https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/mini-dlya-tualeta/
тот, кто не мог заняться любовью с женщиной по первому требованию, с удовольствием или без удовольствия, должен был раньше или позже залететь…
Был ли Юзеф Марын конченым навсегда, значит, профессионально непригодным, хоть об этом еще не знали те, кто его сюда вызвал? И отчего он стал таким конченым? Из-за двух месяцев следственного изолятора или из-за единственного свидания с Эрикой, когда она призналась ему, что ее тошнило от его сексуальных подвигов и что она уходит к такому, который на это не способен, но который любит ее. А потом навалился страх, что он в самом деле уже не способен совершать это по первому требованию, потому что секс не был чем-то таким важным, как он когда-то думал. Из-за этого страха он так сильно и нервозно реагировал на скрип кровати над его головой.
Там, в лесничестве, к нему пришли мысли о любви, которой он никогда не переживал. И он начал подробно анализировать свое супружество с Эрикой и пришел к выводу, что с самого начала не все складывалось между ними наилучшим образом.
То было очень нервное время. Из страны приходили известия все более тревожные, а иногда попросту грозные. Там рухнул какой-то порядок, и хотя Иво Бундер по-прежнему шутил и объяснял, что все и вся может измениться, только они, то есть такие люди, как два господина Б. (Бундер и Баллоу), всегда будут нужны и остаются на своих местах, однако у Эрики и Баллоу нарастало беспокойство. Наступил даже такой день, когда Баллоу заметил, что за ним следит его собственная жена, не из ревности же, потому что об этом в их профессии не могло быть и речи. Он сказал ей об этом, и она расплакалась, не объяснив ему, однако, почему следила за ним. Она посоветовала ему – что тоже настораживало, – чтобы он был осторожнее с Иво Бундером и не очень ему доверял. Забавное предложение для Баллоу, который в самом деле понятия не имел, кем был Иво Бундер и где он жил. Впрочем, он любил Иво Бундера за его веселость и приветливость, за какую-то странную чистоту – так назвал Баллоу тот удивительный факт, что, постоянно сталкиваясь с грязными делишками, сам Бундер не становился грязнее внутри. В приступе искренности он сказал Баллоу: он, завсегдатай борделей и подозрительных кабачков, любит свою жену и своих детей, верит в любовь чистую и большую. Баллоу знал, что человек может быть раздвоен, может быть и чистым, и грязным, но только до определенной степени. Они ведь не были чиновниками, заканчивающими службу в определенное время и после закрытия конторы спешащими в свои семейные гнездышки. Поэтому он не верил в существование такого места на земле, где Иво Бундер перестает быть бдительным. Он сказал об этом Бундеру, а тот только рассмеялся и ответил: «Ты прав, хотя этого и не понимаешь. А не понимаешь потому, что до сих пор тебе удается работать только на одну фирму. К сожалению, долго это невозможно. Ты тоже когда-нибудь будешь выполнять работу для нескольких фирм сразу. Тогда ты поймешь, что нет добра и зла и человек всегда остается чистым, если ему хорошо платят. Впрочем, если почувствуешь себя грязным, приготовь себе ванну получше, чаще мойся и купи дорогой шампунь». Он передал эти слова Эрике, но она тогда стала еще более недоверчивой. «Будь осторожен, Кристофер, – сказала она. – Не каждую грязь можно смыть самым дорогим шампунем».
Тем временем из его родной страны хлынули огромные толпы людей, и фирма требовала информации, что делают некоторые из них, как устраиваются, как хотят отомстить за то, что с ними случилось. Баллоу занялся ими с некоторым внутренним сопротивлением, потому что это уже были дела политические, а он не разбирался в политике, а что важнее – не любил копаться в таких делах. Его делом была человеческая грязь, измена, продажность, обман, а некоторые из тех, за кем ему приказали наблюдать, казались ему людьми благородными, честными, наполненными каким-то внутренним огнем желания творить добро по своему разумению и в своем понимании. Конечно, попадались и такие, которые только и ждали, чтобы их кто-нибудь купил, и чаще всего таких покупали, потому что на них была грязь и у них были липкие руки. Но фирма приказывала доставлять информацию обо всех наиболее активных, и Баллоу волей-неволей должен был это выполнять. Это нагоняло на него смертельную тоску, потому что не требовало той точности, с которой он привык действовать. Новая работа не связывалась в его представлении с опасностью и риском, которые он полюбил. Но выполнение этих заданий фирмы оказалось необычайно трудоемким. Это понимали в фирме и поэтому передали ему деньги и приказ завербовать нескольких сотрудников. Некоторых он нашел сам, некоторых, к сожалению, получил от Бундера, который давно держал их в руках и уступил за небольшую плату. Это была явная ошибка, на которую ему тут же указала Эрика, потому что можно торговать информацией, но торговля людьми во много раз опаснее. Бундер знал нескольких людей, которых знал и Баллоу. Но откуда Баллоу мог раздобыть столько заслуживающих доверия людей, чтобы выполнить задание фирмы?
Пришла зима, и в один прекрасный день ему позвонил Иво Бундер, сказав пароль: «Это господин Фельдман?» – «Нет. Ошибка». Как обычно, они встретились в условленное время возле замерзшего в это время года озерка в парке Монсуар. Баллоу приехал на встречу на своей машине, Бундер приехал на метро, что немного удивило Баллоу. Впрочем, поводов для удивления и беспокойства вскоре нашлось больше. Иво предложил поговорить в квартире. У него были три или четыре квартиры в разных кварталах города, но поехали они туда, где Баллоу еще ни разу не был, за город, на виллу, заросшую глицинией. На калитке в высокой фигурной решетке виднелась элегантная табличка с фамилией Эмануэль Краузе. В маленьком садике стояла снежная баба в старой шляпе и с метлой под мышкой. В этом доме, видимо, были дети, женщина, но они уже, наверное, спали. Иво провел Баллоу на что-то вроде остекленной и хорошо отапливаемой террасы с экзотическими растениями. Он принес еды и немного вина. А также бумажные папки. Двенадцать папок – Баллоу хорошо это запомнил, потому что, разговаривая, Бундер все время ими играл, тасовал их, перекладывал.
То, что он говорил, ошеломляло, можно сказать, даже уничтожало. Бундер решил уйти с работы, хотя сам тысячу раз говорил Баллоу, что это невозможно.
– Мы всегда вращались среди акул, – сказал Иво. – И в какой-то мере сами стали акулами. Мы изучили правила большой игры и умели играть с сильными партнерами. Но в последнее время на нашем рынке появилось множество мелких фирм с большим капиталом. Мы могли ужиться с акулами, но забыли, что существуют пираньи. А когда такая пиранья вцепится в тебя, можешь избавиться от нее, только оторвав ее от себя вместе с куском живого мяса. И со мной случилось именно это. Меня схватила пиранья, потому что я был неосторожен и обращал внимание исключительно на акул. Единственный раз в жизни я попался, Баллоу, я, твой гроссмейстер и учитель. Я попался и вынужден был начать работать на одну маленькую фирму. Это случается в нашем деле, ты об этом знаешь. что дело в том, что эта маленькая фирма попросту лопнула и кто-то свалил на меня всю вину за это. Говнюки из таких маленьких фирм хуже акул. Они хотят со мной разделаться. Убьют, чтобы потом свалить на меня всю вину за свое банкротство. Ни ты, ни кто-то другой из твоей фирмы меня не спасет. Я должен найти безопасное убежище, по крайней мере на какое-то время, хороших защитников и поэтому выхожу из нашего сотрудничества.
– Я помогу тебе бежать, – предложил Баллоу.
– За мной постоянно следят. Поэтому я приехал на встречу с тобой на метро, поэтому мы сидим с тобой тут, а не в другом месте. И поэтому ты сейчас отвезешь меня в центр города.
Конечно, Баллоу должен был поступить так, как это предусмотрено инструкцией и чему учил его сам Бундер. Он, однако, не сделал ничего такого, потому что любил Иво. Самое же важное, что он ему доверял. Еще ему доверял.
Он не сделал протестующего жеста, не сказал ни слова, когда тот положил девять папок в плоский чемоданчик и три унес в глубь квартиры. Потом – а уже приближался поздний зимний рассвет – он привез Бундера в центр города, и там они зашли в маленькое, только что открывшееся бистро. Они выпили по чашке черного кофе и съели по свежему рогалику. Это там, в этом бистро, Бундер вдруг положил ему руку на плечо и сказал:
– Передай своим, что я влип в поганую историю и должен отказаться от работы. Передай, что никого из твоей фирмы я не выдам. Но я тоже хочу жить, Баллоу, и поэтому должен сделать то, что сделаю.
Сказав это, он взял в руку свой чемоданчик и вышел из бистро. Баллоу двинулся за ним, но Бунде обернулся и бросил ему обычным шутливым тоном:
– Зачем ты идешь за мной? Это опасно.
Несмотря на эту угрозу, Баллоу пошел за Бундером и видел, как тот пересек несколько улиц и вошел в здание полиции. С этого момента он перестал доверять Бундеру, ни одно его слово уже не казалось ему правдивым. Он вскочил в машину, поехал в дом на Сквер Северин, за четверть часа упаковал вещи свои и Эрики и помчался в аэропорт.
Того, что они тогда оба пережили, он не мог вспоминать без внутренней муки. «Я говорила тебе, предупреждала», – только раз обратилась к нему Эрика. У них не было визы в родную страну, поэтому после прилета их задержали в аэропорту. Баллоу позвонил в фирму, и тут же за ними приехали двое.
Они были очень молоды, красивы, элегантны и вежливы. Они говорили: «Пожалуйста, садитесь поудобнее. Пожалуйста, расслабьтесь». Угощали сигаретами. А когда он хотел угостить их своими и полез в карман, его схватили за руки. «Пожалуйста, не делайте этого перед личным досмотром, иначе мы наденем вам наручники». Баллоу был добродушен, расслаблен, чувствовал себя хорошо. Он посмотрел на свои узкие ладони карманного вора и сказал им с улыбкой, что если они взяли с собой стандартные наручники, то он покажет им, как от них освобождаться. Они улыбнулись и сказали, что это была только шутка, у них нет с собой никаких наручников. Позже они тоже были вежливыми, но и он не сопротивлялся. Ему велели раздеться догола, взяли его вещи, а ему дали тюремное тряпье. Так он оказался в месте, которое они назвали «безопасным», потому что тюрьмой это, конечно, не было, а была удобная комната с телевизором и радио, диваном, письменным столом, даже с пишущей машинкой. Но окна были зарешечены и выходили в огороженный высокими стенами сад, по которому время от времени в обществе этих юношей он мог погулять часок, а иногда и дольше. Его проверяли на детекторе лжи, потом были долгие, многочасовые допросы, которые они называли беседами. Расспрашивал Баллоу его бывший начальник, тот самый, который первый раз посылал его за границу, и еще один, которого он не знал. Вопросы были однообразными и вертелись вокруг одного и того же: как случилось, что, несмотря на предупреждение Эрики, он не сориентировался в том, что собирается сделать Иво Бундер. Сколько папок взял с собой Иво Бундер, что оставил, какие и кого компрометирующие документы и фотографии содержались в папках, которые он забрал с собой в полицию, а что содержалось в папках, которые он оставил. Что он говорил в ту ночь – точно, слово в слово, фразу за фразой. Какое у него было выражение лица, что говорил тогда Баллоу и что означает то, что он любил Бундера. Ему велели также объяснить, почему он поддался панике, раз Бундер уверял, что не выдаст его, и в самом деле никого из их фирмы до сих пор не выдал.
Кормили его хорошо, по внутреннему телефону он мог попросить кофе или чай, но в двери был глазок. Из факта, что только четыре человека вступали с ним в контакт, он сделал вывод, что, видимо, вскоре ему велят снова выехать за границу. Ему вручили анкету с вопросами по поводу дел, которыми он занимался, и попросили, чтобы он подробно на них ответил. Целыми днями и даже ночами он писал на машинке свой отчет. Каких мест – ресторанов, кофеен, бистро – надо избегать. В каких можно встретить педерастов, в каких – лесбиянок. Где проще всего завязать контакт с людьми из чужих, фирм, как надо одеваться, какие сигареты курить, в каких отелях существуют два или три выхода. В каких случаях надо избегать летать самолетами, а в каких – ездить поездами или на машине. Шесть недель спустя получилась целая книга, которую у него забрали и, похоже, размножили: он тоже когда-то должен был читать такие отчеты. Но дела Бундера он не смог объяснить до конца, и это бросало мрачную тень на все, что он говорил. Ведь как объяснишь, что любил кого-то, и это усложняло все дело. К чертям, ведь он не мог отрицать, что на собственной машине довез Бундера почти до самого здания полиции. А раз так, то откуда эта страшная паника, бегство, которое могло броситься кому-то в глаза? Нужно было просто сменить место жительства, украсть у кого-нибудь паспорт и работать дальше. Ошибка, явная ошибка в работе.
И это свидание с Эрикой, которая высказала ему правду об их совместной жизни и заявила, что уходит к кому-то другому, с кем она познакомилась и кого полюбила. «Не хочу я туда возвращаться», – взорвался он во время очередной беседы, которая была допросом. Они посмотрели на него как на сумасшедшего. «Само собой разумеется, что вы уже не сможете туда вернуться». Но, видимо, они все-таки не сказали правду, потому что его по-прежнему видели только четверо. Пока, наконец, ему не вернули его вещи, даже ремень из крокодильей кожи со спрятанной в нем тоненькой железкой и чужими деньгами, каждую мелочь, вынутую из его карманов, и не отвезли домой. Ему вручили удостоверение личности на имя Юзефа Марына и попросили, чтобы он, однако, не покидал своей квартиры. Три, нет, даже четыре дня он жил в этой квартире вместе с Эрикой. Она готовила ему еду, но они не разговаривали друг с другом ни о прошлом, ни о будущем. Они не спали вместе, впрочем, с ним случилось что-то странное – у него пропала охота к этим делам. Он чувствовал себя измученным, выжженным дотла. Он читал, спал, смотрел телевизор, бродил по квартире в мягких шлепанцах. На четвертый день за ним приехали на машине, вручили приказ о назначении на должность охотинспектора, ждали, пока он упаковывал вещи и садился в поезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Был ли Юзеф Марын конченым навсегда, значит, профессионально непригодным, хоть об этом еще не знали те, кто его сюда вызвал? И отчего он стал таким конченым? Из-за двух месяцев следственного изолятора или из-за единственного свидания с Эрикой, когда она призналась ему, что ее тошнило от его сексуальных подвигов и что она уходит к такому, который на это не способен, но который любит ее. А потом навалился страх, что он в самом деле уже не способен совершать это по первому требованию, потому что секс не был чем-то таким важным, как он когда-то думал. Из-за этого страха он так сильно и нервозно реагировал на скрип кровати над его головой.
Там, в лесничестве, к нему пришли мысли о любви, которой он никогда не переживал. И он начал подробно анализировать свое супружество с Эрикой и пришел к выводу, что с самого начала не все складывалось между ними наилучшим образом.
То было очень нервное время. Из страны приходили известия все более тревожные, а иногда попросту грозные. Там рухнул какой-то порядок, и хотя Иво Бундер по-прежнему шутил и объяснял, что все и вся может измениться, только они, то есть такие люди, как два господина Б. (Бундер и Баллоу), всегда будут нужны и остаются на своих местах, однако у Эрики и Баллоу нарастало беспокойство. Наступил даже такой день, когда Баллоу заметил, что за ним следит его собственная жена, не из ревности же, потому что об этом в их профессии не могло быть и речи. Он сказал ей об этом, и она расплакалась, не объяснив ему, однако, почему следила за ним. Она посоветовала ему – что тоже настораживало, – чтобы он был осторожнее с Иво Бундером и не очень ему доверял. Забавное предложение для Баллоу, который в самом деле понятия не имел, кем был Иво Бундер и где он жил. Впрочем, он любил Иво Бундера за его веселость и приветливость, за какую-то странную чистоту – так назвал Баллоу тот удивительный факт, что, постоянно сталкиваясь с грязными делишками, сам Бундер не становился грязнее внутри. В приступе искренности он сказал Баллоу: он, завсегдатай борделей и подозрительных кабачков, любит свою жену и своих детей, верит в любовь чистую и большую. Баллоу знал, что человек может быть раздвоен, может быть и чистым, и грязным, но только до определенной степени. Они ведь не были чиновниками, заканчивающими службу в определенное время и после закрытия конторы спешащими в свои семейные гнездышки. Поэтому он не верил в существование такого места на земле, где Иво Бундер перестает быть бдительным. Он сказал об этом Бундеру, а тот только рассмеялся и ответил: «Ты прав, хотя этого и не понимаешь. А не понимаешь потому, что до сих пор тебе удается работать только на одну фирму. К сожалению, долго это невозможно. Ты тоже когда-нибудь будешь выполнять работу для нескольких фирм сразу. Тогда ты поймешь, что нет добра и зла и человек всегда остается чистым, если ему хорошо платят. Впрочем, если почувствуешь себя грязным, приготовь себе ванну получше, чаще мойся и купи дорогой шампунь». Он передал эти слова Эрике, но она тогда стала еще более недоверчивой. «Будь осторожен, Кристофер, – сказала она. – Не каждую грязь можно смыть самым дорогим шампунем».
Тем временем из его родной страны хлынули огромные толпы людей, и фирма требовала информации, что делают некоторые из них, как устраиваются, как хотят отомстить за то, что с ними случилось. Баллоу занялся ими с некоторым внутренним сопротивлением, потому что это уже были дела политические, а он не разбирался в политике, а что важнее – не любил копаться в таких делах. Его делом была человеческая грязь, измена, продажность, обман, а некоторые из тех, за кем ему приказали наблюдать, казались ему людьми благородными, честными, наполненными каким-то внутренним огнем желания творить добро по своему разумению и в своем понимании. Конечно, попадались и такие, которые только и ждали, чтобы их кто-нибудь купил, и чаще всего таких покупали, потому что на них была грязь и у них были липкие руки. Но фирма приказывала доставлять информацию обо всех наиболее активных, и Баллоу волей-неволей должен был это выполнять. Это нагоняло на него смертельную тоску, потому что не требовало той точности, с которой он привык действовать. Новая работа не связывалась в его представлении с опасностью и риском, которые он полюбил. Но выполнение этих заданий фирмы оказалось необычайно трудоемким. Это понимали в фирме и поэтому передали ему деньги и приказ завербовать нескольких сотрудников. Некоторых он нашел сам, некоторых, к сожалению, получил от Бундера, который давно держал их в руках и уступил за небольшую плату. Это была явная ошибка, на которую ему тут же указала Эрика, потому что можно торговать информацией, но торговля людьми во много раз опаснее. Бундер знал нескольких людей, которых знал и Баллоу. Но откуда Баллоу мог раздобыть столько заслуживающих доверия людей, чтобы выполнить задание фирмы?
Пришла зима, и в один прекрасный день ему позвонил Иво Бундер, сказав пароль: «Это господин Фельдман?» – «Нет. Ошибка». Как обычно, они встретились в условленное время возле замерзшего в это время года озерка в парке Монсуар. Баллоу приехал на встречу на своей машине, Бундер приехал на метро, что немного удивило Баллоу. Впрочем, поводов для удивления и беспокойства вскоре нашлось больше. Иво предложил поговорить в квартире. У него были три или четыре квартиры в разных кварталах города, но поехали они туда, где Баллоу еще ни разу не был, за город, на виллу, заросшую глицинией. На калитке в высокой фигурной решетке виднелась элегантная табличка с фамилией Эмануэль Краузе. В маленьком садике стояла снежная баба в старой шляпе и с метлой под мышкой. В этом доме, видимо, были дети, женщина, но они уже, наверное, спали. Иво провел Баллоу на что-то вроде остекленной и хорошо отапливаемой террасы с экзотическими растениями. Он принес еды и немного вина. А также бумажные папки. Двенадцать папок – Баллоу хорошо это запомнил, потому что, разговаривая, Бундер все время ими играл, тасовал их, перекладывал.
То, что он говорил, ошеломляло, можно сказать, даже уничтожало. Бундер решил уйти с работы, хотя сам тысячу раз говорил Баллоу, что это невозможно.
– Мы всегда вращались среди акул, – сказал Иво. – И в какой-то мере сами стали акулами. Мы изучили правила большой игры и умели играть с сильными партнерами. Но в последнее время на нашем рынке появилось множество мелких фирм с большим капиталом. Мы могли ужиться с акулами, но забыли, что существуют пираньи. А когда такая пиранья вцепится в тебя, можешь избавиться от нее, только оторвав ее от себя вместе с куском живого мяса. И со мной случилось именно это. Меня схватила пиранья, потому что я был неосторожен и обращал внимание исключительно на акул. Единственный раз в жизни я попался, Баллоу, я, твой гроссмейстер и учитель. Я попался и вынужден был начать работать на одну маленькую фирму. Это случается в нашем деле, ты об этом знаешь. что дело в том, что эта маленькая фирма попросту лопнула и кто-то свалил на меня всю вину за это. Говнюки из таких маленьких фирм хуже акул. Они хотят со мной разделаться. Убьют, чтобы потом свалить на меня всю вину за свое банкротство. Ни ты, ни кто-то другой из твоей фирмы меня не спасет. Я должен найти безопасное убежище, по крайней мере на какое-то время, хороших защитников и поэтому выхожу из нашего сотрудничества.
– Я помогу тебе бежать, – предложил Баллоу.
– За мной постоянно следят. Поэтому я приехал на встречу с тобой на метро, поэтому мы сидим с тобой тут, а не в другом месте. И поэтому ты сейчас отвезешь меня в центр города.
Конечно, Баллоу должен был поступить так, как это предусмотрено инструкцией и чему учил его сам Бундер. Он, однако, не сделал ничего такого, потому что любил Иво. Самое же важное, что он ему доверял. Еще ему доверял.
Он не сделал протестующего жеста, не сказал ни слова, когда тот положил девять папок в плоский чемоданчик и три унес в глубь квартиры. Потом – а уже приближался поздний зимний рассвет – он привез Бундера в центр города, и там они зашли в маленькое, только что открывшееся бистро. Они выпили по чашке черного кофе и съели по свежему рогалику. Это там, в этом бистро, Бундер вдруг положил ему руку на плечо и сказал:
– Передай своим, что я влип в поганую историю и должен отказаться от работы. Передай, что никого из твоей фирмы я не выдам. Но я тоже хочу жить, Баллоу, и поэтому должен сделать то, что сделаю.
Сказав это, он взял в руку свой чемоданчик и вышел из бистро. Баллоу двинулся за ним, но Бунде обернулся и бросил ему обычным шутливым тоном:
– Зачем ты идешь за мной? Это опасно.
Несмотря на эту угрозу, Баллоу пошел за Бундером и видел, как тот пересек несколько улиц и вошел в здание полиции. С этого момента он перестал доверять Бундеру, ни одно его слово уже не казалось ему правдивым. Он вскочил в машину, поехал в дом на Сквер Северин, за четверть часа упаковал вещи свои и Эрики и помчался в аэропорт.
Того, что они тогда оба пережили, он не мог вспоминать без внутренней муки. «Я говорила тебе, предупреждала», – только раз обратилась к нему Эрика. У них не было визы в родную страну, поэтому после прилета их задержали в аэропорту. Баллоу позвонил в фирму, и тут же за ними приехали двое.
Они были очень молоды, красивы, элегантны и вежливы. Они говорили: «Пожалуйста, садитесь поудобнее. Пожалуйста, расслабьтесь». Угощали сигаретами. А когда он хотел угостить их своими и полез в карман, его схватили за руки. «Пожалуйста, не делайте этого перед личным досмотром, иначе мы наденем вам наручники». Баллоу был добродушен, расслаблен, чувствовал себя хорошо. Он посмотрел на свои узкие ладони карманного вора и сказал им с улыбкой, что если они взяли с собой стандартные наручники, то он покажет им, как от них освобождаться. Они улыбнулись и сказали, что это была только шутка, у них нет с собой никаких наручников. Позже они тоже были вежливыми, но и он не сопротивлялся. Ему велели раздеться догола, взяли его вещи, а ему дали тюремное тряпье. Так он оказался в месте, которое они назвали «безопасным», потому что тюрьмой это, конечно, не было, а была удобная комната с телевизором и радио, диваном, письменным столом, даже с пишущей машинкой. Но окна были зарешечены и выходили в огороженный высокими стенами сад, по которому время от времени в обществе этих юношей он мог погулять часок, а иногда и дольше. Его проверяли на детекторе лжи, потом были долгие, многочасовые допросы, которые они называли беседами. Расспрашивал Баллоу его бывший начальник, тот самый, который первый раз посылал его за границу, и еще один, которого он не знал. Вопросы были однообразными и вертелись вокруг одного и того же: как случилось, что, несмотря на предупреждение Эрики, он не сориентировался в том, что собирается сделать Иво Бундер. Сколько папок взял с собой Иво Бундер, что оставил, какие и кого компрометирующие документы и фотографии содержались в папках, которые он забрал с собой в полицию, а что содержалось в папках, которые он оставил. Что он говорил в ту ночь – точно, слово в слово, фразу за фразой. Какое у него было выражение лица, что говорил тогда Баллоу и что означает то, что он любил Бундера. Ему велели также объяснить, почему он поддался панике, раз Бундер уверял, что не выдаст его, и в самом деле никого из их фирмы до сих пор не выдал.
Кормили его хорошо, по внутреннему телефону он мог попросить кофе или чай, но в двери был глазок. Из факта, что только четыре человека вступали с ним в контакт, он сделал вывод, что, видимо, вскоре ему велят снова выехать за границу. Ему вручили анкету с вопросами по поводу дел, которыми он занимался, и попросили, чтобы он подробно на них ответил. Целыми днями и даже ночами он писал на машинке свой отчет. Каких мест – ресторанов, кофеен, бистро – надо избегать. В каких можно встретить педерастов, в каких – лесбиянок. Где проще всего завязать контакт с людьми из чужих, фирм, как надо одеваться, какие сигареты курить, в каких отелях существуют два или три выхода. В каких случаях надо избегать летать самолетами, а в каких – ездить поездами или на машине. Шесть недель спустя получилась целая книга, которую у него забрали и, похоже, размножили: он тоже когда-то должен был читать такие отчеты. Но дела Бундера он не смог объяснить до конца, и это бросало мрачную тень на все, что он говорил. Ведь как объяснишь, что любил кого-то, и это усложняло все дело. К чертям, ведь он не мог отрицать, что на собственной машине довез Бундера почти до самого здания полиции. А раз так, то откуда эта страшная паника, бегство, которое могло броситься кому-то в глаза? Нужно было просто сменить место жительства, украсть у кого-нибудь паспорт и работать дальше. Ошибка, явная ошибка в работе.
И это свидание с Эрикой, которая высказала ему правду об их совместной жизни и заявила, что уходит к кому-то другому, с кем она познакомилась и кого полюбила. «Не хочу я туда возвращаться», – взорвался он во время очередной беседы, которая была допросом. Они посмотрели на него как на сумасшедшего. «Само собой разумеется, что вы уже не сможете туда вернуться». Но, видимо, они все-таки не сказали правду, потому что его по-прежнему видели только четверо. Пока, наконец, ему не вернули его вещи, даже ремень из крокодильей кожи со спрятанной в нем тоненькой железкой и чужими деньгами, каждую мелочь, вынутую из его карманов, и не отвезли домой. Ему вручили удостоверение личности на имя Юзефа Марына и попросили, чтобы он, однако, не покидал своей квартиры. Три, нет, даже четыре дня он жил в этой квартире вместе с Эрикой. Она готовила ему еду, но они не разговаривали друг с другом ни о прошлом, ни о будущем. Они не спали вместе, впрочем, с ним случилось что-то странное – у него пропала охота к этим делам. Он чувствовал себя измученным, выжженным дотла. Он читал, спал, смотрел телевизор, бродил по квартире в мягких шлепанцах. На четвертый день за ним приехали на машине, вручили приказ о назначении на должность охотинспектора, ждали, пока он упаковывал вещи и садился в поезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40