Юзеф сообщал Галинке о каждом новом бункере, она знала имена многих партизан, знала, что и мы, советские разведчики, живем вместе с партизанами. При каждом удобном случае Галинка устраивала Юреку скандалы, грозилась выдать партизан полиции. Под давлением товарищей и в особенности Юзефа Юрек был вынужден встречаться с нелюбимой женой.Множество незаметных в повседневных событиях мелочей с каждым днем все теснее связывало нас с польскими партизанами. Наблюдая из своего угла, я замечала, как прислушиваются партизаны к нашим словам. Ведь до сих пор они знали о нас так мало, только по случайным радиопередачам, которые им удавалось поймать. А тут вдруг мы — настоящие, живые, советские люди. Смешно, конечно, но как-то невольно распределились между нами ответы на вопросы партизан. Так, с вопросами о Москве обращались ко мне, об Украине — к Николаю и Василию, о Сибири — к майору.Особый интерес вызывали разговоры о Сибири. Она представлялась полякам бескрайней ледяной пустыней. В одной из польских книг, которые приносили мне партизаны, я читала подобное описание сибирского края. Вместе со всеми я внимательно слушала, как с волнением рассказывал майор о красоте и богатствах Сибири.Вспоминая нашу игру в «заблудиться», я по памяти рассказывала партизанам об улицах, площадях, о музеях, театрах Москвы, о Красной площади, о Мавзолее, в котором была несколько раз, о Ленине. Но иногда некоторые вопросы ставили меня в тупик.— Как это может быть, что у вас в стране нет безработицы? — спросил как-то Франц. — Как это получается?— Как получается? Ну нет безработицы — и все… очень просто. Идешь по улице — везде объявления: требуются рабочие, требуются рабочие…Я чувствовала, что это не объяснение. Пришли на выручку майор и Николай. А я мысленно упрекала себя: «Изучала „Диалектику природы“, а на такой простой вопрос ответить не можешь». И не удивительно. Ведь только в рассказах о прошлом да в книгах о жизни других стран встречаются нам, советским людям, такие слова, как «биржа труда», «безработица». Мы как должное принимаем в нашей жизни право на труд, часто не задумываясь и не вспоминая о том, какое это бесценное право.Наступила зима. Предательский снег лежал неподвижным покровом. Неделями никуда нельзя было пройти. Иногда мы «молили бога» послать метель, пургу, что-нибудь такое, чтобы можно было высунуть нос из лесу. По нескольку дней не было связи с деревней, и я ничего не передавала в центр. Да и питание рации стало уменьшаться. А запас батарей остался в мешке, который попал в полицию.Как-то вечером партизаны вернулись из деревни. Майор тоже ходил с ними. Они принесли документы и карабин немецкого солдата-поляка, прибывшего в отпуск в Бренну. Мы с майором разобрали документы, установили точное местопребывание воинского соединения и, обрадованные, начали составлять радиограмму. В это время Юзеф подсел к нам и стал расспрашивать майора об этом солдате. Когда майор назвал его имя, Юзеф укоризненно покачал головой:— Как нехорошо получилось, пан майор, ведь это мой родственник. Придется все вернуть.— Ну уж нет, — сказал майор. — Ни документов, ни оружия мы не вернем. Карабин отдадим Антону. Документы останутся у меня. А солдат пусть скажет спасибо, что в живых остался. И то только потому, что он поляк!— Как хотите, пан майор, но придется вернуть. Я не могу допустить, чтобы моих родственников обижали.— А ты можешь допустить, что твой родственник завтра на тебя пойдет с облавой и из этого карабина тебя убьет?Юзеф явно намеренно горячился, но никто из присутствующих не поддержал его.— Хватит! — резко оборвал его майор. — Не вернем.Больше к этому разговору в течение вечера не возвращались.Весь следующий день майор ходил, нахмурив брови, настороженно оглядываясь. А под вечер сказал мне:— Подготовь рацию, сегодня уйдем отсюда.Когда все было собрано, я первая вылезла наверх и оглянулась вокруг. Частой рощицей тянулись к небу тонкие стволы буков. Я уже привыкла к ночному лесу и полюбила его. Днем отражения солнечных зайчиков на ветках и стволах деревьев одновременно и радовали и пугали меня. А ночью тихая прохлада и чуть слышный шелест успокаивали нервы, растворялось в густой темноте дневное напряжение, и мысли о воине, о задании уступали место другим — о будущем… о мирной жизни после войны, о возвращении в свою страну… Я так задумалась, что не заметила, как подошел Юрек.— Знаешь, Ася, я тоже иногда мечтаю.— О чем же ты мечтаешь? — смеясь спросила я.— О чем? О том, например, как будут жить люди после этой войны! Как бы вот нам всем, — он кивнул головой в сторону бункера, — как бы нам всем встретиться через несколько лет. Хотя бы у вас… в Москве. — И, опережая мой вопрос, продолжил поспешно: — Я ведь все равно уеду… я поеду с вами в Москву…И тут же, словно внезапно что-то вспомнив, он сказал:— Ася, а о том, что произошло, я ничего не знал, честное слово, я ничего не знал.— Что такое? В чем дело, Юрек? — я в недоумении пожала плечами. Он хотел что-то сказать, но махнул рукой и отошел.С нашей группой ушел из бункера Эмиль. В дороге, прислушиваясь к разговору, я поняла причину этого внезапного перехода. Случайность предотвратила страшное дело, которое должно было свершиться прошлой ночью. И тому, что ничего не произошло, мы были обязаны Эмилю. Затаив обиду, а может быть, эта обида была только удобным поводом, Юзеф уговорил Карела убить майора, Николая и Василия. Меня они решили оставить в живых. «Радистка может пригодиться», — сказал Юзеф. За Антона они не беспокоились — он казался им «неопасным».В тот вечер на выпад никто не ходил. Поужинав и прослушав последние известия из Москвы, улеглись спать. Карел и Юзеф долго возились с какими-то инструментами, делая вид, что заняты и поэтому не ложатся. Когда все уже спали, Юзеф кивнул Карелу:— Я — майора и Василия, ты — Николая.Они тихо встали и так же неслышно взяли винтовки. Шагнули к постели.— О-о-ох! — застонал вдруг Эмиль, заворочался, поднял голову.Юзеф и Карел уже сидели как ни в чем не бывало. Эмиль, давно проснувшийся и слышавший слова Юзефа, схватился рукой за живот. У него были камни в печени. Он часто не спал по ночам — об этом знали все. Раскачиваясь, как бы нечаянно, Эмиль толкнул Николая.— Что вы не спите? — спросил он братьев. — Гасите свет. Глазам больно. — А сам шепнул Николаю: — Разбуди майора.Юзеф и Карел разделись и легли. А Николай и майор уже не спали до утра.…Узкая, извилистая тропинка бежит и бежит перед нами. В гору, с горы, и не видно ей конца. Идем бесконечно долго. Каждый переход для меня — целое событие, потому что от длительного сидения в бункерах я почти разучилась ходить. Спускаться с гор я еще как-то могу, но при подъеме начинаю задыхаться. Во время переходов кто-нибудь из товарищей нес мою сумку с батареями и поддерживал меня при подъеме. Возни со мной было много. Мы шли по темным и глухим местам, переходили мелкие, но с быстрым течением речки, перебежали через шоссе недалеко от полицейского участка и начали подъем вверх. В небольшой лощинке задержались отдохнуть. Мне показали дом, стоящий на поляне.— Вот в этом доме живет предатель. Это он выдал коммунистов полиции. А за этим домом живет Генрик — наш связной.Я кивала головой, без особого внимания приглядываясь к дому. Зачем мне все это запоминать? Одна я не хожу.Не думала я тогда, что придется мне еще раз побывать на этой поляне, да к тому же при очень невеселых обстоятельствах.А сейчас тихо шепчутся о чем-то майор и Эмиль. Василий помогает мне взбираться в гору, Николай и Антон идут сзади. В густом кустарнике устраиваем отдых. Майор садится около меня.— Куда мы все-таки путь держим? — спрашиваю я его.— На Орлову гору.— А кто там нас ждет?— Придем — увидишь, — отвечает он.— А там что за люди? — опять спрашиваю я.— Люди как люди. Партизаны.Я чувствую, что ему очень хочется сказать мне что-то хорошее-хорошее, специально для меня сбереженное в сердце за эти последние полгода, что мы вместе, но… мы всегда на людях, всегда на виду: командир группы и разведчик-радист… Что ж, иногда бывает достаточно и взгляда, и улыбки, и даже нескольких официальных слов, сказанных неофициальным тоном:— Пойдем дальше, вперед, товарищ радист!.. 11 В бункере на Орловой горе мы торжественно встретили Новый год. Пришел и остался у нас Юрек. Из разговоров партизан я поняла, что он поссорился с Юзефом. Пришли на Орлову гору и все остальные партизаны из старого бункера. Юзеф, оставшись один, без товарищей, перебрался в Устронь.На праздничный вечер наш связной Генрик с женой и сыном Каролем принесли пироги с вареньем. Партизаны наварили квиту и пили его, обжигаясь. Генрик принес мне в подарок аккордеон. Он был такой красивый: малиновый перламутр с серебряной решеткой и желтые с черным мехи. Я растерянно вертела его в руках. Улыбалась счастливо и, вероятно, очень глупо. Пришлось исполнить все, что умела, — «Цыпленок жареный».Мои музыкальные способности и сама песня вызвали безудержный смех у всех присутствующих, особенно после того, как Василий перевел партизанам слова. Выручил меня Эмиль. Он взял аккордеон, и наш маленький, надоевший всем бункер стал вдруг большим и не таким темным.В бункере на Орловой горе я впервые услышала об Эльзе. Василий знал ее раньше, она помогла ему связаться с партизанами, но почему-то именно сейчас, когда все считали, что нам осталось жить в Бренне совсем мало, именно сейчас он влюбился в нее, как говорят, до безумия.Василий просто не находил себе места.— Ах, Эльза!.. Ах, Эльза!.. — без конца восклицал он.Партизаны пытались урезонить его, говорили, что Эльза такая же девушка, как и все.— Неправда! — горячо возражал Василий. — Она не как все. Она особенная! — И обращался ко мне: — Ася, если бы ты знала, какая она хорошая!..Мне приходилось соглашаться с ним, что она действительно лучше всех. Я думала, что этот дикий «телячий» восторг пройдет через день-два. Но после каждой встречи с Эльзой Василий приходил еще более взбудораженный.Выждав удобный момент, когда около меня никого не было, Василий забирался в угол и рассказывал об Эльзе. Он говорил горячо и много, но странно: я почему-то никак не могла представить себе ее.В эти дни мы получили долгожданное известие — 12 января наша армия перешла в наступление.На шоссе и на железной дороге большое движение немецких войск, партизаны и разведчики ежедневно приносят сведения. Работы прибавилось. Сейчас для меня самое главное — как можно быстрее передавать радиограммы.Партизаны готовятся к встрече Красной Армии: достают из мешков костюмы, чистят их. Заработали «парикмахеры». Почему-то только сейчас почувствовали мы, как отвратительно воняет карбид, как тесен и мрачен бункер.Пусть только поближе подойдет Красная Армия, мечтают партизаны, они объединятся в один отряд, захватят полицейских, передадут их органам народной власти, а сами поступят в Войско Польское и вместе с советскими частями будут гнать проклятых швабов с родной земли!..Но получилось все иначе.…Это произошло 19 января 1945 года. Вечером мы, поужинав, собирались уже ложиться спать и, как это часто бывало в последнее время, размечтались. В маленькое окошко бункера пробивался свежий морозный воздух. В печурке вспыхивали догорающие угольки. Молоденький, с красивым, немного кукольным лицом Каролик сидел на постели, обхватив колени руками, и, глядя на меня, лукаво улыбался.— Почему ты так смотришь, Каролик?— Я представляю, панна Ася, как вы мчитесь в автомашине на восток, к Москве, а в руках у вас аккордеон…Все знали, что я очень хочу научиться играть на аккордеоне.Посыпались безобидные шутки.— Тише, тише! — крикнул майор, снимая наушники. — Сейчас будут новый приказ передавать!В то время случалось и так, что в один вечер было по нескольку приказов Верховного Главнокомандующего — стремительно продвигалась наша армия. Мы прослушали приказ, и снова начались разговоры — каждому хотелось рассказать, что он будет делать в первый день освобождения. Все шутят, смеются, и никто не знает, почему Юрек лежит, уткнувшись лицом в подушку. В черных волосах его весело пляшут искорки голубоватого пламени карбидной лампы.— Что с тобой? — спрашивает Василий.Юрек отвечает не сразу:— Голова болит.Порывшись в сумке, я достаю таблетку и подхожу к нему.— Юрек…Он вздрагивает и поворачивается.— Ася, вы возьмете меня с собой? — тихо спрашивает он.Я стараюсь загородить его и говорю громко, чтобы все слышали:— Ты болен. Немедленно выпей лекарство. — И шепотом заканчиваю: — Возьмем, обязательно возьмем.Уступая просьбам партизан, Василий вышел на середину бункера, широко раскинул руки и запел по-цыгански, с надрывом.Затем последовала традиционная «чечетка»: в такт пляске захлопали в ладоши. Вдруг Франек спрыгнул вниз и крикнул:— Алярм! Тревога!Всех как ветром сдуло с постелей, и через минуту никого уже не осталось в бункере, кроме меня. Наверху началась стрельба. Едва я успела упаковать радиостанцию, как услышала голос Юрека:— Ася! Быстро!Он схватил меня за руку, вытащил из бункера, взял рацию, и мы пошли. Снизу по цепи партизан прошел шепот: «Где Ася?»— Передайте майору, что здесь, — ответил Юрек.Наша группа, человек в десять, медленно спускалась вниз. Слышалась беспорядочная стрельба, рвались гранаты, осыпая нас комьями земли, а где-то вверху над нами раздавался голос Эмиля. Он решил отвлечь внимание немцев на себя. Перекрывая гул разрывов и выстрелов, из гущи кустарника слышалась перебранка:— Партизаны, сдавайтесь! Вы окружены! Мы сохраним вам жизнь, если выдадите русского майора и Асю! — кричали немцы.— Асю вам выдать? Майора русского?! — отвечал Эмиль. — Перуны грумские! Автомата русского не хотите?Не было сомнений, что кто-то выдал расположение нашего бункера, иначе немцы ночью не решились бы идти в лес. Но и окружив нас тройным кольцом, вооруженные карабинами, они все равно боялись и стреляли наугад, издали.Мы подошли к просеке. Нужно было выходить из окружения. Эмиль медленно спускался с горы, не переставая ругаться во весь голос. Вокруг был высокий кустарник, и невдалеке, сбегая по камням, шумел ручей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18