— Прекрасно выглядишь! Я бы в тебя влюбилась, если бы…
— Если бы что? — самодовольно улыбнувшись, спросил Себастьян, словно невзначай поправляя отворот черного пиджака и проводя рукой по черному же шелковому галстуку — одного цвета и материала с рубашкой.
— Если бы не была давным-давно в тебя влюблена, — призналась я. И, не удержавшись, добавила: — И все-таки зря ты не купил те зеленые ботинки. Представляешь, какой был бы эффектный контраст?
— Да, только меня бы стали принимать за Олега Попова.
— Действительно, было бы досадно. Ты куда больше похож на Дэвида Копперфильда.
— В таком случае ты будешь моей Клаудией Шиффер, — галантно ответил Себастьян.
— Твои данные устарели. Они больше не жених и невеста. Но все равно спасибо. — Я повертела головой и спросила: — А где наш именинник?
— Он еще не вышел к гостям. Готовится.
— Ой, ужас какой, — внезапно сообразила я, — у меня же нет ничего похожего на подарок!
— Ничего, ты можешь присоединиться к моему.
— А что ты собираешься ему дарить? — Себастьян улыбнулся:
— Одну маленькую, но очень полезную вещицу. Жизнь.
В зале стояла невыносимая духота — клуб явно не был рассчитан на такое количество приглашенных. Мы с Себастьяном пробились к фонтану, от которого шла хоть какая-то свежесть, и присели на парапет.
— Почему ты болтаешь со мной, вместо того чтобы охотиться на убийцу? — спросила я, переводя взгляд с Себастьяна на каменного ангела с чашей, из которой с негромким журчанием текла вода.
— А охота идет вовсю, — улыбнулся Себастьян, зорко вглядываясь в толпу. Я попыталась проследить направление его взгляда, но не увидела ничего любопытного. — Но охотник не должен бегать и суетиться. Однако должен терпеливо ждать, пока появится добыча, чтобы убить ее одним выстрелом.
Я хотела возразить, что терпеливо ждать совсем не означает проводить время в любезничании с дамой сердца, но промолчала, здраво рассудив, что Себастьян всегда знает, что делает, и этим разительно отличается от меня. Мне всегда сложно догадаться, что я выкину в следующую минуту, а потом приходится долго и мучительно напрягать мозги, чтобы объяснить самой себе смысл собственных поступков. Стоит ли удивляться, что из-за таких, как я, всех женщин считают идиотками, неспособными выйти из дому без того, чтобы не сотворить какую-нибудь глупость!
Мимо нас проплыл Захаров со своей блондинкой. Они с Себастьяном обменялись многозначительными взглядами, и парочка пропала в толпе. Это заставило меня отвлечься от разглядывания публики, среди которой мне то и дело мерещились знакомые лица, и спросить:
— Юля здесь не появлялась? — Себастьян, нахмурившись, покачал головой:
— Нет. Борис здесь.
— А Вадим?
Себастьян помолчал и ответил как-то странно:
— А что ему здесь делать?
Я не нашлась, что на это сказать.
Девицы в прихотливо скроенных, но не всегда хорошо сидящих нарядах потягивали через трубочку разноцветные коктейли, рассыпая яркие искры драгоценными камнями. Краснолицые мужчины позвякивали льдом в приземистых стаканах с желтовато-коричневой жидкостью и вытирали салфетками пот на лбах и Шеях. Бедняги официанты имели вид дикий и измученный, несмотря на то что вечер едва начался. По временам то один, то другой подбегал к Себастьяну и о чем-то вполголоса совещался с ним.
Гости постепенно начали собираться в группы, и чем дальше, тем чаще в зале раздавались взрывы хохота. Из динамиков по краям сцены негромко звучала какая-то бесцветная инструментальная музыка. Я огляделась по сторонам, надеясь увидеть Надю или Даниеля, но они куда-то пропали. А тут и Себастьян вдруг коротко бросил:
— Подожди, — и затерялся в толпе.
— Не нравится мне все это, — пробормотала я, тревожно ерзая на не слишком удобном для сидения парапете и на всякий случай проверяя наличие в сумочке пистолета. — Ой не нравится.
Внезапно музыка стихла, и ярко вспыхнувшие прожекторы осветили убранную цветами сцену, на которой появились Кирилл и Листовский — нарядные и торжественные, но, на мой взгляд, несколько мрачноватые. Впрочем, понять их было несложно: мысль о том, что где-то рядом, может быть, всего в нескольких шагах, бродит убийца, вряд ли поднимет им настроение. Разве только сообщнику…
Гости зааплодировали. Послышались чьи-то приветственные выкрики. На сцену даже полетели цветы — можно подумать, что семейство Листовских собирается спеть дуэтом.
Хлебный король покашлял и повернулся к микрофону, но петь, к счастью, не стал. Вместо этого он сказал:
— Мы очень рады видеть вас всех сегодня здесь, у нас в гостях. Приятно иметь много друзей, еще приятнее — видеть их всех вместе в такой замечательный день. Сегодня — праздник для всех, кто любит Кирилла, праздник для меня, его отца… Но главное — это праздник для самого Кирилла. Поэтому я хочу поздравить моего сына и пожелать ему… — Листовский сделал паузу и покрутил в руке бокал, В котором, судя по всему, была простая вода. — Пожелать ему самых обычных вещей, самых простых и важных: счастья, здоровья и долгих лет жизни. За тебя, Кирилл!
Гости одобрительно зашумели. Появились официанты с подносами и бутылками шампанского. Затрещала канонада вылетающих пробок.
Вышел официант и поднялся на сцену к Кириллу. Хлопнула еще одна пробка, шампанское зашипело… Кирилл подождал, пока осядет пена, взял протянутый ему бокал и подошел к микрофону.
— День рождения — праздник детства, поэтому я хочу, чтобы сегодня мы все веселились, как дети. А я буду веселиться больше всех.
И поднял бокал. По залу пронесся стеклянный звон и смех.
Кирилл поднес шампанское к губам.
В следующую секунду лицо его перекосилось и побелело. Выронив бокал, он, хрипя, схватился за горло, сделал шаг… Колени его подогнулись, и он упал навзничь.
Спрыгнув с парапета, я ринулась к сцене, с трудом протискиваясь сквозь толпу. Спины загородили мне обзор, а когда я наконец вынырнула из гущи народа, то увидела неподвижно лежащего Кирилла, возле него Листовского на коленях, двоих охранников и вспрыгивающего на сцену Себастьяна.
Себастьян присел, положил руку Кириллу на шею…
В зале наступила гнетущая тишина.
Поднявшись, Себастьян подошел к микрофону и с трудом произнес:
— Он мертв.
В тишине раздался глухой стук. Это упал Листовский.
Глава 37
ПОКОРИТЕЛЬ ГАЛАКТИКИ
Максимыч с трудом оттолкнулся руками от шершавого ствола сосны — слишком уж долго он стоял на полусогнутых ногах, обнимая ее, как родную. Вдруг жена увидит, ревновать начнет?
Стоять без опоры было нелегко. Сосны плавали вокруг, и сам Максимыч плыл куда-то, но воздух был слишком жидок, чтобы плыть в нем безо всякой поддержки. Сделав несколько беспомощных гребков руками, Максимыч понял, что он в невесомости, и, почему-то очень обрадовавшись этому открытию, запел:
— Свинья в иллюминаторе, свинья в иллюминаторе, свинья в иллюминаторе видна! Как сын грустит о матери…
Допеть ему не удалось — пенек, попавшийся под правую ногу, прервал космический полет на самом интересном месте.
Оправившись после приземления, Максимыч благоразумно решил не рисковать больше жизнью и продолжить свой путь на четвереньках. Этот способ передвижения, не очень трудный и сравнительно безопасный, имел только одно большое неудобство — чтобы смотреть перед собой, надо было задирать голову вверх, а Максимыч, утомленный визитом к шурину, был слишком слаб для таких физических усилий. Но ползти с опущенной головой тоже невозможно, потому что тогда она начинала слишком часто ударяться о деревья. Но голова же Максимцчу была еще нужна — хотя бы для того, чтобы сообразить, какие травки шурин добавляет в самогон? Отчего он получается такой душистый и зеленый? Самогон, понятное дело, а не шурин. Шурин после самогона обычно становится красным, а поскольку закусывает он всегда луком, то и душистым его, при всем уважении, назвать никак нельзя.
Внезапно Максимычу послышался какой-то новый шум. Что-то вроде плеска. Пришлось поднять голову, чтобы посмотреть.
Увиденное Максимычу не очень понравилось. Размышляя о самогоне и шурине, он сбился с курса и теперь очутился на самом краю обрыва.
Внизу шумела, ударяясь о берег, вода. Чернела похожая на какое-то пугало коряга. И что-то белело в воде, покачиваясь на волнах.
Максимыч поморгал, пригляделся и закричал изо всех сил, судорожно пытаясь подняться с четверенек.
Это было человеческое тело.
Глава 38
ПРИЧИНЫ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ
Пробиться во внутренние помещения, куда унесли отца и сына, мне удалось только с большим скандалом. Охранники Листовского, поставленные у двери на страже, стояли насмерть, так что мне пришлось отбросить привычную деликатность в обращении и начать визжать и ругаться последними словами. Только тогда один из громил сходил внутрь и вернулся с разрешением впустить меня.
Проскочив за могучие спины секьюрити, я наткнулась на идущего мне на выручку Даниеля, по инерции изругав и его.
Внутри оказалось гораздо больше народа, чем я ожидала, — не только ангелы, но и Надя, и осунувшийся Борис, и Могила с компанией, и пара каких-то незнакомых мне личностей, и бармен, и официанты, и даже кое-кто из гостей. Листовский лежал на диване. О том, что он еще жив, говорили только изредка моргающие глаза. Возле него сидела заплаканная домработница. Тела Кирилла в комнате не было.
Сразу вслед за мной прибыл Захаров — без дамы, но с недовольной физиономией. И первым делом набросился на Себастьяна:
— Кто говорил мне, что ручается за успех? Ты? Поздравляю! Успех феноменальный! А уж его последствия будут и вовсе сногсшибательными! Готовься, родной, звони адвокатам, потому что я пополам порвусь, но разгоню всю вашу шарашкину контору, а тебя, Шнайдер, и дружка твоего усажу на нары, чего бы мне это ни стоило!
— Знаете, Захаров, за что народ не любит милицию? — совершенно спокойно ответил Себастьян. — За то, что вы очень плохо воспитаны. Совершенно не умеете себя вести.
От такой наглости Захаров даже притих.
— А у меня для вас, между прочим, есть небольшой сюрприз, — продолжал Себастьян и обратился к незнакомым личностям: — Не могли бы вы встать у двери? Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь покинул эту комнату раньше времени.
Личности вопросительно посмотрели на Захарова, из чего я сделала вывод, что они находятся под его началом. Захаров недоверчиво покосился на Себастьяна, но кивнул.
А Себастьян пригласил всех сесть. Сам он остался стоять. Когда присутствующие заняли стулья и кресла, а те, кому места не хватило, опустились на подлокотники и подоконники, он произнес:
— Почти с самого начала стало ясно, что убить Кирилла пытаются не враги Листовско-го: слишком дилетантскими казались попытки. Было ясно, что в этом деле намешано очень много и трудно сразу отделить главное от второстепенного. А времени — в обрез, его всегда мало, когда человеку угрожает смерть. И мы с Даниелем подумали: если убийство замышляют не конкуренты отца-бизнесмена, то кому может быть выгодна смерть сына. Ответ напрашивался сам собой: конечно же, единственному наследнику их обоих! То есть Борису Листовскому.
Борис вскочил со стула:
— Это ложь! Ложь!
— Почему же? — спокойно ответил Себастьян. — Разве вы не нуждались в деньгах? Вы же женатый человек, вам нужно содержать семью.
— Что? — шепотом спросил Листовский и даже сделал попытку приподняться. Могила остановил его.
— Что? — я вытаращила глаза.
— Когда мы искали в загсах заявление Кирилла, то нашли еще одно заявление на ту же фамилию, но по нему брак был зарегистрирован. Юля считалась девушкой Кирилла, но на самом деле уже несколько месяцев была женой Бориса.
Борис молча опустил голову.
— Странно, не правда ли? — продолжал Себастьян. — Вы не очень-то скрывали ваши близкие отношения. Юля справедливо полагала, что Кирилл слишком самонадеян и явно недооценивает своего кузена, чтобы заподозрить его в чем-нибудь. Почему же ваше трио не распадалось? Почему Юля продолжала играть в какую-то странную игру? Мы стали искать причину и нашли ее.
Себастьян подошел к Борису.
— Кирилл вас не уважал. И не любил. Но он использовал вас как рабочую лошадку в своих делах, полагаясь на вашу порядочность. К тому же дела эти были очень и очень темные, так что при случае на вас можно было свалить всю вину, а самому остаться в тени. Одно мне интересно, вы хоть понимали, что отмываете деньги наркомафии?
Борис молча кивнул, у меня снова отвалилась челюсть. Вот это да! Вот так тихоня! А Кирилл-то, Кирилл каков!
— Но Кирилл не учел, что, попав под влияние Юли, вы стали работать на себя: брали деньги, ни слова не говоря Кириллу, прокручивали их и полученную прибыль клали в карман. Убийство Кирилла дало бы вам возможность завладеть всеми деньгами…
— Как вам не стыдно!
Все повернулись на звук голоса.
— Стыдно! — повторила домработница. — Борис прекрасный, чистый мальчик! Как вы можете обвинять его?!
— К сожалению, все, что я сейчас сказал, — правда, — ответил Себастьян. — И это хороший повод для убийства.
— Все это клевета! — Домработница взмахнула кулаком с зажатым в нем мятым платком. — О покойниках плохо не говорят, но Кирилл рос испорченным, избалованным, порочным мальчишкой! У него было много врагов, и его смерти мог желать кто угодно!
— И это правда. Кроме того, Кирилл не знал о махинациях Бориса, а Борис, полагаю, понимал, что забрать все деньги — значит нажить страшных врагов и фактически подписать себе смертный приговор. Были и еще причины, по которым мы перестали подозревать Бориса.
Себастьян замолчал. В комнате наступила тишина, и я почувствовала, что у меня трясутся поджилки.
— А теперь, — сказал Себастьян, — Даниель, будь добр, возьми у Александры Сергеевны ее сумочку.
На лице домработницы отразилось недоумение, смешанное с возмущением:
— Что это значит? — дрожащим голосом спросила она. — Какое вы имеете право? — Она ударила по протянутой за сумочкой руке Даниеля и пронзительно взвизгнула: — Я буду жаловаться! Это незаконно!
Захаров смотрел на женщину с интересом, окончательно забыв про свою злобу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27