https://wodolei.ru/catalog/unitazy/
— Устоит ли он перед искусом вечности?— Обретя жизнь долгую, он найдет в себе силы преодолеть искушение и вечности не захочет. В надлежащий, им самим назначенный срок уйдет он в небытие среди вечных снегов поднебесных гор.— Подготовлен ли твой избранник к просветлению?— Он подготовлен. Я следил за ним с самых первых дней его жизни и вел по ступеням мудрости. Он прошел через все испытания и удостоился посвящения в высшую степень золотых розенкрейцеров Розенкрейцеры — масонское общество, организованное будто бы еще в XV в. Христианом Розенкрейцером. Розенкрейцеры распространяли всевозможные слухи о сверхъестественном могуществе своих анонимных руководителей. Под влиянием розенкрейцерства находились многие высокопоставленные лица: Фридрих Вильгельм II, Екатерина II, Павел I и др.
.— Передай же ему кольцо и книгу, — с грустной улыбкой сказали шестеро. — И назови нам его имя.— У него нет имени, ибо отныне он просветленный, но здесь, в этом городе, он известен как граф Сен-Жермен…Лейтенант серых мушкетеров Антуан ле Kappe, как и было условлено, пришел на закате дня к мосту Святого Михаила. От реки веяло прохладой, в тревожном весеннем небе неслись по ветру рваные лиловые облака. Ле Карре запахнул плащ и, взойдя на мост, тесно застроенный мрачными домами, прислонился к ограде. Хмурая вода угрюмо трепала черные бороды тины у оснований быков. Вдали, уже у самого острова, река разглаживалась и тускло отсвечивала серовато-зеленым чешуйчатым блеском. Долго и пристально смотрел ле Kappe на этот затуманенный островок, где в незапамятные времена Филипп IV Красивый сжег с благословения папы Климента гроссмейстера ордена тамплиеров Якова де Молэ.Вырвав после двух лет упорнейших домогательств согласие папы на формальный процесс против ордена, Филипп разослал всем бальи в провинциях тайное повеление арестовать согласно предварительному исследованию инквизиционного судьи в один и тот же день всех тамплиеров, а до времени хранить это дело в глубочайшей тайне. Приказ короля был выполнен с неукоснительной точностью, и в роковой день ареста рыцари были захвачены абсолютно врасплох. Тогда же было конфисковано и все имущество ордена. Всех арестованных подвергли немедленному допросу с применением пытки. Тем, кто, не выдержав мучений, соглашался оговорить себя на суде, обещали прощение. Упорствующим грозили костром.Лица, проводившие следствие, руководствовались при этом заранее присланным из Парижа списком вопросов. Суд, таким образом, начался процедурой, возможной только по византийско-римским понятиям королевских советников о правах и обязанностях инквизиционного суда. Подобный способ ведения дела полностью противоречил законам и обычаям франков. Дальнейший ход следствия лишь умножил число явных и тайных несправедливостей. Король находился в очевидном сговоре и с теми, кто в красных мантиях судей выносил приговоры, и с теми, кто в белых прокурорских одеждах требовал для рыцарей Храма мучительной смерти. На защитников же было оказано сильнейшее давление как со стороны светской, так и духовной власти. Королю почти не пришлось подгонять судей, которые все как один были лютыми врагами ордена. Приговор был предрешен, и ничто не могло изменить предначертанный королевской рукой ход разбирательства. Тем более что главным следователем назначили мессира Ногарэ, новоиспеченного барона и канцлера.Тюрьма и пытки сделали свое дело. Один за другим сознавались рыцари в самых страшных грехах. Но следствие еще не было вполне закончено, как нетерпеливый король приступил к казням. В 1309 году под Парижем мучительную смерть на медленном огне приняли 54 рыцаря, осмелившихся отказаться от своих вынужденных показаний. Среди них был и кавалер ле Kappe — далекий пращур лейтенанта. Это он сказал своим судьям слова, ставшие потом достоянием истории: «Разве это я сознался на вашем допросе? Разве это я взял на душу чудовищный и нелепый плод вашей фантазии? Нет, мессиры! Это пытка вопрошает, а боль отвечает!»Слухи о неправедных, страшных процессах вызвали в народе глухой ропот. Это заставило короля дать согласие на то, чтобы привезенным в столицу узникам было разрешено прибегнуть к законной защите генерал-прокурора ордена Петра Булонского. Впрочем, это была лишь пустая формальность, вынужденная уступка общественному мнению. Все защитительные акты генерал-прокурора суд оставил без ответа.По принуждению короля папа созвал в Виенне в октябре 1311 года Собор. Но из королевских особ на нем присутствовал лишь сам Филипп, остальные владетельные особы прислали только своих представителей. Король французский потерпел постыдное поражение. Собор отказался проклясть усопшего папу Бонифация, а за уничтожение ордена из ста сорока кардиналов проголосовали только четверо. Напрасно король и папа уговаривали прелатов осудить тамплиеров заглазно, не выслушав оправданий измученных пыткой командоров славного ордена. Кардиналы требовали беспристрастного расследования. После шести месяцев бесплодных пререкательств Филипп плюнул на нелепую затею с Собором и потребовал у папы единоличного решения. 2 мая 1312 года Климент подписал бумагу, начинавшуюся словами: «К Провидению Христа…» — в которой упразднялся орден Храма. Но сказочные богатства тамплиеров отходили в руки церкви, а не к французской короне. Филипп пришел в бешенство. Из-за чего же он затеял тогда весь этот процесс? Выставил себя вероломным чудовищем в глазах всей просвещенной Европы? Неужели только для того, чтобы присутствовать на церемонии передачи всего движимого и недвижимого имущества в чужие руки?По совету верного Флотта, Филипп смирил и гордость и ненависть. Он даже выразил свое формальное согласие на то, что наследником рыцарей Храма будет орден иоаннитов. Но пока выполнялись необходимые формальности, Флотт опутал имения ордена такими долгами, что иоанниты обеднели от неожиданного наследства. Все золото, все лены и майораты достались королю. Исчезли только тайные святыни тамплиерские — кинжал справедливости и красный алмаз.В розыске пропавших сокровищ не помогли ни пытки, ни костры, ни дьявольское искусство мессира Ногарэ…Последний же гроссмейстер ордена Яков де Молэ, вызванный перед началом следствия с Кипра во Францию, все еще сидел в башне. Чтобы не возбуждать страсти, Филипп удовольствовался тем, что приговорил гроссмейстера к пожизненному заключению. Но на публичном чтении приговора упрямый храмовник отрекся от всех данных под пыткой показаний и заявил протест против незаконного ведения процесса. Это окончательно взбесило и без того огорченного короля, который незамедлительно отдал гроссмейстера палачу. На другой день — марта 18-го дня 1314 года, Якова де Молэ сожгли на медленном огне. Он геройски вынес мучительную смерть и, перед тем как предстать пред очами Высшего Судьи, громко призвал на суд Божий короля — чудовище и отступника — папу…С той поры минуло больше четырех с половиной столетий, но орден Храма не умер. Антуан ле Kappe знал это лучше, чем кто бы то ни было другой. Это днем он был лейтенантом серых мушкетеров, преданным королю, его величеству Людовику XV. По ночам же, каждую субботу, отправлялся он тайной дорогой к Тамплю, сохранившему остатки былых привилегий и вольностей… Он, потомок Феба ле Kappe, не забудет, как его с черной повязкой на глазах провели и подземелье, как три острые шпаги уперлись в его обнаженную грудь и пламя свечи опалило лицо. И клятву свою он никогда не забудет, ибо она ввела его во внутренний круг тайного ордена тамплиеров…— Готов ли ты? — услышал он голос из подземелья.— Готов, — прошептал тогда ле Kappe.— Во имя Молоха, Асторота, Баал-Зебуба и Люцифера! — колоколом гудела тьма.— Во имя вечного обновления природы, — смиренно ответил он.— Откуда пришел ты? — спросили его.— Из вечного пламени!— Куда идешь?— В вечное пламя!— Тогда войди, брат.И руки, державшие его, разжались, и он покатился по мокрым гранитным ступеням в огонь.Но в последний момент чьи-то крепкие руки вновь подхватили и понесли его куда-то, в сырую затхлость каменных коридоров. И хотя кругом обступала его все та же кромешная тьма, повязка была снята с глаз.Далеко впереди засинел рассеянный свет, и стало легче дышать. Тут невидимые спутники покинули его, и он продолжал путь в одиночестве.Каждый шаг отдавался протяжным вздохом, нехотя замиравшим в каменных сводах. Размытые тени бросались под ноги и уплывали во тьму. Но все светлело и светлело впереди. И тогда увидел ле Kappe крылатого козла со страшной мордой и бычьими, гневно раздутыми ноздрями. Между крутыми, могучими рогами горел факел, и свет его собирался в серебряной пятилучевой звезде на лбу. Грудь козла была человечья, женская, а живот, как у гада — чешуйчатый и зеленый. Правой рукой указывал он на висевший меж колонн белый рог месяца, левая, опущенная, уткнулась когтистым перстом в черный рог. Чресла чудовища были задрапированы огненной юбкой, спускавшейся до вывороченных колен. Твердо, уверенно стояли на земле козлиные ноги, попирали ее раздвоенными копытами. Черно-белые крылья почти целиком закрывали неф. Лишь между распущенных перьев проблескивали письмена какие-то, молнии и стрелы всевозможные, Нептунов трезубец и символы темного могущества.Справа от козла стоял обвитый пифоном столб с золотым треугольником на вершине. От треугольника исходили колючие лучи, а внутри него словно застыло в вечном удивлении широкое, раскрытое, чернью по металлу изображение — око с зеленым зрачком. Слева же подымался на хвосте ушастый бронзовый змей. Как зачарованный, глядел он на удивительного козла, и злой огонь переливался в его рубиновых глазах. А имя было его Баффомет…— Озирис? — услышал ле Kappe тихий вопрос и так же тихо дал условный ответ:— Темный бог.Послышалось печальное пение. И чей-то хриплый, надтреснутый голос провозгласил:— Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! — И то, что этот Баал-Зебуб не забытый демон халдейский, а попросту Вельзевул, означало, что тайные тамплиеры стали исповедовать ту самую веру, которую безуспешно пытались навязать их предкам палачи Филиппа Красивого…— Ормузд? — услышал у себя за спиной ле Kappe.— Ариман, — не оборачиваясь, отозвался он.— Тогда пойдемте со мной, сударь.Ле Kappe помедлил, убрал локти с парапета и, повернув голову, увидел незнакомого дворянина в черном камзоле и лиловых чулках.— Прошу вас, — учтиво поклонился дворянин и жестом предложил проследовать за ним на другой конец моста, где виднелся дом под темной остроконечной крышей. — В трактире «Под старой шпорой» нашей беседе никто не помешает. Там в этот час мало посетителей.Они прошли через мост и, нырнув под низкую притолоку, с которой свешивался заменявший вывеску драный ботфорт с ржавой шпорой, оказались в полутемной комнате.— Добро пожаловать, сиятельные господа. — Неведомо откуда вынырнула бойкая служанка в чепце и переднике и принялась вытирать стол из струганых досок.— Где хозяин, красотка? — осведомился дворянин, поправляя напудренный парик.— Уехал в Отейль, сударь, за каплунами. Что угодно господам?— Комнату, свечу и бутылку анжуйского. Живо! — Дворянин, поклонившись ле Kappe, указал на винтовую лестницу в углу. — Проследуем наверх.Служанка бросила тряпку и метнулась в кладовую:— Сейчас, благородные господа, сейчас будет вам вино и свеча.Она провела гостей в мансарду, окно которой было закрыто ставнями, зажгла свечу на колченогом столе и побежала в погреб за вином.Дворянин в черном предложил ле Kappe занять единственный стул, а сам без особых церемоний уселся на узкую кровать, под которой поблескивали таз и ночная ваза. Других предметов в комнате не было, если не считать, конечно, кипарисового крестика на грубо побеленной стене.— Шевалье ле Kappe? — осведомился дворянин. — Я не ошибся?— Да, сударь, — с достоинством наклонил голову лейтенант. — С кем имею честь?..— Вы пришли вовремя, — словно не расслышав вопроса, выразил свое удовлетворение дворянин. — Признаться, мы ждали вас с нетерпением.— Я жду, сударь, — напомнил ле Kappe.Но вместо ответа дворянин вскочил с кровати, которая скрипнула всеми своими рассохшимися досками, и, подскочив к стене, сорвал с нее распятие.— Проклятие Адонаи! — воскликнул он и совершенно спокойно возвратился на место.— Здравствуй, брат. — Ле Kappe встал и поднял вверх левую руку, образовав указательным и большим пальцами кольцо.— Здравствуй, брат во Люцифере, — торжественно ответствовал дворянин, повторяя тайное приветствие. — А теперь рассказывайте, ле Kappe, время не терпит. Вы и так отсутствовали слишком долго.— Задача была не из легких, сударь… Кстати, я до сих пор не знаю, как мне именовать вас.— Меня зовут ла Моль, шевалье.— Рад познакомиться с вами, граф! — привстал в полупоклоне ле Kappe. — Много о вас наслышан!— И я, шевалье, и я… Но не будем терять времени на пустые любезности! Что вам удалось узнать об этом авантюристе? Орден очень интересуется им. Вы это знаете, ле Kappe.— Да, граф. Знаю. Тем более что вот уже скоро год, как я только этим и занимаюсь. Вчера я имел честь доложить командору…— Забудем это, ле Kappe, забудем, — с живостью перебил его ла Моль. — Было ли у меня время расспрашивать про ваш доклад в Тампле? Не лучше ли вам будет просто ответить на мои вопросы касательно самозванного графа? Если только вы ничего не имеете против?— Спрашивайте, господин ла Моль, я весь к вашим услугам… Только Сен-Жермен вряд ли самозванец.— Но помилуйте, сударь! — Ла Моль развел руками и засмеялся. — Я никогда не слышал о таком графстве!— Это верно, — согласился ле Kappe. — Такого графства нет. Но это не значит, что тот, кто носит это имя, не является человеком благородной крови. Напротив, граф, уверяю вас: это человек очень высокого происхождения.— Вам удалось раскрыть его инкогнито?! — удивленно воскликнул ла Моль. — Это же великолепно!— Не совсем так, граф, — несколько охладил его порыв ле Kappe.— Но, по крайней мере, национальность?— Одно тесно связано с другим.— Тогда рассказывайте как знаете!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
.— Передай же ему кольцо и книгу, — с грустной улыбкой сказали шестеро. — И назови нам его имя.— У него нет имени, ибо отныне он просветленный, но здесь, в этом городе, он известен как граф Сен-Жермен…Лейтенант серых мушкетеров Антуан ле Kappe, как и было условлено, пришел на закате дня к мосту Святого Михаила. От реки веяло прохладой, в тревожном весеннем небе неслись по ветру рваные лиловые облака. Ле Карре запахнул плащ и, взойдя на мост, тесно застроенный мрачными домами, прислонился к ограде. Хмурая вода угрюмо трепала черные бороды тины у оснований быков. Вдали, уже у самого острова, река разглаживалась и тускло отсвечивала серовато-зеленым чешуйчатым блеском. Долго и пристально смотрел ле Kappe на этот затуманенный островок, где в незапамятные времена Филипп IV Красивый сжег с благословения папы Климента гроссмейстера ордена тамплиеров Якова де Молэ.Вырвав после двух лет упорнейших домогательств согласие папы на формальный процесс против ордена, Филипп разослал всем бальи в провинциях тайное повеление арестовать согласно предварительному исследованию инквизиционного судьи в один и тот же день всех тамплиеров, а до времени хранить это дело в глубочайшей тайне. Приказ короля был выполнен с неукоснительной точностью, и в роковой день ареста рыцари были захвачены абсолютно врасплох. Тогда же было конфисковано и все имущество ордена. Всех арестованных подвергли немедленному допросу с применением пытки. Тем, кто, не выдержав мучений, соглашался оговорить себя на суде, обещали прощение. Упорствующим грозили костром.Лица, проводившие следствие, руководствовались при этом заранее присланным из Парижа списком вопросов. Суд, таким образом, начался процедурой, возможной только по византийско-римским понятиям королевских советников о правах и обязанностях инквизиционного суда. Подобный способ ведения дела полностью противоречил законам и обычаям франков. Дальнейший ход следствия лишь умножил число явных и тайных несправедливостей. Король находился в очевидном сговоре и с теми, кто в красных мантиях судей выносил приговоры, и с теми, кто в белых прокурорских одеждах требовал для рыцарей Храма мучительной смерти. На защитников же было оказано сильнейшее давление как со стороны светской, так и духовной власти. Королю почти не пришлось подгонять судей, которые все как один были лютыми врагами ордена. Приговор был предрешен, и ничто не могло изменить предначертанный королевской рукой ход разбирательства. Тем более что главным следователем назначили мессира Ногарэ, новоиспеченного барона и канцлера.Тюрьма и пытки сделали свое дело. Один за другим сознавались рыцари в самых страшных грехах. Но следствие еще не было вполне закончено, как нетерпеливый король приступил к казням. В 1309 году под Парижем мучительную смерть на медленном огне приняли 54 рыцаря, осмелившихся отказаться от своих вынужденных показаний. Среди них был и кавалер ле Kappe — далекий пращур лейтенанта. Это он сказал своим судьям слова, ставшие потом достоянием истории: «Разве это я сознался на вашем допросе? Разве это я взял на душу чудовищный и нелепый плод вашей фантазии? Нет, мессиры! Это пытка вопрошает, а боль отвечает!»Слухи о неправедных, страшных процессах вызвали в народе глухой ропот. Это заставило короля дать согласие на то, чтобы привезенным в столицу узникам было разрешено прибегнуть к законной защите генерал-прокурора ордена Петра Булонского. Впрочем, это была лишь пустая формальность, вынужденная уступка общественному мнению. Все защитительные акты генерал-прокурора суд оставил без ответа.По принуждению короля папа созвал в Виенне в октябре 1311 года Собор. Но из королевских особ на нем присутствовал лишь сам Филипп, остальные владетельные особы прислали только своих представителей. Король французский потерпел постыдное поражение. Собор отказался проклясть усопшего папу Бонифация, а за уничтожение ордена из ста сорока кардиналов проголосовали только четверо. Напрасно король и папа уговаривали прелатов осудить тамплиеров заглазно, не выслушав оправданий измученных пыткой командоров славного ордена. Кардиналы требовали беспристрастного расследования. После шести месяцев бесплодных пререкательств Филипп плюнул на нелепую затею с Собором и потребовал у папы единоличного решения. 2 мая 1312 года Климент подписал бумагу, начинавшуюся словами: «К Провидению Христа…» — в которой упразднялся орден Храма. Но сказочные богатства тамплиеров отходили в руки церкви, а не к французской короне. Филипп пришел в бешенство. Из-за чего же он затеял тогда весь этот процесс? Выставил себя вероломным чудовищем в глазах всей просвещенной Европы? Неужели только для того, чтобы присутствовать на церемонии передачи всего движимого и недвижимого имущества в чужие руки?По совету верного Флотта, Филипп смирил и гордость и ненависть. Он даже выразил свое формальное согласие на то, что наследником рыцарей Храма будет орден иоаннитов. Но пока выполнялись необходимые формальности, Флотт опутал имения ордена такими долгами, что иоанниты обеднели от неожиданного наследства. Все золото, все лены и майораты достались королю. Исчезли только тайные святыни тамплиерские — кинжал справедливости и красный алмаз.В розыске пропавших сокровищ не помогли ни пытки, ни костры, ни дьявольское искусство мессира Ногарэ…Последний же гроссмейстер ордена Яков де Молэ, вызванный перед началом следствия с Кипра во Францию, все еще сидел в башне. Чтобы не возбуждать страсти, Филипп удовольствовался тем, что приговорил гроссмейстера к пожизненному заключению. Но на публичном чтении приговора упрямый храмовник отрекся от всех данных под пыткой показаний и заявил протест против незаконного ведения процесса. Это окончательно взбесило и без того огорченного короля, который незамедлительно отдал гроссмейстера палачу. На другой день — марта 18-го дня 1314 года, Якова де Молэ сожгли на медленном огне. Он геройски вынес мучительную смерть и, перед тем как предстать пред очами Высшего Судьи, громко призвал на суд Божий короля — чудовище и отступника — папу…С той поры минуло больше четырех с половиной столетий, но орден Храма не умер. Антуан ле Kappe знал это лучше, чем кто бы то ни было другой. Это днем он был лейтенантом серых мушкетеров, преданным королю, его величеству Людовику XV. По ночам же, каждую субботу, отправлялся он тайной дорогой к Тамплю, сохранившему остатки былых привилегий и вольностей… Он, потомок Феба ле Kappe, не забудет, как его с черной повязкой на глазах провели и подземелье, как три острые шпаги уперлись в его обнаженную грудь и пламя свечи опалило лицо. И клятву свою он никогда не забудет, ибо она ввела его во внутренний круг тайного ордена тамплиеров…— Готов ли ты? — услышал он голос из подземелья.— Готов, — прошептал тогда ле Kappe.— Во имя Молоха, Асторота, Баал-Зебуба и Люцифера! — колоколом гудела тьма.— Во имя вечного обновления природы, — смиренно ответил он.— Откуда пришел ты? — спросили его.— Из вечного пламени!— Куда идешь?— В вечное пламя!— Тогда войди, брат.И руки, державшие его, разжались, и он покатился по мокрым гранитным ступеням в огонь.Но в последний момент чьи-то крепкие руки вновь подхватили и понесли его куда-то, в сырую затхлость каменных коридоров. И хотя кругом обступала его все та же кромешная тьма, повязка была снята с глаз.Далеко впереди засинел рассеянный свет, и стало легче дышать. Тут невидимые спутники покинули его, и он продолжал путь в одиночестве.Каждый шаг отдавался протяжным вздохом, нехотя замиравшим в каменных сводах. Размытые тени бросались под ноги и уплывали во тьму. Но все светлело и светлело впереди. И тогда увидел ле Kappe крылатого козла со страшной мордой и бычьими, гневно раздутыми ноздрями. Между крутыми, могучими рогами горел факел, и свет его собирался в серебряной пятилучевой звезде на лбу. Грудь козла была человечья, женская, а живот, как у гада — чешуйчатый и зеленый. Правой рукой указывал он на висевший меж колонн белый рог месяца, левая, опущенная, уткнулась когтистым перстом в черный рог. Чресла чудовища были задрапированы огненной юбкой, спускавшейся до вывороченных колен. Твердо, уверенно стояли на земле козлиные ноги, попирали ее раздвоенными копытами. Черно-белые крылья почти целиком закрывали неф. Лишь между распущенных перьев проблескивали письмена какие-то, молнии и стрелы всевозможные, Нептунов трезубец и символы темного могущества.Справа от козла стоял обвитый пифоном столб с золотым треугольником на вершине. От треугольника исходили колючие лучи, а внутри него словно застыло в вечном удивлении широкое, раскрытое, чернью по металлу изображение — око с зеленым зрачком. Слева же подымался на хвосте ушастый бронзовый змей. Как зачарованный, глядел он на удивительного козла, и злой огонь переливался в его рубиновых глазах. А имя было его Баффомет…— Озирис? — услышал ле Kappe тихий вопрос и так же тихо дал условный ответ:— Темный бог.Послышалось печальное пение. И чей-то хриплый, надтреснутый голос провозгласил:— Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! — И то, что этот Баал-Зебуб не забытый демон халдейский, а попросту Вельзевул, означало, что тайные тамплиеры стали исповедовать ту самую веру, которую безуспешно пытались навязать их предкам палачи Филиппа Красивого…— Ормузд? — услышал у себя за спиной ле Kappe.— Ариман, — не оборачиваясь, отозвался он.— Тогда пойдемте со мной, сударь.Ле Kappe помедлил, убрал локти с парапета и, повернув голову, увидел незнакомого дворянина в черном камзоле и лиловых чулках.— Прошу вас, — учтиво поклонился дворянин и жестом предложил проследовать за ним на другой конец моста, где виднелся дом под темной остроконечной крышей. — В трактире «Под старой шпорой» нашей беседе никто не помешает. Там в этот час мало посетителей.Они прошли через мост и, нырнув под низкую притолоку, с которой свешивался заменявший вывеску драный ботфорт с ржавой шпорой, оказались в полутемной комнате.— Добро пожаловать, сиятельные господа. — Неведомо откуда вынырнула бойкая служанка в чепце и переднике и принялась вытирать стол из струганых досок.— Где хозяин, красотка? — осведомился дворянин, поправляя напудренный парик.— Уехал в Отейль, сударь, за каплунами. Что угодно господам?— Комнату, свечу и бутылку анжуйского. Живо! — Дворянин, поклонившись ле Kappe, указал на винтовую лестницу в углу. — Проследуем наверх.Служанка бросила тряпку и метнулась в кладовую:— Сейчас, благородные господа, сейчас будет вам вино и свеча.Она провела гостей в мансарду, окно которой было закрыто ставнями, зажгла свечу на колченогом столе и побежала в погреб за вином.Дворянин в черном предложил ле Kappe занять единственный стул, а сам без особых церемоний уселся на узкую кровать, под которой поблескивали таз и ночная ваза. Других предметов в комнате не было, если не считать, конечно, кипарисового крестика на грубо побеленной стене.— Шевалье ле Kappe? — осведомился дворянин. — Я не ошибся?— Да, сударь, — с достоинством наклонил голову лейтенант. — С кем имею честь?..— Вы пришли вовремя, — словно не расслышав вопроса, выразил свое удовлетворение дворянин. — Признаться, мы ждали вас с нетерпением.— Я жду, сударь, — напомнил ле Kappe.Но вместо ответа дворянин вскочил с кровати, которая скрипнула всеми своими рассохшимися досками, и, подскочив к стене, сорвал с нее распятие.— Проклятие Адонаи! — воскликнул он и совершенно спокойно возвратился на место.— Здравствуй, брат. — Ле Kappe встал и поднял вверх левую руку, образовав указательным и большим пальцами кольцо.— Здравствуй, брат во Люцифере, — торжественно ответствовал дворянин, повторяя тайное приветствие. — А теперь рассказывайте, ле Kappe, время не терпит. Вы и так отсутствовали слишком долго.— Задача была не из легких, сударь… Кстати, я до сих пор не знаю, как мне именовать вас.— Меня зовут ла Моль, шевалье.— Рад познакомиться с вами, граф! — привстал в полупоклоне ле Kappe. — Много о вас наслышан!— И я, шевалье, и я… Но не будем терять времени на пустые любезности! Что вам удалось узнать об этом авантюристе? Орден очень интересуется им. Вы это знаете, ле Kappe.— Да, граф. Знаю. Тем более что вот уже скоро год, как я только этим и занимаюсь. Вчера я имел честь доложить командору…— Забудем это, ле Kappe, забудем, — с живостью перебил его ла Моль. — Было ли у меня время расспрашивать про ваш доклад в Тампле? Не лучше ли вам будет просто ответить на мои вопросы касательно самозванного графа? Если только вы ничего не имеете против?— Спрашивайте, господин ла Моль, я весь к вашим услугам… Только Сен-Жермен вряд ли самозванец.— Но помилуйте, сударь! — Ла Моль развел руками и засмеялся. — Я никогда не слышал о таком графстве!— Это верно, — согласился ле Kappe. — Такого графства нет. Но это не значит, что тот, кто носит это имя, не является человеком благородной крови. Напротив, граф, уверяю вас: это человек очень высокого происхождения.— Вам удалось раскрыть его инкогнито?! — удивленно воскликнул ла Моль. — Это же великолепно!— Не совсем так, граф, — несколько охладил его порыв ле Kappe.— Но, по крайней мере, национальность?— Одно тесно связано с другим.— Тогда рассказывайте как знаете!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63