всаживала ногти в его руку, что на рубашке оставались следы крови, а сама она в это время запрокидывала голову и кричала. Лицо ее, искаженное болью, было почти неузнаваемым.— Какая мне польза от такой девчонки, как ты! — в отчаянии произнесла она, когда боль отпустила ее, позволив взглянуть на Сигрид.Сигрид и сама знала, что от нее мало проку при родах. Весь ее опыт сводился к тому, что дома, в Бьяркее, она как-то приняла роды у свиньи.Но теперь в доме не осталось ни одной женщины, которая могла бы помочь — да и в соседних дворах тоже. Единственно, кто мог бы…Ярл Свейн остался в своей усадьбе Стейнкьер. Она знала, что он был христианином, так что его люди не поехали на жертвоприношение. Она не знала только, имеет ли право нарушать ночной покой такого могущественного человека. Впрочем, он же был родственником Эльвира…Рагнхильд закричала опять, дико и пронзительно.Сигрид снова почувствовала дурноту и ухватилась за один из столбов, чтобы никто не заметил, что ей плохо. Она плотно сжала губы, она должна была, она хотела помочь. И ее собственный голос показался ей чужим, когда она, ясно и уверенно, дала распоряжение Гутторму скакать в Стейнкьер.— Но… — хотел было возразить он.— Но, — перебила его Сигрид, — это единственный двор в округе, где есть люди, которые могут помочь.Опустив голову, он подчинился.Рагнхильд опять закричала. Сигрид старалась вспомнить все то немногое, что говорила ей о родах Хильд.— Не оставил ли кто-нибудь здесь завязанные узлы? — спросила она, когда крики стихли. И девушки принялись деловито развязывать все узелки. Волосы Рагнхильд распустили по плечам.И тут Рагнхильд заметила, что мужа рядом нет.— Гутторм! — закричала она. — Гутторм!Сигрид села рядом с ней.— У тебя уже потуги? — спросила она, зная, что при родах бывает два вида приступов.Но Рагнхильд только дико смотрела на нее.— Поди прочь, негодная девчонка! — закричала она. — Ступай туда, откуда пришла!И тут Сигрид разозлилась и влепила ей звонкую пощечину. Некоторое время Рагнхильд лежала совершенно тихо и при новом приступе вела себя уже спокойнее.— Это еще не потуги, — смиренно произнесла она, когда приступ прошел.— Тогда, как мне кажется, тебе следует поберечь силы, — сурово произнесла Сигрид. — Скоро прибудет помощь из Стейнкьера, а пока что нам обеим следует помолиться Норнам, чтобы они помогли тебе.Она послала одну из служанок в кладовку за «плавающими камешками», которые она привезла из Бьяркея; другая служанка поставила котелок с водой на раскаленные камни в очаге, чтобы побыстрее закипела вода. Рагнхильд помогли встать с постели и подойти к очагу.Последовал еще один приступ, потом еще. Крики Рагнхильд превратились в жалобный вой, она совершенно потеряла над собой власть. Она вопила, как доведенный до отчаяния ребенок.— О, Фригг Жена Одина, богиня домашнего очага.

, помоги нам! — Сигрид закрыла глаза, не осмеливаясь смотреть на ту, что лежала перед ней на полу. И она принялась чертить руны на своих руках — все известные ей, не зная точно, какие именно нужны были в данный момент. И, как ее учила Хильд, она взяла запястье Рагнхильд и стала бормотать молитвы.Служанка принесла миску с отваром «плавающих камешков» и в промежутках между криками принялась поить им Рагнхильд.— Пей! — прикрикнула Сигрид, и Рагнхильд, послушно, как ребенок, выпила. И тут же снова закричала, так дико, что сорвала голос.И тогда одна из служанок воскликнула:— Ребенок уже на подходе!Сигрид отпустила запястье Рагнхильд и после следующего приступа подхватила на руки скользкого новорожденного. Она окаменела от страха. Ребенок — а это был мальчик — дико орал, и она не знала, что с ним делать.И тут как раз подоспели женщины из Стейнкьера. Пришла сама хозяйка дома, Холмфрид дочь Эрика, сестра шведского короля, а с ней еще три женщины.Сигрид поняла, кто это, по почтительным приветствиям служанок. Она же сама, сидя на полу с новорожденным ребенком на руках, не могла должным образом приветствовать такую высокую гостью. Она не была уверена в том, что ноги удержат ее, если она встанет.— Спасибо, что вы пришли, — сказала она. — Все получилось само собой, но теперь я не знаю, что делать.Холмфрид, дочь короля, улыбнулась Сигрид и кивнула одной из своих женщин, чтобы та забрала у нее ребенка.Сигрид хотела встать, но Рагнхильд схватила ее за руку.— Не уходи от меня! — умоляюще произнесла она.— Они помогут тебе больше, чем я, — ответила Сигрид. Но Рагнхильд железной хваткой вцепилась в нее, у нее опять начались схватки.И когда Сигрид, наконец, встала, все плыло у нее перед глазами. Она чувствовала, как к горлу подступает тошнота; сев на скамью, она откинулась назад. Холмфрид подошла и обняла ее.— Не слишком ли ты перетрудилась? — спросила она.— Нет, нет, — торопливо ответила Сигрид. — Просто я сама жду ребенка.Холмфрид побледнела.— Тебе нельзя было… — только и смогла она произнести.В кухне было совершенно тихо, когда Холмфрид, дочь короля, увела Сигрид.
Глубокий снег лежал в лесах и на полях Эгга, все заборы были засыпаны, а дома, занесенные снегом, напоминали жилища саамов. Только вокруг дымоходов снег подтаивал и чернел от копоти.В короткие зимние дни все торопились сделать свои дела и сновали по двору туда-сюда, и снег скрипел под ногами. Вечер наступал так рано, все надо было успеть сделать засветло. Впрочем, в долгие зимние вечера всем, собравшимся у очага, хватало работы: чесать шерсть, прясть, мотать нитки, ткать, чинить, шить. Мужчины ремонтировали, кто что, а также занимались резьбой по дереву.Сигрид сидела за ткацким станком, последнее время она только этим и занималась.«Найди себе какую-нибудь работу…» — сказала ей Хильд всего несколько месяцев назад. «Это было так давно, — думала Сигрид, — и я была тогда совсем еще девчонкой…»Найти себе работу… Но никакой работы для нее не находилось, потому что во всем, за что бы она ни бралась, она оказывалась лишней.Слуги стали уважать ее после того случая с Рагнхильд. Свекровь же, напротив, стала еще непримиримее. Она была просто вне себя, заметив, что все полюбили Сигрид.Тора только бранилась по поводу той ночи, когда рожала Рагнхильд; она бранилась главным образом потому, что пришлось побеспокоить людей из Стейнкьера. И даже по поводу того, что Сигрид так много сидит за ткацким станком, она нашла, что сказать. Она считала, что в положении Сигрид нельзя целый день сидеть за прялкой и к тому же переводить столько ниток.В последнее время Сигрид приходила в ярость, общаясь с Торой. По поводу ткачества она ответила, что до этого обходилась без покровительства свекрови и теперь в нем не нуждается и что шерсть, которую она использует, она сама напряла и покрасила в Бьяркее.Тора не привыкла, чтобы ей перечили, и чуть не вскочила со стула. При этом она злобно тряхнула головой, а выражение ее лицо не предвещало ничего хорошего.Но Сигрид это не волновало. Более плохих отношений, чем сложились между ними, нельзя было и придумать. Прошло то время, когда она надеялась подружиться с матерью Эльвира.И, стоя в одинокие морозные вечера во дворе, она думала вовсе не о Торе. Она смотрела на северное сиянье, переливающееся над верхушками деревьев, и слушала доносящийся из леса волчий вой. Она вспоминала, как дома, в Бьяркее, северное сиянье полыхало и переливалось на черном зимнем небе или же сияло, словно нимб из расплавленного железа.Она думала об Эльвире. И слезы, которые она ощущала в глубине своей души, находили выход в протяжном волчьем вое.Что-то произошло во время празднования середины зимы в Мэрине. Она не знала, что именно, но после этой поездки ее отношения с Эльвиром были разрушены. Она замечала, что люди шепчутся о чем-то и замолкают в смущении, если она внезапно появляется.Сначала она подумала, что могла сделать что-то не так. Вспомнив слова Турира о том, что нужно быть открытой и честной, она спросила у Эльвира, все ли она делает так, как надо.Но он сухо и неохотно ответил, что такие молоденькие девушки, как она, этого не понимают.Он мало бывал дома, проводя время на охоте или объезжая принадлежавшие ему хозяйства в окрестностях. И когда они оставались с ним наедине, он чаще всего не прикасался к ней, а если и обладал ею, то грубо, без ласки.Сигрид воспринимала это как разрушение всего того нового, что начало просыпаться в ее душе. Теперь у нее осталась лишь одна тоска. По ночам она часто плакала во сне от одиночества, преследовавшего ее, словно кошмар, а под утро чувствовала себя разбитой.И этот ребенок — ребенок Эльвира… Не раз пыталась она переложить вину за свое отчаяние и одиночество на невинное существо, которое носила в себе. Ведь она узнала о своем положении именно тогда, когда у Эльвира изменилось отношение к ней. И она возненавидела бедное маленькое создание, еще не увидев его.«Сын Эльвира…»— с горечью думала она. Сын, которого он давно хотел иметь. И он получит его, как предсказывал Сигурд во время жертвоприношения.Она предполагала, что все мысли Эльвира вертятся теперь вокруг сына. Теперь он думал и заботился не о ней: получив то, что хотел, он больше не нуждался в ней.Но почему же, думала она с замиранием сердца, почему он говорил ей такие красивые слова, был с ней так добр и заставил ее так безнадежно влюбиться в него?Вот почему Сигрид сидела за ткацким станком, и под ее руками вырастали картины, изображающие богов и героев, походы викингов и праздничные шествия. И только в искаженных формах животных, помещаемых ею среди картин, просматривалось внутреннее страдание.Мало-помалу все заинтересовались ее работой и стали каждый день ходить и смотреть, как идет дело, и при этом не скупились на похвалу. Но она ждала похвалы от Эльвира, слова других ее мало трогали. Но он не приходил.
После йоля в Мэрине готовилось жертвоприношение, и на этот раз Эльвир решил, что она останется дома, даже не спросив ее об этом. Тора тоже не поехала. Сразу после возвращения из Мэрина в Эгга ожидались гости; среди приглашенных был ярл Свейн со своими домочадцами, так что Тора решила остаться дома, чтобы подготовить все наилучшим образом.Сигрид до этого никогда не видела ярла Свейна, и он сразу понравился ей: своими широкими, мощными плечами он напоминал Турира, но черты лицо у него были совершенно иные.Холмфрид, дочь короля, тут же спросила о Рагнхильд и ее сыне, отметив, что Сигрид выглядит неважно. И когда они остались наедине, она сказала:— Если тебе понадобится с кем-нибудь поговорить, Сигрид, ты можешь смело приезжать ко мне в Стейнкьер!Сигрид ничего не ответила, потому что кто-то вошел. Но она подумала, что было бы очень глупо, если бы Сигрид дочь Турира из Бьяркея потащилась в Стейнкьер со своими жалобами.В Бьяркее тоже ставили на стол на йоль все самое лучшее. Ведь, как говорили старики, как начнется год, такой и быть жатве. Но Сигрид никогда раньше не видела такого изобилия на столах, как это было в Эгга.Кое-кто из мужчин напился еще до наступления вечера. Но ни Эльвир, ни ярл не были пьяными, хотя, как ей показалось, пили они довольно много. И уже после того, как большинство гостей разошлись по домам, ярл Свейн и Эльвир завели разговор.Сигрид тоже сидела с ними, поскольку никто не намекал на то, чтобы она ушла; она осталась вместе с Холмфрид и Торой.Вместе с ярлом приехал его священник; этот молодой человек никогда раньше не бывал в Эгга. Вид у него был такой, словно он не собирался никогда больше сюда приезжать, узнав, что находится в гостях у главного жреца храма Мэрин.Эльвир был настроен весьма задиристо; он говорил о «нас обоих, священниках», подчеркивая тем самым, что христианские священники не обладают такой полнотой власти, как языческие, поскольку не могли принимать участия в тинге Суд, вече.

. Сигрид эта шутка показалась неуместной, но было ясно, что ярла, так же как и Эльвира, забавляет рассерженный вид священника.— Эльвир не такой уж закоренелый язычник, — сказал ярл. — Ты ведь был крещен, Эльвир, не так ли?— Да, — ответил Эльвир с напускной серьезностью, — первый раз в Миклагарде Древнескандинавское название Константинополя.

, а второй раз в Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31