Если бы он только послушал меня, этот Торвальд Эрикссон, мы теперь были бы богаты, все, кто был на борту! Но он всегда знал обо всем лучше других. И он сказал, что нужно возвращаться назад — в тот раз, когда мы с ним нашли золото, всего в трех-четырех днях пути от домов Лейва, но он не захотел слушать меня… А потом Торвальд умер. А золото осталось лежать там, и мне не удалось никого убедить в этом на обратном пути. Никто не верил мне, когда я говорил, что мы с Торвальдом нашли… — Лицо его просияло. — Ясное дело, они боялись эскимосов, и они не решились отправиться туда, трусы.— Это там ты заплыл на веслах в пещеру? — спросил Сигват.Хьяртан кивнул.— Если хочешь, чтобы я рассказал об этом, мне нужно немного промочить горло.Основательно глотнув из чаши, он продолжал:— В тех горах, что рядом с золотоносным берегом, было множество пещер. И в шторм волны поднимались так высоко, что невозможно было войти туда. В тихую же погоду вода не доходила до уключин весел. Из одной пещеры слышался треск, похожий на удары грома, и никто не осмеливался зайти туда и посмотреть, в чем дело. «Ты, Хьяртан, — сказал Торвальд, — ты самый смелый из нас, ты и пойдешь туда». И я сказал ему: «Да, я готов осмелиться на это», — и пошел.— И что же ты там обнаружил? — спросил Эльвир, никогда до этого не слышавший подобных небылиц.— Я увидел там удивительные вещи, — сказал Хьяртан, глотнув еще меду, прежде чем продолжать дальше: — В той пещере жил здоровенный бычок. Он лежал в углублении в скале, держа нос у самой поверхности воды и разинув пасть, так что рыбы и другие морские животные заплывали прямо туда. И когда он закрывал пасть, слышался треск. Я поспешно выскочил наружу. Но тут нахлынула волна и потащила меня вместе с лодкой прямо в пасть бычку. Ты бы слышал, какой послышался грохот! Чудовище поперхнулось, закашляло и выплюнуло меня вместе с лодкой из пещеры! Посмотрел бы ты на остальных парней: они дрожали, как осиновый лист, потому что вся гора задрожала, а сам я вылетел из пещеры с такой скоростью, словно меня преследовали злые духи! Там была еще одна пещера. Но если рассказывать об этом, нужно опять промочить горло.Вволю глотнув меду и вытерев рот рукавом, он продолжал:— Вторая пещера была глубокой, — начал он. — Я греб и греб, становилось все темнее и темнее. Но вдруг я увидел удивительный мерцающий свет и, оглядевшись по сторонам, увидел, что нахожусь в просторном помещении и что ко мне направляется группа эскимосов с факелами. «Откуда вы здесь взялись? » — спросил я. И тот, кто шел первым, ответил: «Мы пришли с другого края земли».— Значит, твои эскимосы говорили по-норвежски? — спросил Гутторм, подмигивая Эльвиру.— Я умею говорить по-эскимосски, — с достоинством ответил Хьяртан и, пользуясь паузой, глотнул еще меда. — «А я пришел из далекой страны, что к востоку от восхода солнца», — сказал я. «Ты, должно быть, великий хёвдинг, — сказал он мне, — если осмелился в одиночку войти в эскимосскую пещеру. Никогда я не видел таких храбрецов, как ты. Хочешь быть нашим богом? » Я поблагодарил его и сказал, что мне нужно домой в Апаватн. И ты бы видел, как он тогда разъярился! «Раз ты не хочешь, мы тебя заставим! » — сказал он. «Этого мне только не хватало, — подумал я. — Это похуже, чем бычок». И тогда я вспомнил, что в лодке у меня были лосиные рога. И я надел их на голову, крепко придерживая длинным и указательным пальцами, раздвинув большими пальцами губы и вытаращив глаза. И завыл во всю глотку… И я не знал, куда подевались все эскимосы, но больше я их не видел.Голос Хьяртана стал неразборчивым.— Должно быть, ты видел того лосося, которого я чуть было не поймал летом в Стейнкьере… — сказал он Сигвату.— Ты имеешь в виду того самого, который смахнул тебя с лодки хвостом? — спросил Эльвир.— Нет, я имею в виду не его, парень, тот был крупнее! Я уже схватил было его за шею, но тут он повернулся и плюнул мне в лицо. И мне пришлось отпустить его.В другом конце зала поднялась хрупкая, маленькая женщина.— Хьяртан! — резко, словно удар копья, прозвучал ее голос.Хьяртан сразу весь как-то скрючился и обмяк.— Извини, Сигват, — торопливо пробормотал он и понуро поплелся к двери.С этого дня его стали звать Хьяртан Эскимосское чучело.
С появлением Сигвата словно сам Браге Бог скальдической поэзии.

пожаловал в Эгга. Не было такого события, о котором бы он ни сложил песнь, начиная от добычи Эльвира, привезенной из походов, совершенных вместе с ярлом Эриком, и кончая подгорелой кашей у одной из служанок.От него исходила такая радость жизни, он с таким искренним сочувствием воспринимал радости и печали окружающих, что его невозможно было не любить. Но время от времени на него находила та мечтательность, которую Сигрид заметила в первый день.Он попросил ее показать ему другие работы, и она достала из сундуков свои самые лучшие вещи. И она была просто напугана тем, насколько хорошо он понимал, что она хотела изобразить, не требуя от нее никаких пояснений. И увидев ее работы, сделанные в тот период, когда она вынашивала Грьетгарда, он произнес без всякого вопроса в голосе:— Тебе было тогда тяжело.Она не ответила, в этом не было необходимости.Сигрид не раз замечала на себе взгляд Эльвира, разговаривая с Сигватом. И ей самой приходила в голову мысль о том, что далеко не случайно Сигват появляется на поварне всякий раз, когда она бывает там, или в старинном зале, если она сидит за ткацким станком.Однажды вечером Эльвир не выдержал. Сняв башмаки, он швырнул их, один за другим, в стену.— Это уж слишком, и Блоин Прозвище великана Имира, из тела которого была создана земля.

тому свидетель! — воскликнул он.Сигват сочинил песнь в честь Сигрид. Он продекламировал ее за столом, и Эльвир вскипел, но, связанный обязательствами гостеприимства, обуздал себя.— Не кричи! — пыталась остановить его Сигрид. — Тебя слышно даже в Мэрине!— И прекрасно! — в гневе ответил Эльвир. — Надеюсь, что твой друг Сигват не настолько занят, чтобы не вознаградить себя, послушав, что я говорю. Ведь теперь-то я знаю, куда упали те капли скальдического меда, которые, к несчастью, потерял Один по пути в Асгард. Они упали в Апаватне, тем самым дав способность к рифмоплетству тому глупому скальду, который их выпил. Вот почему Исландия кишит убогими рифмоплетами, возомнившими себя поэтами!— Тебя никто не заставляет любить Сигвата, — раздраженно произнесла Сигрид. — Но он не тот, о котором ты говоришь. Для этого он слишком одарен. Он вкусил истинный мед поэзии, можешь быть в этом уверен. И если он выпил его слишком много, то в этом вина самого Одина.— Разумеется, ты защищаешь его… — сказал Эльвир и с издевкой прочитал две наименее удачные строки из песни Сигвата:
С сиянием солнца сравнится женщины красота…
— И я должен выслушивать все это, видя, как ты сидишь, подобострастно, как сука, глядя на него и ловя каждое его слово!— Уймись! — в гневе произнесла она. — Если мне нравится Сигват и его песни, это не значит, что ты должен вести себя как вёльва, которую не вознаградили за ее искусство! Если ты думаешь, что я делаю что-то плохое, скажи мне об этом прямо. А если не хочешь, то помолчи!Эльвир открыл было рот, чтобы что-то сказать, но закрыл его снова, увидев, что маленький Турир, спавший в одной кроватке со своей сестренкой, проснулся, разбуженный сердитыми голосами.Сигрид подошла, чтобы успокоить его. Но Гудрун тоже проснулась, пришлось успокаивать и ее, и на это ушло много времени.Между тем гнев Эльвира прошел. Он прилег, закрыв глаза, вид у него был усталый. Сигрид стояла и смотрела на него.Волосы Эльвира уже начали седеть, и сам он утверждал — хотя этого никто и не замечал, — что начинает толстеть. И чтобы поддерживать себя в форме, он тренировался и занимался военными играми.Может быть, поэтому, думала Сигрид, он так тяжело воспринял эту историю с Сигватом, чувствуя больше обычного их разницу в возрасте?Она прилегла рядом, взяла его руку, положила ее к себе на плечо. Он ничего не сказал, и она положила голову ему на плечо.Они были женаты уже более семи лет, и Сигрид чувствовала, что ее жизнь настолько переплелась с жизнью Эльвира, что связь эту невозможно было порвать, не разорвав при этом на куски ее судьбу.Как мог Эльвир подумать, что Сигват что-то значит для нее? Хотя она и вправду восхищалась его песнями, да и он сам нравился ей, и она была польщена его поклонением, но… Но… Мысль ее оборвалась. Было ли это все? Была ли она уверена в том, что в той радости, которую она испытывала в присутствии Сигвата, в том взаимопонимании не крылось что-то большее? Может быть, Эльвир был прав в своем гневе?И чем больше она думала об этом, тем больше склонялась к мысли о том, что питала к юноше более горячие чувства, чем ей казалось: медленно и незаметно в ней нарастало влечение.Она дурно поступила с Эльвиром. Ей даже не приходила в голову мысль о том, что кто-то другой может завладеть ее мыслями; она не понимала, что с ней происходит. Теперь же она начинала понимать, что любовь, которую один человек испытывает к другому, не продолжается сама по себе, если за это не бороться.Внезапно ей пришла в голову мысль, испугавшая ее: может быть, она дурная женщина? Может быть, в ней самой нет той верности, которую ждут от женщины и о которой слагают саги и песни? Той верности, которая заставляла Сигрид горевать о смерти Хельге… И она мысленно увидела лицо человека, о котором не вспоминала уже много лет: лицо Эрика Торгримссона из Бьяркея. Когда-то она соблазнила его, не думая о последствиях, а потом забыла.И на этот раз, с Сигватом, она бездумно рисковала очень многим! При одной мысли об этом ее бросило в жар, она инстинктивно прижалась к Эльвиру, и он крепче обнял ее.И теперь, когда она поняла, что к чему, она решила отгородиться от всех, кто мог бы помешать ее любви к Эльвиру. И она удивлялась тому, что Эльвир, насколько ей было известно, не изменял ей все эти годы и думал об измене то же самое, что и она. Ей вдруг захотелось поблагодарить его за то, что он помог ей понять ее заблуждения.— Значит, стоит время от времени выходить из себя, — сказал он. — Но после этого тебе не следует разговаривать с Сигватом, разве что по долгу вежливости.Сигрид кивнула, лежа на его плече.— Ты чувствуешь то же самое? — спросила она.— Что именно?— Что мог бы увлечься другой, если бы не следил за собой…— Я перестал думать об этом с тех самых пор… — ответил он. — И я пришел к выводу, что если у тебя есть что-то хорошее, нужно держаться за него. И я был бы глупцом, поставив на карту все, что мы с тобой нажили, ради сомнительных радостей! — он улыбнулся. — Кстати, я, видимо, плохо тебя воспитывал, — игриво добавил он. — Так что мне придется, наверное, снова завести себе… — он засмеялся и крепче прижал ее к себе. — Может быть, я тоже разлюблю тебя… — прошептал он ей на ухо.
Заканчивался месяц забоя скота С середины октября до середины ноября.

, когда из Стейнкьера пришло известие о том, что ярл желает поговорить с Эльвиром.Эльвир вернулся в Эгга в мрачном настроении.— Олав Харальдссон вступил в Трондхейм, — сообщил он Сигрид. — И Эйнар Тамбарскьелве разоряет пограничные деревни. Если бы крестьяне могли объединиться! — озабоченно произнес он. — Мне хотелось бы, чтобы ярл собрал ополчение. Мы смогли бы и здесь набрать людей.И через три дня пришло уведомление от Эйнара Тамбарскьелве о том, что бонды не могут больше решать, кто будет у них хёвдингом. Олав недвусмысленно заявил им, что управлять ими теперь будут люди, назначенные прежде Олавом Трюгвассоном, и что они нарушили присягу.— Много ли мы выиграем, приняв условия Олава Трюгвассона? — с яростью и отчаянием произнес Эльвир. — Неужели народ ничему еще не научился?Но Олав Харальдссон был уже на пути к фьорду. И ярлу Свейну, у которого не хватало людей, чтобы встретиться с ним в бою, пришлось спасаться бегством. Один из его кораблей был оставлен на плаву до зимы — на нем он и отплыл под парусами из фьорда.Фру Холмфрид была на последнем месяце беременности и не могла ехать с ним; вместе со своими служанками она прискакала верхом в Эгга. Энунд, не желавший покидать свой скромный приход, тоже приехал.Уведомление было разослано по всем усадьбам. И в конце концов в Эгга собралось значительное войско.
Сигрид сидела в зале с фру Холмфрид и Торой, когда сообщили, что показался королевский корабль. Все сразу заволновались: ярл отплыл совсем недавно, и король мог перехватить его в проливе.— Помилуй, Господи, — прошептала Холмфрид, дочь короля, закрыв глаза и сложив в молитве руки.Сигрид хотелось утешить ее, но она сама чувствовала себя беспомощной. Все происходящее казалось ей совершенно нереальным, она никак не могла понять, что это серьезно. Она видела, как Эльвир готовится к бою — ведь он был хёвдингом для всей округи. Она видела серьезные лица посыльных, скачущих в соседние имения; видела двор, запруженный вооруженными людьми с суровыми лицами, знакомыми ей и не знакомыми…Все это было похоже на кошмарный сон.
Эльвир стоял с группой людей и наблюдал, как корабль Олава Харальдссона подходит к Стейнкьеру. Было ясно, что ни ярла, ни его людей не было на борту в качестве пленных, и все удивлялись, как ярлу удалось улизнуть от Олава.Но король прибыл с большим вооруженным отрядом, и бонды были предупреждены о том, чтобы не начинать драку, если сам Олав не рвется в бой, а дождаться подкрепления из соседних усадьб.Вскоре после того, как отряд короля вышел на берег в Стейнкьере, в Эгга прискакал оттуда человек. Это был один из исландцев, остановившихся там, товарищ Гицура и Сигвата. Он сказал, что король требует от них вторую половину пошлины, которую ему задолжал ярл Хакон. Им совсем не хотелось впутывать в это дело мало знакомого им хёвдинга, но их корабль попал в руки конунга, и тот сказал, что либо они немедленно заплатят ему, либо отправятся с ним в Ладе, где будет особый разговор.Исландец сказал, что Эльвиру нужно спешить, потому что конунг разузнал, что в Эгга собралась дружина. Эльвира это мало обрадовало, он рассчитывал на то, что Олав не узнает об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31