Я только заставлю его быть более осторожным, если дам понять, что его отсутствие не осталось незамеченным. Нет— нет, никаких расспросов! Теперь на моей стороне есть, хоть и небольшое, но преимущество — я знаю о нем больше, чем он думает. Может быть, представится случай сыграть на этом. Пускай он думает, что я наивная, доверчивая дурочка… О господи, а ведь это тот самый мальчишка, с которым мы, наступая друг другу на ноги, танцевали все медленные танцы на дискотеке под открытым небом. Ведь это о нем я думала ночи напролет под хоровое пение цикад и с его именем на губах просыпалась под оглушительные звуки горна, раздающиеся из репродуктора, укрепленного по чьей—то злой воле прямо на балконе нашей палаты! Счастливое пионерское лето, любовь до гроба, длящаяся две лагерные смены, и безмятежная детская глупость — все это ушло навсегда, словно никогда и не было…
Выйдя из отведенной мне комнаты, я поднялась на второй этаж, на всякий случай держа туфли в руке — мне не хотелось никого разбудить, особенно Юлю. Мне почему—то казалось, что поутру, спросонья, у нее еще более скверный характер, чем обычно. У двери Кирилла я остановилась и прислушалась. Потом осторожно повернула ручку и надавила на нее. Дверь не поддалась. Тогда я прижалась к ней ухом и прислушалась. Ни звука. Я тихонько вздохнула. Значит, проверить, на месте ли Кирилл, можно, только заглянув в окно. Ну, уж дудки! Не лезть же на второй этаж! Да я перебужу весь дом! Если только сходить за лестницей в сарай… А если я попадусь на глаза охранникам? Они же на смех меня поднимут! И велят не заниматься не своим делом…
К моему большому счастью, за дверью вдруг громко всхрапнули и что—то промычали сквозь сон. Кирилл на месте! И мне не нужно заниматься акробатикой!
Весьма довольная судьбой, я спустилась вниз, прошла через безлюдную полутемную гостиную и очутилась на веранде.
От распахнутой двери на крыльцо по дощатому полу тянулась, словно желтая ковровая дорожка, солнечная полоса. Посреди этой полосы с большим комфортом расположилась трехцветная бело—рыже—черная кошка. При моем появлении она открыла зеленые глаза и звонко мурлыкнула. Я дружелюбно помахала ей рукой, оглянулась по сторонам… и удивленно подняла брови.
В плетеном кресле с высокой спинкой сидела совершенно незнакомая мне женщина лет сорока, погруженная в чтение «Каравана историй».
— Доброе утро, — сказала я, не столько ради приветствия, сколько ради желания привлечь к себе внимание.
Женщина подняла голову и улыбнулась:
— Доброе утро! А вы, наверное, Марина?
— Да, — недоумевая, ответила я. — А…
— Меня зовут Александра Сергеевна, — предвосхищая мой вопрос, объяснила она. — Я домработница у Андрея Евгеньевича.
— Когда вы приехали? — удивлялась я.
— Где—то час назад, может, чуть побольше… Вчера не получилось — надо было убраться перед отъездом, приготовить все для Андрея Евгеньевича, чтобы он до пятницы мог нормально питаться. А сегодня утром посадила Маню в корзинку, села в такси — и вот я здесь. Хотите позавтракать? — Она встала, положила журнал на сиденье. — Сейчас я что—нибудь приготовлю…
— Нет— нет, — торопливо ответила я. — Я пойду, прогуляюсь немножко. А поем попозже, вместе со всеми.
И, перешагнув через кошку, вышла на крыльцо.
Охранников не было видно. Я обошла дом и обнаружила под окном Кирилла белесого Варфоломея. Пожелав и ему доброго утра — он только кивнул, глядя на меня не слишком приветливо, что объяснялось, очевидно, недостатком воспитания, — я успокоилась за Кирилла и пошла к главному входу. Гуляние по участку меня больше не вдохновляло, мне хотелось посмотреть окрестности.
Вчера, направляясь к озеру, мы от ворот свернули налево. Озеро я решила оставить на потом и свернула направо.
И минут через двадцать вышла к железнодорожным путям. Чуть поодаль виднелась платформа с ожидающими прихода электрички местными обитателями.
Возле перехода в рядок выстроились старушки, торгующие плодами своих садов и огородов. Завидев меня, они заметно оживились.
— Подходи, дочка! Бери вот семечки! Хочешь — подсолнечные, хочешь тыквенные!
— А вот яблочки, смотри какие — чистенькие, беленькие, одно к одному. А пахнут—то, как, ты понюхай!
— Огурчики, помидорчики!
— Цветочков не нужно? Дешево отдам.
— Молочко вот! Только надоила, еще теплое! Вкусное! Сама попробуй! Ты вон какая бледненькая да худенькая, тебе молочко надо пить! Зарумянишься, от парней отбоя не будет!
— Спасибо, да у меня денег—то при себе нет, — робко призналась я.
— Да ты выпей, выпей стаканчик—то! — воскликнула маленькая кругленькая старушка, обставленная банками с молоком. — Нешто мне для хорошего—то человека жалко? А потом придешь, купишь, сколько тебе надо. На, дочка, пей… Ты сама—то откуда? Что—то я тебя здесь никогда раньше не видела.
Потрясенная таким радушием, я взяла протянутую мне алюминиевую кружку и сделала большой глоток. Молоко действительно оказалось очень вкусным. Старушка смотрела на меня с жадным любопытством, ожидая ответа. Я сделала еще один глоток и сообщила:
— Я у Листовских на даче гощу, если знаете таких…
— А чего ж мне их не знать! — всплеснула рукам и старушка. — Александра—то Сергеевна ихняя всегда у нас молоко покупает, ей мой старый кажную субботу по десять литров привозит. Сынок хозяйский молоко очень любит, помногу пьет. Племянник — тот не так, тот все больше квас, а сынок — очень, очень любит…
— Он вроде чуть в озере не утонул недавно? — с невинным видом спросила я.
— Ой, дочка, и не говори, ужас—то какой! Ребята наши, местные, которые рядом были, когда его из воды вытащили, рассказывали — синий весь был, словно покойник!
— Да что это ты, Матвевна, ерунду какую—то говоришь! — возразила дородная старуха с яблоками, величественно восседавшая на пустом ящике. Хотя она сидела, а ее круглая соседка стояла, роста они были почти одинакового.
— Не был он синий! Свояк мой, Петька, говорит — не был он синий, даже сознания не терял!
— Да как же не терял, Петровна, как же не терял, если его из воды—то на руках вынесли. А говорил—то он что — видел, мол, я ее, видел! Ребята спрашивают: кого видел—то? А он смотрит и глазами — хлоп, хлоп! Видать, уж душа у него стала отлетать, богородица ему и померещилась. Пришла, видать, чтобы душу—то его в мир иной проводить…
— Слушаю я тебя, Матвевна, и прям удивляюсь! Станет богородица за каждой душой сама на землю спускаться! Да ладно еще на землю! Под водой—то ей что делать?
— Кого же он тогда мог видеть? — спросила я.
— Да мало ли кого? Может, коряга его какая напугала или рыба!
— А может, утопленник? — боязливо предположила старушка с семечками.
— Ну, чтоб утопленника увидеть, самому тонуть не обязательно! — сказала старушка с цветами.
Почему—то эти слова вызвали у старушенций взрыв оглушительного визгливого хохота. При общем смехе старушка с цветами добавила:
— Зенки получше залил — и в кино ходить не надо!
Хохот усилился.
— А в чем дело—то? — спросила я у круглой старушки.
— Да у Петровны мужик ейный тут надысь в лесу Аньку Кузнецову видел, а она уж, почти, год как в озере утопла.
Но тут дородная Петровна, насупившись, поднялась с ящика. Смех тотчас стих — и неудивительно. Петровна была на две, а то и на три головы выше всех старушенций и гораздо шире каждой.
— Мужик мой, конечно, бражку любит, но только я вам, бабы, так скажу: никогда еще ему такое не мерещилось. Я видела, какой он ко мне прибежал, после того как Аньку в лесу увидел. И вы смейтесь, сколько хотите, а только я теперь ночью сама ни в лес, ни к озеру не пойду и детей с внуками не пущу!
Старушки дружно загалдели, и разговор почему—то перескочил на детей и внуков. Эта тема не сильно меня интересовала, и я потихоньку отправилась восвояси. К тому же мне не терпелось позвонить Себастьяну и поделится с ним новостями. А еще мне непременно нужно было задать ему один важный вопрос, который — я поняла только сейчас — и был той самой тревожной мыслью, разбудившей меня сегодня утром.
Почему так плохо охраняют Кирилла?
Глава 19
ВОЛКОВ БОЯТЬСЯ…
— Придумал! — воскликнул Себастьян и взял на рояле такой траурный аккорд, что Даниель чуть не свалился со стула.
До открытия клуба было еще далеко. Даниель с ворохом бумаг и чашкой кофе устроился за столиком возле сцены, привычно терзая зубами ни в чем не повинный карандаш, а Себастьян подсел к инструменту и теперь тихонько что—то наигрывал, погрузившись в размышления.
— Что же ты такое придумал? — поинтересовался Даниель, появляясь из—под стола, куда лазил за выпавшим изо рта карандашом.
— Мы устроим празднование дня рождения Кирилла!
— Где, здесь?
— Ну конечно!
— Хочешь выманить убийцу из укрытия? — догадался Даниель. — Но почему ты так уверен, что он появится?
— Подумай сам! Вряд ли он предпримет еще одну попытку, пока Кирилл на даче, — слишком уж велик риск выдать себя, или своего осведомителя. Даниель кивнул:
— Да, тут явно замешан кто—то из своих — либо как участник, либо как информатор.
— А многолюдная вечеринка в городе — это прекрасный шанс добиться своего и остаться незамеченным!
— Подожди, а если он поймет, что это ловушка, и не выйдет из тени?
— Конечно, поймет! Даже самый последний дурак понял бы. Но тут есть один нюанс… Скажи мне, есть ли хоть один человек на свете, искренне считающий себя глупее других? Я таких не встречал… Конечно, наш убийца поймет, что это ловушка, но он обязательно захочет перехитрить нас и сделать по—своему. Даже самый трезвый и уравновешенный человек, понимая, что ему брошен вызов, теряет благоразумие.
— А ты сам случайно не потерял его? Помнишь, мы должны спасти жизнь этому мальчику? Думаешь, легко нам это удастся, если мы будем использовать его в качестве приманки? Не слишком ли ты самонадеян?
— Даниель, запомни, никогда не путай две вещи — самонадеянность и веру в свои силы. Волков бояться — в лес не ходить. Звони Листовскому. Нам нужно срочно встретиться.
Глава 20
НОВЫЙ ПЕРЕПОЛОХ
К моему великому удивлению, вернувшись, я обнаружила обитателей дома сидящими за столом, хотя была более чем уверена, что раньше полудня никто из них не встанет. Однако то ли тревога, которой, казалось, был пропитан воздух дома, подняла всех с постели, то ли таков был обычный распорядок жизни, но к моему приходу в доме уже никто не спал.
— А мы начали беспокоиться, куда это ты подевалась! — воскликнул Кирилл.
— Я сказала, что, должно быть, ты все еще ищешь пропавшие вчера очки, — не упустила случая подколоть меня Юля.
— Ты удивительно догадлива, — хладнокровно ответила я, усаживаясь рядом с Кириллом.
Больше всего на свете мне хотелось спросить у него, что он видел под водой, когда тонул, но у меня появилось сильное подозрение, что даже если я задам этот вопрос в более подходящей обстановке и в гораздо более корректной форме, получить правдивый ответ на него мне все равно не удастся. Поэтому я задумчиво принялась за внушительный ломоть омлета, в который раз прокручивая в голове недавний телефонный разговор с Себастьяном. Хотя, честно говоря, прокручивать было особенно нечего.
Присев на валяющееся неподалеку от железнодорожных путей бревно, которое, судя по обилию рассыпанных вокруг него бутылочных осколков и разнообразных пищевых остатков, служило для местного населения чем—то вроде клуба, я достала из широких штанин мобильный телефон и, прежде чем набрать номер, почему—то воровато огляделась по сторонам.
Уж лучше бы и не звонила! Только испортила себе настроение. Себастьян был чем—то озабочен, слушал меня вполуха, отвечал односложно, а поведение охраны Кирилла вообще отказался обсуждать: «Сейчас мы об этом говорить не будем, как—нибудь в другой раз». Мне показалось, что он вообще не особенно рад меня слышать, и меня это расстроило даже больше, чем перспектива наблюдать гибель Кирилла из—за нашей общей халатности. Да уж, любовь никогда не бывает без грусти, но кто это сказал, что это приятней, чем грусть без любви?
В любом случае, звонить ему я больше не стану. Пусть сам звонит, если надо. И вообще, раз ему неинтересны мои сведения, добытые непосильным трудом с опасностью для жизни — попробовал бы он прыгать в крапиву, ему бы наверняка не понравилось! — я больше надрываться не стану. Буду отдыхать, и наслаждаться жизнью, а интересы следствия — побоку!
В соответствии с моими новыми приоритетами, едва Кирилл успел допить свой кофе, я предложила ему показать мне озеро и, нахально покосившись в сторону Юли, пояснила, что вчера из—за напряженных поисков потерянных солнцезащитных очков так и не смогла искупаться и позагорать.
Предложение мое не вызвало у Кирилла никакого энтузиазма.
— Что там делать? Плавать мне твои… — он осекся и быстро взглянул на Юлю с Борисом, — …приятели не советовали, да мне и самому теперь этого как—то не сильно хочется. У берега плескаться я не люблю, а просто на пляже валяться — скучно.
— Ну, я постараюсь, чтобы ты не скучал, — многообещающе сказала я.
В глазах Кирилла отразилось сомнение, однако он заметно оживился:
— Ладно. Но только помни, ты мне обещала!
— Конечно! — заверила я его. Правда, я не сочла нужным упомянуть о том, что обещаниям моим — грош цена. Если он не догадался об этом сам, я тут ни при чем.
Судя по Юлиному выражению лица, в ее апельсиновый сок кто—то добавил порядочную дозу уксусной кислоты. По лицу Бориса нельзя было понять вообще ничего, а так как за время, прошедшее с момента нашего знакомства, я ни разу не слышала его голоса, у меня возникло подозрение, что у него проблемы то ли с речью, то ли со слухом. Надо будет проверить. Я знаю несколько простых и эффективных способов. Самый лучший — уронить человеку на ногу что—нибудь тяжелое, например кирпич. Таким образом, можно узнать, не только умеет пи человек говорить, но и степень его интеллекта, уровень воспитания, а также богатство словарного запаса.
— Вы с нами? — спросил Кирилл, поворачиваясь к Юле.
Та надменно покачала головой:
— Нет, мы пойдем попозже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27