Предчувствуя, что Эльвир так и останется со своими заблуждениями, он вдруг понял, как много значит для него спасение души этого человека: — Эльвир, ты не должен допускать, чтобы жертвенная пища преграждала тебе путь к Господу!— Это не я выдумал, — ответил Эльвир.Энунд боролся с самим собой; у него не было никаких оснований принимать Эльвира как блудного сына. Если забыть эту историю с жертвоприношением, думал он, не принимать это так серьезно, в надежде на то, что Эльвир со временем все поймет…Но он чувствовал, что, как бы он не хотел этого, он не может пойти против собственной совести.— Эльвир, — растерянно сказал он, — вспомни Торберга, вспомни, как он умер, без причастия и без отпущения грехов… Ты не должен отправляться на битву, не решив для себя этот вопрос! С Торбергом случилось несчастье, когда он плыл из Эгга на юг, построив корабли в Стейнкьере. Он причалил во Фросте, чтобы переночевать там. И на него напал человек, желавший отомстить ему за позор своей дочери, и убил его.— Ты мог бы, конечно, отпустить мне грехи, в которых я сочту нужным исповедоваться, — продолжал Эльвир.Энунд задумался.— Нет, — сказал он. — Ты не можешь торговаться с Богом.Эльвир опустил голову, но потом снова взглянул на священника.— Я могу поклясться тебе, что больше никогда не буду есть жертвенное мясо, — сказал он, — так что в будущем это будет для меня грехом, потому что это будет считаться нарушением клятвы.— Для тебя и вчера это было грехом, — ответил священник. — И если ты не сознаешься передо мной в этом грехе и не раскаешься в нем, я не смогу дать тебе отпущение грехов.— Не меньшим грехом было бы мое лицемерие, — сказал Эльвир. — И я не считаю, что поступил плохо.— Значит, ты не веришь мне, священнику, что совершил грех?Эльвир покачал головой.И они расстались с сожалением. *** — Ты должна пообещать мне вот что, Сигрид: если я не вернусь назад, окрести детей и окрестись сама.Голос Эльвира казался чужим, когда он произносил эти слова, монотонным и вымученным. И в глубине его глаз, под маской равнодушия, которое он пытался напустить на себя, скрывалась боль.Боль была на его лице и в последнее утро перед отъездом на юг, и еще что-то знакомое и близкое и в то же время чужое и далекое, путающее ее. И чувство, которое она испытывала к нему, ничего общего не имело с обычной тоской. Ведь Эльвир, привыкший говорить с ней обо всем на свете, в эту последнюю ночь молчал о том, что мучило его.За день до отъезда он вернулся из Стейнкьера в мрачном настроении, это она заметила. И когда он сказал, что беседовал со священником, она подумала, что, возможно, это и испортило ему настроение.И когда она спросила, в чем дело, он ответил, что об этом не стоит говорить. И тут же прижал ее к себе с такой мрачной дикостью, что она испугалась.
В последнее утро перед отъездом в церкви была месса; Эльвир пришел на нее вместе с Сигрид. Лицо его было непроницаемым, когда он стал на колени на земляной пол и перекрестился. Но когда ярл и все остальные, уходя в поход, устремились к алтарю, чтобы получить святые дары, он вышел из церкви.Выйдя наружу, он немного помедлил, словно ожидая кого-то. Но, увидев Энунда, направлявшегося вместе с ярлом в Стейнкьер, он вывел из конюшни коня и так огрел его плетью, что тот понесся стрелой.
Перед отплытием четырех кораблей из Эгга на пристани кипела бурная жизнь. На борт грузились походные сундуки, еда и питье. Все прощались с друзьями и родственниками, передавали приветы на юг.Щиты и боевые топоры, колчаны со стрелами и луки — все это грузилось на корабли и там раскладывалось по местам.Эльвир и Сигрид уже попрощались наедине. На пристани, на глазах у всех, они только пожали друг другу руки, и Эльвир поднялся на борт «Козла».Сигрид попрощалась с остальными — с Туриром, Сигурдом и Финном.Ингерид тоже была на пристани.— Будь готова к отъезду, когда я вернусь, — сказал ей Финн, улыбнулся и прыгнул на свой корабль.Но все это было теперь для Сигрид в прошлом; со дня отплытия драккаров прошло много серых дней и одиноких ночей.После дня весеннего равноденствия наступило лето, дни стали длиннее и светлее.Длиннее, да, но светлее… Для Сигрид, во всяком случае, они светлее не стали.Но все это время Тора помогала ей, поддерживала ее.Тора уже ходила без посторонней помощи, и Сигрид казалось совершенно невероятным, что она просидела, словно калека, долгие годы.Сигрид испытывала не только радость по поводу того, что Тора ходит на своих ногах. Одолжив у Сигрид ключи, Тора сновала повсюду и вмешивалась во все дела. Но постепенно она угомонилась и стала уравновешенной и спокойной, что очень удивляло Сигрид.
Священник Энунд по-прежнему наведывался в Эгга, в основном, для того, чтобы поговорить с Торой. Но с Сигрид у него тоже был разговор.Однажды она рассказала ему, что Эльвир пожелал, чтобы она и дети окрестились.Энунд был удивлен.— Зачем же ждать?.. — сказал он. — Если он в самом деле так считает…Сигрид не знала, что ей следует ответить, да и Энунд был озадачен.— Во всяком случае, он не будет против, если ты вместе с остальными будешь приходить ко мне послушать о христианстве, — сказал он.И Сигрид стала каждый вечер ходить в Стейнкьер к священнику Энунду.За эти месяцы Сигрид многое обдумала. И теперь, всерьез изучая христианство, она часто думала о том, что говорил ей Эльвир, особенно в ночь после посещения церкви в Стейнкьере. И она пыталась сопоставить то, чему учил Энунд, с тем, что говорил ей Эльвир. И то, что говорил Энунд, казалось ей понятнее.Разговоры Эльвира об «агапе» и бескорыстной любви были чужды ей и казались такими же непонятными, как и его рассказы о дальних странах. Но все-таки она поняла крупицу из того, что он сказал ей в ту ночь.Она думала о земле обетованной, лежащей далеко за морем; она слышала, как рассказывали о ней люди, вернувшиеся из дальних походов. Они говорили, что земля эта появляется внезапно — и в такой близи, что корабль может в следующий момент врезаться в берег. Но потом она исчезает. В ясные вечера Сигрид не раз высматривала ее, и ей казалось иногда, что она различает ее контуры.Так было и с мыслями Эльвира: стоило ей нащупать хоть какой-то смысл в его словах, как она тут же его теряла. Эльвир очень отличался от всех, кого она знала, и она гордилась им.Но она заметила, что с Туриром — после долгой разлуки — она чувствовала себя в большей безопасности. Турир мог приходить в ярость, мог говорить глупости, много ошибался: он мог проклинать своих богов и приносить им жертву. Но все, что он делал, она понимала. И ему не приходила в голову мысль о том, что боги — это чуждые ему силы.И в то же время в мыслях Эльвира было что-то притягательное для нее: предчувствие чего-то более великого, чем повседневная вера Турира в самого себя и его страх перед богами и духами.Объясняя христианские заповеди и правила, Энунд подчас давал новый толчок ее размышлениям, так что земля обетованная вдруг снова начинала маячить перед ней. И так было в тот вечер, когда его спросили, как выглядит Бог.— Никто этого не знает, — ответил он. — Но у святого Анегара, первым окрестившего свеев, было видение. Бог предстал перед ним в виде удивительного света, непостижимого для людей.
И получалось так, что о каждом исцелившемся с помощью Энунда от болезни говорили как о подтверждении его силы, тогда как о тех, кто не исцелился, забывали.И Энунд понимал, откуда берутся все новые и новые люди, толпящиеся возле церкви — и не знал, что делать. Он стал молчаливым и замкнутым, считая это наказанием Господним за свои грехи. И ему казалось, что когда он стоит на коленях в молитве, его слова уже не долетают до неба, а стелются по земле, как дым от жертвенника Каина..Он часто думал об Эльвире; мысленно видел перед собой его лицо, каким оно было в последний день в церкви. В тот день Энунд подумал, что если Эльвир захочет ему что-то сказать, он сам найдет способ, как это сделать.Но все-таки в глазах Эльвира было выражение какой-то окаменелости — и оно преследовало Энунда.Ночи напролет проводил он в церкви, стоя на коленях перед алтарем, но ему казалось, что Небо закрылось для него. И выполняя изо дня в день свои обязанности в присутствии смиренно обожающих его прихожан, он все больше и больше убеждался в своей бесполезности.
Дни шли за днями; для Сигрид все они были одинаково пустыми и печальными. Весна была в самом разгаре, воинам пора было уже возвращаться. Но Сигрид старалась не думать об этом, и единственным ее спасением была работа.В усадьбе ее любили, хотя многие и побаивались ее гнева и суровости. И в эту весну она была настолько сурова со служанками, что те начинали роптать. И Тора посчитала нужным как-то сказать Сигрид, что это не принесет пользы ни ей, ни окружающим, на что Сигрид сердито ответила:— А как, по-твоему, я еще могу довести себя до усталости, чтобы спать по ночам?Тора положила ей на плечо руку.— Тебе понадобятся силы, когда Эльвир вернется домой, — сказала она.Сигрид исподлобья посмотрела на нее: от Торы она меньше всего ожидала таких слов. Но Тора улыбалась, и Сигрид показалось, что она поразительно похожа на Эльвира.Одним из мучительных для Сигрид обстоятельств было то, что ее больше не радовали дети. Глядя на них, она с отчаянием думала, каково им будет, если их отец не вернется обратно. Но она старалась, как могла, быть с ними веселой.Она была рада тому, что Турир привез своего сына, так что ему не придется в одиночестве, в Бьяркее, переживать известие о гибели отца.
Сигурд Турирссон очень изменился за время своего пребывания в Эгга. Первое время он был просто тихим мальчиком, любившим слушать Хьяртана Торкельссона, рассказывающего детям небылицы; он сидел на скамье и смотрел во все глаза, как сыновья Эльвира, Харальд Гуттормссон и другие мальчишки дерутся и бегают по двору, словно стая щенков.Он играл с маленькой Гудрун и болтал с Хеленой, дочерью Торберга Строгалы, оставшейся после него в Эгга; это Энунд подсказал ее матери такое имя.Но все переменилось в тот день, когда один из мальчиков, старший сын Гутторма, проходя мимо него, обругал его, сказав, что «здесь сидит Сигурд и другие девчонки».Все, кто был во дворе, засмеялись. Сигурд же уставился на него, разинув рот, и взгляд его выражал недоверие и обиду. И, собрав всю свою решимость, шестилетний мальчик встал, решительно направился к толпе мальчишек и ударил кулаком в лицо Грьетгарда, смеявшегося громче других.Ответ не замедлил себя ждать, и Сигрид пришлось разнимать драчунов. Но ей удалось это сделать после того, как Сигурд доказал, что он не девчонка. С этого дня его приняли в мальчишескую компанию.В месяц выгона скота С середины апреля до середины мая.

Ингерид дочь Блотульфа явилась в Эгга. Было ясно, что она хочет поговорить с Сигрид — и та повела ее показывать свое тканье.Ингерид была бледной, с синяками под глазами, и Сигрид догадалась, о чем она хочет поговорить. И в глазах Ингерид загорелся какой-то особенный свет, когда она сказала, что ждет ребенка. В округе болтали и смеялись по поводу примирения Ингерид с Финном, но в основном люди отнеслись к этому благожелательно. Сигрид не была с ней наедине с того самого вечера, когда они встретились на жертвоприношении в Ховнесе, и теперь, несмотря на любопытство, ей не хотелось откровенничать.— Ты была права, сказав, что Финн повзрослел, — начала Ингерид, улыбаясь, хотя в голосе ее слышалась грусть. — Но он не дал мне возможность показать, что я стала лучше.Сигрид не выдержала и спросила:— Что ты имеешь в виду?— Он ни о чем меня не спрашивал, он сам все решил за нас обоих. Ты рассказывала ему что-нибудь из того, о чем мы говорили в Ховнесе?— Я рассказала ему все, что запомнила.— Я так и думала. Он дал мне это понять, когда я была с ним.— Наверняка он был груб с тобой, — сказала Сигрид. В тот день, когда та была с Финном в Эгга, Сигрид заметила у нее на лице синяки.— Только вначале… — призналась Ингерид. — Но потом он стал ласков… — При этом в глазах у нее появилось мечтательное выражение, но она тут же опомнилась и посмотрела на тканье. Но по ее взгляду Сигрид поняла, что та совершенно не видит картины — и улыбнулась.— Как выглядит этот Грютей? — спросила она. И Сигрид пришлось рассказать ей все, что она знала о Грютее и об усадьбе Финна.— Малютка Раннвейг спрашивает о нем, — немного погодя сказала Ингерид.Вечером перед отъездом Финн побывал в Гьевране, и девочка сначала удивилась и даже напугалась, но потом была в восторге от своего отца, которого совершенно не помнила.Немного помолчав, Ингерид сказала:— Не знаю, что было бы со мной, если бы… — она замолкла на полуслове.Обе посмотрели друг на друга, и никто из них не сказал больше ни слова — не осмелился. *** Вскоре после посещения Ингерид пришло известие о том, что показались корабли. Бросив все, Сигрид побежала по тропинке на вершину холма, чтобы увидеть все самой. Но, едва увидев корабли, она поняла: случилась беда.Она поняла это по движениям гребцов — в них не было ни радости, ни спешки. К тому же корабль ярла Свейна отсутствовал.И радость потухла в ней, когда она спустилась на берег.Корабли причалили в полной тишине: люди на борту и на причале молчали, не испытывая радости встречи.Увидев стоящего на палубе Эльвира, Сигрид вздохнула с облегчением; но мрачная серьезность его лица тут же заморозила ее радость.Она переводила взгляд с одного мужчина на другого; многих из тех, кто отправился в поход, не было. Она увидела Турира; судя по его виду, он не был ранен. Но у Сигурда был жуткий шрам на левом виске, и когда он сходил с палубы, она заметила, что он волочит одну ногу. И… ее сердце чуть не остановилось… Финна она не увидела.Но потом она все же заметила его: он полулежал на палубе своего корабля, и было ясно, что он тяжело ранен. И когда корабль причалил, его перенесли на берег на щите.Стоя на пристани, она смотрела, как люди Эльвира сходят на берег. Они шли, один за другим, опустив головы. И ряды их заметно поредели. Не было младшего сына Хвамма, Хальвдана Тордессона, одного из самых преданных людей Эльвира, и… она переводила взгляд с одного лица на другое, но его не было… Хакона Блотульфссона… Не было и многих других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31