На фото они – молодые, красивые и счастливые. Они сидят за круглым столом. За их спинами видна на стене гитара с бантом и кусок круглой вертикальной печки в гофрированном железе. А на столе – вареная картошка в кастрюльке, квашеная капуста в миске, крупно нарезанная колбаса, селедка, бутылка водки и граненые стаканы… свадебный натюрморт эпохи конца пятидесятых…
Гурон перевернул страницу. На фото снова были отец и мама на демонстрации. Отец в лихо сдвинутой на затылок шляпе, в длинном двубортном пальто с широкими лацканами, держит на руках маленького Жана. Отец, наверно, немного выпил и смотрит в объектив ФЭДа с улыбкой, лукаво. Мама – счастливая, нарядная, в длинном светлом пальто, с белым газовым шарфиком и в маленькой плоской шляпке-таблетке. В руках у нее – воздушный шарик… маленький Жан тянет к шарику ручонку.
Гурон захлопнул альбом. Он чувствовал, что не готов сейчас просмотреть его до конца. Он бегло перебрал остальные "вещи" – трофейный цейсовский полевой бинокль в кожаном футляре… свой собственный "маузер" в деревянной колодке… пачка писем, схваченных выцветшей ленточкой, старые театральные программки, коробочка с золотом – две сережки с фианитами и крохотный кулончик на цепочке… поздравительные открытки с красными знаменами, космонавтами и летящими над землей спутниками. На спутниках – надпись алыми буквами: "СССР"… тощая пачечка облигаций… отцовы старшинские погоны, в которых он вернулся с войны…
Тяжело… тяжело сдавило сердце. Гурон аккуратно сложил "вещи" в коробку, оставив только отцов подстаканник, да мамин кулончик на тонкой цепочке.
– Вот это я возьму? – спросил он. Почему-то он испытывал чувство неловкости. Тетка Анюта замахала руками: ты еще спрашиваешь!
Через полчаса он попрощался и ушел. Анна Георгиевна заплакала и перекрестила его вслед.

* * *
Гурон приехал "домой", то есть к Чапаю, снял рубашку, лег на диван и закурил. С того самого момента, как неделю назад Гурон вышел из "стекляшки", он жил в каком-то странном состоянии раздвоенности. Впрочем, это началось раньше, с того дня, как по возвращении он начал смотреть телевизор и читать газеты…Он был шокирован, он был ошеломлен. Но ему казалось, что все не так, как показывают по телевизору и пишут в газетах, и что как только он выйдет за ворота "дачи" и все увидит своими глазами, "раздвоенность" пройдет.
Он вышел за ворота "дачи"… увидел все своими глазами. Стало еще страшнее.
Он пересек половину Африки, пересек Средиземное море… он пересек всю Европу и пришел домой… и не нашел даже фундамента.
Гурон лежал на диване, курил сигарету и вдруг понял… он вдруг все понял.
Все события, явления, разговоры последнего месяца: орден посмертный… московский таксист со словами: О-о, родной! Тебе сейчас много интересного откроется… очередь в банк… избиение банковскими шестерками офицеров… торгаш с орденами в центре столицы… ка-анфетки-бараночки, словно лебеди, саночки… пилот "тяжелого ночного бомбардировщика", укравший часы… хрупкая рыжеволосая женщина посреди прихожей, напоминающей вход в преисподнюю: увольте, я уезжаю… сорняки на месте дома № 35 на Выборгской набережной… похороны бандита на Ковалевском… горячий монолог Паганеля об Империи… и еще многое, многое, многое другое… все эти эпизоды сложились в законченную картину. Гурон понял, что все это неслучайно, что все это должно было произойти, и оно произошло.
У него как будто открылось какое-то особое зрение и он увидел все со стороны. Он и себя увидел как бы со стороны. И осознал, что пришел не в ту страну, в которую шел. И что одиночный рейд не закончился – он продолжается.
С сигареты на голую грудь упал столбик горячего пепла, но Гурон даже не почувствовал этого.
Если уместно сравнение человека с неодушевленным предметом, то Гурона следовало бы сравнить с гранатой, поставленной на растяжку. Усики чеки уже разогнуты, и только самый кончик удерживает ударник. Теперь достаточно, чтобы кто-то чуть-чуть задел натянутую проволоку – чека выскочит, спусковой рычаг отлетит в сторону, ударник нанесет удар по капсюлю-воспламенителю. Вспышка огня подожжет замедлитель запала, от него, в свою очередь, сработает капсюль-детонатор и вот тогда…
Глава четвертая
ТРУБНЫЙ ГОЛОС "ОЛЕНЯ"
Вечером 28-го августа Гурон лежал на диване, читал рассказы Зощенко. Зазвонил телефон. Гурон снял трубку, бросил: але.
– Здравствуй, Иван, – произнес Паганель тусклым голосом. – Чапай еще не пришел?
Жан сразу понял: что-то не так. Спросил:
– Что случилось, Валя?
– Попал я, Индеец.
– Куда попал?
– В дерьмо.
– Та-ак… ну-ка, объясни толком.
– А Сашки-то нет еще?
– Нет. Ты, Валя, не крути вола. Ты объясни, что случилось.
– Лучше я сейчас к тебе подъеду. Спускайся, через пять минут буду.
Гурон подумал: мудрит Валька, – оделся и вышел на улицу. Через несколько минут со стороны Карпинского вырулил "Олень". Хронированный радиатор сиял, сияла фигурка оленя на капоте… советская автоклассика!
"Волга" остановилась, Гурон сел рядом с Валентином, пожал протянутую руку. Спросил:
– Ну, чего случилось-то?
Паганель достал сигареты, закурил… это было очень нехорошим симптомом – в салоне "Оленя" курить было не принято. Валентин посмотрел на Жана, сказал:
– Тачку зацепил чужую.
– Сильно помял? – спросил Гурон.
– Да нет – только молдинг отлетел.
– А чего переживаешь?
– Тачка бандитская, – сказал Валентин и, вывернув шею, показал левую сторону лица – на скуле растекался синяк.
– Тьфу ты, – произнес Гурон. – Из-за такой ерунды расстраиваешься? Плюнуть и забыть.
– Это не ерунда, Ваня… это серьезно. Через час я должен подвезти им тысячу долларов.
Гурон присвистнул, спросил с недоумением:
– А этот молдинг что – золотой?
– Нет, он бандитский.
– Расскажи-ка толком.
Валентин с недоумением посмотрел на сигарету в руке и вышвырнул за окно. Гурон наблюдал молча. Видел: Паганель не в себе.
– Ну, в общем, я выезжал со стоянки… разворачивался задом и зацепил иномарку – БМВ. Чуть-чуть зацепил, по касательной. Я думал – протиснусь… понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Гурон.
– Зацепил… а этот молдинг сраный отлетел к едрене-фене. Из бээмвухи выскакивают трое – бритые, в кожаных куртках, в "адидасе"… в общем – бандюки. Первым делом в морду лица сунули кулаком, потом начали напрягать на деньги… документы отобрали.
– А ты? – спросил Гурон, мрачнея.
– А я, Индеец, растерялся… оказался совершенно не готов к такому обороту.
– Понятно. Что собираешься делать?
– Надо Сашку найти… я на службу звоню – так нет его, бегает где-то.
Гурон на несколько секунд задумался. Потом сказал:
– Не надо Сашке звонить, он и так вконец замотанный… когда, говоришь, у тебя встреча с этими бандюшатами?
Валентин посмотрел на часы, буркнул:
– Осталось меньше часа.
– А где встреча?
– Стрелка.
– Что – стрелка?
– Теперь это называется стрелка.
– Пусть будет стрелка… где?
– На пустыре за Северным проспектом, у пруда… а зачем тебе?
– Как это "зачем"? Прокатимся, объясним ребятишкам, что они не правы.
Валентин покачал головой, сказал:
– Нет, Индеец, ты не понимаешь.
– Чего, Валя, я, по-твоему, не понимаю?
– Это крутые ребятишки… их на "вы не правы" не возьмешь.
– Так ты что же – собираешься им заплатить?
– Ты чего, Ванька, с дуба рухнул? Даже если бы у меня были эти деньги, то я бы платить им не стал – это унизительно. Я – журналист, я пишу на эти темы… я бандитам платить не имею профессионального и морального права. Нужно Сашке позвонить, проконсультироваться… понял?
– Понял, не дурак… но Сашку мы вмешивать в эту ерунду не будем – сами разберемся.
– Нет, Ваня, ты не отдаешь себе отчет… это – бандиты. Это агрессивные быки, привыкшие к безнаказанности. Почти наверняка – вооруженные. Они могут пойти на крайность.
Гурон ухмыльнулся:
– Ты помнишь, что ты давеча рассказывал про "метод Рясного"?
– Ты что? – отшатнулся Валентин. – Ты хочешь их…
Гурон рассмеялся:
– Хорошо бы… но для этого у меня нет двух славных корешей – Тульского с Токаревым. Есть только нерабочий "маузер"… Да не бери ты в голову, Валек. Думаю, что троих уродов мы и без оружия вразумим… поехали на твою стрелку.

* * *
Хромированный олень на капоте сверкал, продолжая свой долгий, длящийся уже больше четверти века, бег. Валентин сидел за рулем напряженный, Гурон – напротив – был совершенно спокоен. Солнце опустилось уже низко, слепило, лобовое стекло было густо покрыто пятнышками разбившихся насекомых.
– Кажется, здесь, – сказал Валентин. Он свернул на грунтовку, проехал по пустырю и остановился в десяти метрах от пруда. Гурон осмотрелся, что-то прикинул и сказал:
– Переставь, Валя, тачку во-он туда, к березе.
– Зачем?
– Чтобы солнце не слепило… не люблю, когда солнце в глаза.
Паганель не понял, причем тут солнце, но беспрекословно перегнал "Оленя" туда, куда указал Гурон. Гурон остался доволен.
– Валя, – сказал он, – ты не беспокойся ни о чем, вперед не вылезай – я сам с ними поговорю. Они поймут, что были не правы, и принесут свои извинения. Документы и деньги вернут.
Валентин скептически покачал головой, но ничего не возразил.

* * *
Буйвол был немного выпивши и в хорошем расположении духа – а чего? Считай на халяву срубили косую за сраный молдинг… Молдинг – тьфу! – уже поставили на место, а лавэ терпила вот-вот подвезет.
За рулем БМВ, принадлежащего Буйволу, сидел Сивый, а сам Буйвол развалился на правом сиденье, покуривал сигарету и жевал резинку. Сивый повернул со Светлановского на Северный, и вскоре Буйвол увидел "Волгу" на пустыре. Он удовлетворенно сказал:
– Ага, лавэшки прибыли. Если этот писака привез не всю сумму – на счетчик поставлю… давай-ка, Сивый, прокатимся туда-сюда, посмотрим, не привел ли журналюга ментов.
Машина с бандитами проехала мимо "Волги", и Буйвол рассмотрел, что в салоне, рядом с лохом, владельцем "Волги", сидит еще какой-то фраерок. Это хорошо, это повод накинуть еще стоху-другую баксов. Потому как терпиле безответному сказали: приезжай один… а он еще кого-то с собой притащил. Ну-ну… Бээмвуха еще раз проехала мимо "Волги" на пустыре, на углу Светлановского проспекта развернулась и двинулась обратно.
– А может, – вслух подумал Буйвол, – тачку у него заберем?
– А на кой хрен это старье нужно? – спросил Компот.
– Да это теперь почти раритет, антик… она, бля, денег нынче стоит.
Про "раритет, антик" Компот ничего не понял, а про "денег стоит" понял – про деньги он все хорошо понимал.
– Ты смотри, – удивился он. – Старье, а денег стоит.
БМВ выкатилась на пустырь, остановилась метрах в тридцати от "Волги". Буйвол выплюнул в окно комочек резинки и сказал:
– Посигналь ему, Сивый.
Сивый нажал на клаксон, над пустырем прозвучал сигнал.
Гурон разглядывал БМВ – в девяносто втором иномарок в городе было еще не много, они являлись "визитной карточкой" владельца, подтверждали его "крутизну". Шиком считались густо тонированные стекла, особым шиком – отсутствие номерных знаков… Непонятно почему, но у братвы особой популярностью пользовалась именно продукция БМВ, и даже сама аббревиатура произвольно расшифровывалась, как "боевая машина братвы". На той бээмвухе, которую разглядывал Гурон, все было "как положено" – стекла тонированы, номера отсутствуют… Над пустырем раздался пронзительный сигнал клаксона.
– Сигналят, – хмуро сказал Валентин, глядя на БМВ. – Пошли, Ваня?
– Да что мы – дрессированные цуцики, чтобы по их свистку бегать? Сами подойдут. Посигналь-ка им, Валентин Степаныч.
Валентин нервно облизнул губы, спросил:
– Думаешь, стоит?
Гурон сам положил руку на клаксон, надавил. Раздался трубный голос "Оленя".
– Ну, блин, борзой, – удивленно произнес Буйвол. – Хрен он у меня отмажется за косарь. Тачку – забираем.
– А до кучи построим зубы в кучу, – сказал Сивый. Компот заржал – "шутка" показалась ему очень смешной. Буйвол бросил:
– Компот, сходи-ка за ним и приведи сюда… раком будем ставить.
Компот выбрался из машины, вразвалочку пошел к "Волге".
– Идет бычок, – весело сказал Гурон. – Вот теперь, Валентин Степаныч, я вылезу, покурю… а ты пока посиди.
– Я отсиживаться за твоей спиной не собираюсь. Вместе пойдем.
– Валя, – сказал Гурон мягко, – я знаю, что ты за чужую спину никогда не прятался… дело-то не в этом.
– А в чем дело?
– Если начнется раздача, то – извини, конечно, – но ты будешь только помехой. Мне придется думать еще и о тебе. Я тебя прошу: посиди в машине… договорились?
Паганель угрюмо кивнул. Гурон вставил в рот сигарету, вышел и, обогнув машину, остановился, привалившись к левому переднему крылу. Бычок шел, щурясь на солнце – собственно, именно этого и добивался Гурон, когда предложил Валентину переставить машину. Он не думал, что дело дойдет до крайностей, но все же занял позицию, которая обеспечивает некоторое преимущество… как учили.
Компот подошел, остановился метрах в двух и уставился на Гурона. Компот был крупный, наголо бритый детина с перебитым носом. Он привык к тому, что под его пристальным взглядом люди чувствуют себя неуверенно… Гурон спокойно выдержал взгляд, щелкнул зажигалкой. Компот подошел ближе, положил руку на крышу машины и наклонился к опущенному стеклу.
– Эй, ты, писака, – сказал Компот Валентину. – Ты это… вылезай. Ты бабки привез?
Валентин вопросительно посмотрел на Жана.
– Ты че, баран – глухой? – повысил голос Компот. – Чего молчишь, перхоть?
Гурон, не глядя на быка, произнес:
– А чего с тобой, шестерка, разговаривать? Пахана своего позови сюда.
Компот на миг онемел от такой наглости, выпрямился, ощерился:
– А ты кто такой?
Жан выдохнул дым, посмотрел быку в глаза:
– Передай пахану, чтобы принес документы, которые отобрали у Валентина Степаныча. Быстро!
– Ты чего вякаешь? Ты кого шестеркой назвал?
– Тебя, если ты еще не понял… зови пахана быстро, шестерка.
Компот зарычал и бросился на Гурона… Жан поймал руку, сломал – Компот закричал от боли – и негромко сказал на ухо:
– А теперь иди и передай своим, чтобы вернули документы Валентина Степаныча… двадцать секунд есть у вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38