Прижатый неопровержимыми фактами, которые собрал Горчаков, Катенин признался в совершенной подлости. Он объяснил свои действия тем, что надеялся получить должность начальника отдела. Пока идет следствие по делу Остапенко, его кандидатуру вряд ли представят на выдвижение.Таинственные встречи Остапенко с Ковальским объяснились просто. Инженер-полковник оказался страстным филателистом. Ковальский помогал соратнику по увлечению приобретать зарубежные коллекционные материалы.Для Горчакова анонимка и донос стали с той поры воплощением грязи, которая обволакивает людей. Формулу «Человек человеку — друг, товарищ и брат» пыталась внедрить в мораль общества официальная пропаганда, но она имела слишком слабые корни, чтобы прижиться. «Товарищ» был всегда готов предать «брата», растоптать его, если это сулило выгоды и удобства.Но удивляло Горчакова другое: почему, признавая анонимку злом, никто не решался выбросить ее в мусор. Наоборот, в эту грязь вчитывались, подчеркивали красным карандашом самые невероятные измышления, давали задания подчиненным проверить их, докладывали по инстанции обо всем, что удалось узнать.Постепенно Горчаков пришел к выводу, что служба безопасности в социалистическом государстве служит не столько обществу, сколько фигуре, оказавшейся на вершине власти.В стране за семь десятилетий ее существования не было случая, когда глава партии сменился бы демократическим путем. Только дворцовые заговоры или естественная смерть вождя открывали путь к трону очередному претенденту.Новый властитель сразу же начинал перетряхивать службу безопасности, расставляя на ключевые посты своих доверенных людей.Ничего не изменилось в механизме сохранения власти и после распада Советского Союза. Так называемая «демократия» в России обернулась объединением высших государственных и криминальных структур. Торжественно провозглашенная гласность преобразовалась в открыто преступный информационный беспредел.Первая волна апостолов «свободы слова» оболгала, оплевала российскую историю последних лет, осрамила достижения науки и техники, литературы и искусства, опорочила армию, органы безопасности, внешнюю разведку. Сделав это дело, подлецы скрылись за спинами тех, чей заказ так рьяно исполняли: большинство из них уехали в Израиль и США.Дело первой волны ниспровергателей продолжили такие же подлецы, но калибром поменьше.А деятели русской культуры, ее киты, возглавлявшие так называемые советские творческие союзы — писателей, кинематографистов, художников, композиторов, — позорно сдали свои позиции, позволили борцам за «свободу слова и нравов» открыть шлюзы порнухе, мистике, сексуальным извращениям, жестокости. С экранов телевизоров на людей полилась отупляющая дурацкая реклама. Ошеломленные зрители стали узнавать, что шоколад «Баунти» — это райское наслаждение. Ни больше, ни меньше. Новые сорта жевательной резинки стали подаваться как рождение новых звезд. Известный претендент на кресло в Государственной Думе господин Иван Рыбкин своих избирателей — Ваню и Маню — представил обществу в образе быка и коровы…Тлен, разложение, гноеродность таились во всем, что несла с собой новая «культурная волна».Воспринимать происходящее спокойно, тем более с юмором, Горчаков не мог. Его не смешили новые анекдоты, глубоко оскорблял треп платных скоморохов власти — хазановых, петросянов, задорновых. Его удивляло, когда зрители, на головы которых буквально лили помои, бешено аплодировали, будто не понимая, что это их самих, доверчивых и глупых, осмеивают шуты режима.Чтобы довести народ до состояния быдла, нужно обязательно приучить его к мысли о своей ущербности, непригодности ни к чему хорошему, и тогда люди начинают смеяться над своим прошлым, над делами своих рук.Пугал Горчакова рост числа анонимок в почте конторы. Теперь «доброжелатели» клепали на конкурентов, на тех, чьи успехи в бизнесе кому-то не нравились. Доносили друг на друга даже представители криминальных кланов в надежде избавиться от своих противников руками правоохранительных органов.Входило в моду открытое доносительство. Представители так называемой «демократической» ориентации посылали открытые письма президенту страны. Его подбивали давить инакомыслие «железной рукой», убеждали, что замена его, «всенародно избранного», другим избранником станет крушением демократии.Не раз и не два доведенный до отчаяния Горчаков пододвигал к себе лист бумаги, брал ручку, намереваясь вывести слово «Рапорт» и попросить уволить его. Но усилием воли сдерживал порыв. Не из боязни оказаться на вольных хлебах, а из понимания, что именно таких шагов и ждут от людей, болеющих за будущее страны и народа, ждут те, кому не по душе само существование России.Скрепя сердце Горчаков продолжал служить, не проявляя открыто своих политических пристрастий и взглядов. Хотя понимал: требовать от сотрудников политической полиции, чтобы они стояли вне политики, столь же глупо, сколь уговаривать пловцов на соревнованиях не входить в воду.Горчаков читал послание очередного рыцаря пера и желчи, когда загудел зуммер интерфона. Голос дежурного по управлению доложил:— Петр Анисимович, к вам следователь прокуратуры Рыжов. Горчаков с облегчением захлопнул папку «К докладу» и отодвинул в сторону.— Проведите ко мне, Анатолий Аркадьевич.Горчаков знал Рыжова не первый год и понимал, что этот человек по пустякам к нему не придет.Минуту спустя в дверь кабинета постучали. Официальное рабочее время окончилось час назад, секретарша Горчакова уже ушла домой. Полковник встал из-за стола, прошел к двери, сам открыл ее перед посетителем.— Проходите, Иван Васильевич.Они обменялись рукопожатием. Горчаков, высокий, плотный, глядел на Рыжова чуть свысока.— Что вас привело?— Надеюсь, Петр Анисимович, вы знаете, какое дело я сейчас кручу?Горчаков кивнул.— Пришли похвалиться удачей?— С удачей я побежал бы к банкирам. Они обещали премию. А вы и зарплату небось вовремя не получаете.Оба понимающе усмехнулись.— Есть какие-то успехи? — спросил Горчаков.— Успехи есть, но толку в них — никакого.— Это уже интересно. Почему же нет толку?— Могу назвать тех, в чьих интересах совершены банковские хищения. Кому нужна была смерть Порохова. Но доказать ничего не могу.— Почто так?— Прежде всего в законах нет понятия «компьютерное преступление». Во-вторых, главный исполнитель грабежа — Гуляев — был оформлен в штате банка как консультант. Он выполнял указания Порохова. В чем его можно винить? Деньги куда-то ушли? Это так. Но ушли по приказам Порохова. Попробуйте доказать, что дело обстоит иначе. Гуляев снимал деньги со счетов, которые ему указывал Порохов, переводил опять же на те счета, которые ему указывали. Коммерческими тайнами директор с консультантом делиться не был обязан. Обвинить, что деньги подгребала под себя мадам Калиновская, я не могу. Нет оснований. Гуляев — калека. Несчастный инвалид. Влюблен в Калиновскую. Судя по всему, состоял с ней в связи. Режь — не выдаст.— Выходит, дело — швах? Рыжов горько усмехнулся.— Где наша не пропадала!— Что же вас привело ко мне?— Нуждаюсь в помощи.— Чем могу, — пообещал Горчаков. Рыжов выложил перед ним изъятый у киллера пистолет и два листка бумаги с отпечатками пальцев. Горчаков взял пистолет. Осмотрел.— Забавная штучка. Меня такие интересуют. Если не сказать сильнее: очень интересуют.Горчаков нажал клавишу интерфона.— Петр Васильевич, зайдите, пожалуйста.Минуту спустя в кабинет вошел молоденький сотрудник — совсем еще мальчик, которого Рыжов называл просто Петей. Однако в голосе Горчакова не прозвучало никакой иронии.— Петр Васильевич, — полковник протянул вошедшехму «ческу збройовку». — Взгляните в свои файлы. Не окажется ли там номерочек этой пушки?— Есть. — Петр Васильевич взял пистолет. — Разрешите идти?— Это не все. Поищите и эти «пальчики». Авось найдете. Когда дверь закрылась, Горчаков сказал:— Чудо-мужик. Голова! Но куда важнее — нс потерял совести на нашем всеобщем базаре. — Подумал. — Давайте, Иван Васильевич, так. Завтра утром я вас жду.На другой день Рыжов снова появился в кабинете Горчакова. Тот, судя по всему, был готов к встрече. Принесенный вчера пистолет лежал на столе. Горчаков взял его и положил на ладонь.— Вот ведь как вышло, Иван Васильевич. Вы влезли в дело, которое мы раскручиваем уже не первый день. Поэтому хочу взять вас в союзники. На условиях: вы — мне, я — вам.— Это что, новый стиль работы в службе безопасности? — Рыжов неожиданно для себя съязвил. — Раньше вы чужаков даже близко к своему огороду не подпускали.Горчаков обиженно нахмурился.— Вы пришли за помощью, верно? Я вам помогу, но прошу помочь и нам. К чему сейчас выяснять, что было раньше?— Извините, сорвалось.— Почему-то стало срываться у всех. Раньше в этих стенах старались сопеть в тряпочку, а сейчас… Только не подумайте, что я вас хочу испугать. Пришли ко мне, проявите хоть чуточку уважения.— Еще раз извините.Горчаков посмотрел на номер пистолета.— У этой машинки довольно забавная история. Полгода назад с нашей подачи милиция взяла чеченский груз. Автоматы, патроны, гранаты. И двадцать пистолетов «ческа збройовка». Под патрон ТТ. Как положено, оружие по акту пустили в плавильную печь «Донстали». Акт подписала комиссия. Утвердил полковник Кольцов. И вот вдруг пистолетики начали всплывать. Живые. Сегодняшний — уже третий.— МВД?— Мы напрямую задали этот вопрос Кольцову. Он возмутился. Ответил: «Не может быть!» Я не поверил.— И что?Горчаков выдвинул ящик стола, достал лист папиросной бумаги.— Вот, прочитайте. Записано сразу после того, как обнаружили пистолет «ческа збройовка» на месте взрыва иномарки. В день убийства Порохова. «Оперативная запись телефонного разговора между абонентами номеров 64-48-91 и 65-18-56.Время 12.40А. — Салют, дружище.Б. — Здравствуй.А. — У меня серьезные беспокойства по твоему оркестру.Б. — Что там такое?А. — Я тебе поставил все нужные инструменты. Ты обещал, что играть на них будут только на выездных концертах.Б. — Разве не так?А. — Нет, дорогой. Одна дудка уже объявилась в городе.Б. — Она у тебя?А. — Если бы. Искусствоведы перехватили.Б. — Это плохо. Я своим яйца накручу, но и тебе скажу: ленишься. Давно пора завести дружбу с их шефом. Все же почти коллеги. Знаешь, чего тебе не хватает? Инициативы.А. — Ты ошибаешься. Все сложнее. Этот тип, как бы точнее сказать… Короче, к нему трудно найти подходы.Б. — А ты ищи. Ищи. Деньги нужны? Дадим. Может, бабу? Подставим.А. — Слушай, кончай. Я сам найду подходы. Твое дело, чтобы на моем инструменте в городе не играли.Б. — Уже сказал: приму меры. Еще есть вопросы?А. — Да пойми ты, наконец. Они есть у других, а отвечать попросят нас.Б. — Я сказал: понял. Меры приму. У тебя все?»
Рыжов положил лист на стол, пододвинул к Горчакову.— Прочитал? — Горчаков взял листок и вернул его в ящик стола. — Теперь поясню. А. — это Кольцов. Б. — некий Али Мамедович Гуссейнов. Кличка Саддам…— Значит, вы…— Да, Иван Васильевич. Мы прослушиваем телефоны Кольцова. На то есть разрешение. Ваш пистолет — это уже вторая дудка из его оркестра.— Ну, Владик! — Рыжов не мог скрыть изумления. — Ай да Кольцов!— Это еще не все. — Движением фокусника, извлекающего зайца из шляпы, Горчаков достал из стола еще одну бумагу. — «Пальчики» показали, что тип, которого взял Катрич, это некий Евгений Крысин. Бывший артист. В уголовных кругах его держат за киллера. Боятся. Кличка — Крыса. Сегодня узнал, что может носить еще одну — Конец. Вот, взгляните. Этот разговор состоялся вчера вечером. Уже после нашей встречи. «Оперативная запись телефонного разговора между абонентами номеров 65-18-56 и 64-48-91.Время 23.18.Б. — Здравствуй. Я не поздно?А. — Что у тебя? Говори. Не в любви же объясняться будешь.Б. — Слушай, дорогой, пропал человек. Конец. У тебя о нем никаких сведений?А. — Нет, а что случилось?Б. — Он хороший хирург. Ты знаешь. Поехал на операцию. К одному больному.А. — Кто больной?Б. — Об этом при встрече. Короче, один тип пытался влезть на кучу алюминия. Порезался. Для него потребовался врач.А. — И что?Б. — То, что Конец до сих пор не объявился. Должен был позвонить еще днем. Я начал волноваться. Думаю, может, мужик уже у тебя?А. — Проверю.Б. — Хорошо. Если он у тебя, постарайся дело закрыть раз и навсегда. Ты меня понял?А. — Разберусь. Пока».
Рыжов оторвался от текста.— Считаете, что речь идет о Карасе, которого Катрич держит в ванной?— Уверен. Сразу после разговора с Гуссейновым Кольцов звонил дежурному по городу. Приказал сообщить ему фамилии всех задержанных милицией за минувший день. Перезвонил Саддаму. Доложил, что хирурга в его хозяйстве нс обнаружено.— Что будем делать теперь?— Следует сдать Крысу, или как его там… Конца, в милицию. Составить протокол задержания, приложить оружие. Посмотрим, что они будут делать. Пусть Катрич прямо сейчас звонит Кольцову. Мы посидим здесь, подождем реакции…Через полчаса дежурный по управлению принес Горчакову лист бумаги. Тот пробежал по нему глазами, пододвинул к Рыжову.— Что и требовалось доказать, Иван Васильевич. «Оперативная запись телефонного разговора между абонентами номеров 64-48-9 Г и 65-18-56.Время 10.15.А. — Здравствуй. По поводу твоего вчерашнего вопроса. О хирурге.Б. — Да, слушаю.А. — Операция нс прошла. Пациент на нее не согласился.Б. — Где хирург?А. — Сейчас его передадут мне. Что с ним делать?Б. — Э, дорогой. Какой плохой вопрос. Ты уж сам подумай. Он может попытаться бежать… или сопротивляться. Мне плохой врач не нужен.А. — Мне тем более. Сделаем». РУЧЬЕВ Голос полковника Кольцова в интерфоне звучал раздраженно. Дежурный по управлению сразу понял — у шефа неприятности.— Ручьев! К полковнику! — Дежурный постарался передать недовольные начальственные интонации как можно точнее. — И быстро!Сержант Ручьев с раздражением бросил на стол костяшки домино и встал — большой, неуклюжий, с длинной, как узбекская дыня, головой.— Никакого покоя!Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, Ручьев был человеком быстрым, предприимчивым и увлекающимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58